Издание подготовил

Р. Л. Шмараков

ОГЛАВЛЕНИЕ[1]

I. Уподобление королевского двора преисподней

II. О преисподней

III. О Тантале

IV. О Сизифе

V. Об Иксионе

VI. О Титии

VII. О дочерях Бела

VIII. О Цербере

IX. О Хароне

X. О порождениях ночи

XI. О короле Герле

XII. О короле Португальском

XIII. О Гишаре де Боже, клюнийском иноке

XIV. О другом клюнийском иноке

XV. О взятии Иерусалима Саладином, князем язычников

XVI. О происхождении ордена картузианцев

XVII. О происхождении ордена гранмонтанцев

XVIII. О происхождении ордена храмовников

XIX. Некое чудо

XX. Другое чудо

XXI. О сыне султана Вавилонского

XXII. О Старце ассасине

XXIII. О происхождении ордена госпитальеров

XXIV. О происхождении ордена цистерцианцев

XXV. Отступление магистра Вальтера Мапа о монашестве

XXVI. Рекапитуляция о гранмонтанцах

XXVII. О происхождении ордена Семпрингхема

XXVIII. Еще, рекапитуляция о картузианцах

XXIX. Об одной секте еретиков

XXX. О другой секте их же

XXXI. О секте вальденсов

XXXII. О дивном покаянии трех отшельников

I. Пролог

II. О Григории, монахе глостерском

III. О блаженном Петре Тарантезском

IV. Еще о том же блаженном Петре

V. Еще о том же блаженном Петре

VI. О некоем отшельнике

VII. О Луке Венгерском

VIII. О неразумном благочестии валлийцев

IX. Об Илии, отшельнике валлийском

X. О Кадоге, короле валлийском

XI. О призрачных явлениях

XII. Еще о таких же явлениях

XIII. Еще о таких же явлениях

XIV. Еще о таких же явлениях

XV. Еще о таких же явлениях

XVI. Еще о таких же явлениях

XVII. О Гадоне, рыцаре отважнейшем

XVIII. Об Андронии, императоре Константинопольском

XIX. О скотте Гиллескопе, муже отважнейшем

XX. О нравах валлийцев

XXI. О гостеприимстве валлийцев

XXII. О Лливелине, валлийском короле

XXIII. Еще о том же Лливелине

XXIV. О Конане Бесстрашном

XXV. О Хевеслине, валлийском воре

XXVI. О ярости валлийцев

XXVII. Об одной диковине

XXVIII. Еще одна диковина

XXIX. Еще одна диковина

XXX. Еще одна диковина

XXXI. О некоторых пословицах

XXXII. Заключение предшествующего

I. Пролог

II. О дружбе Садия и Галона

III. О расхождении между Парием и Лавзом

IV. О Разоне и его жене

V. О Роллоне и его жене

I. Пролог

II. Эпилог

III. Речь Валерия к Руфину философу, разубеждающая его жениться

IV. Заключение предшествующего послания

V. Конец предшествующего послания

VI. Об отроке Эвдоне, обманутом демоном

VII. Об одном клюнийском иноке, вопреки своему обету служившем в воинском стане

VIII. Еще о призрачных явлениях

IX. Еще о таких же явлениях

X. Еще о таких же явлениях

XI. О призрачном мороке Герберта

XII. О башмачнике из Константинополя, связавшемся с демонами

XIII. О Николае Пипе, морском человеке

XIV. О Салии, сыне верховного эмира

XV. Об Алане, бретонском короле

XVI. О купцах Сцеве и Оллоне

I. Пролог

II. О короле Аполлониде

III. О происхождении графа Годвина и его нравах

IV. О Кнуте, короле данов

V. О Генрихе Первом, короле англов, и Людовике, короле франков

VI. О смерти Вильгельма Рыжего, короля англов, и о деяниях Генриха Второго, короля англов

VII. Рекапитуляция начала этой книги, отличающаяся по выражениям, но не по существу

«Во времени существую и о времени говорю, — молвит Августин и прибавляет, — не знаю, что такое время»[2]. Я же с подобным удивлением могу сказать, что при дворе существую, о дворе говорю и не знаю — Бог знает[3] — что такое двор. Знаю, однако, что двор не есть время; но он временный, изменчивый и разнообразный, ограниченный местом и блуждающий, никогда в одном состоянии не пребывающий[4]. Уходя, знаю его весь; возвращаясь, не нахожу и малой части того, что оставил; чуждым его вижу, сам для него чужой. Тот же двор, но изменились его члены. Если опишу двор, как Порфирий определяет род, может статься, не солгу, сказав, что это — множество, стоящее в некоем отношении к единому началу[5]. Подлинно, мы — множество бесконечное, усердствующее нравиться одному: сегодня мы одно множество, завтра станем другим, двор же не изменяется, но всегда тот же. Он — сторукий Гигант[6], который, хоть весь изувечен, однако все такой же и по-прежнему сторукий; он — многоглавая гидра, что попирает и презирает труды Геркулеса, не чувствуя длани неодолимого борца; он счастливей Антея, матерью ему — земля, море и воздух. Не сокрушиться ему о грудь Геркулеса; весь мир умножает его силы. Но, когда оный всемогущий Геркулес захочет, воля его свершится.

Если верное суждение Боэция о Фортуне[7] применить ко двору, справедливо и то, что он в одной переменчивости постоянен. Лишь тому нравится двор, кто стяжал его милость, — ибо он сам дает милость[8]: не питая склонности к любезным или заслуживающим любви, он дарит милостью недостойных жизни. Вот истая милость: приходит без повода, остается без заслуги, помогает бесславному по скрытым причинам[9]. Таинственное веяло Господне[10] праведным судом, справедливым провеиваньем отделяет себе пшеницу от плевел[11]: так и двор с неменьшим усердием отделяет себе плевелы от пшеницы. Что первым мудро отбирается, вторым немудро отметается, и наоборот, и так во многом. Столькими жалами погоняет нас владычица двора, алчность, что уступает смех тревоге. Кто смеется, того осмеивают; кто сидит в печали, кажется мудрым. Потому и судьи наши наказуют радость и награждают хмурость, хотя в доброй совести по заслугам радостны добрые, в скверной — скверные справедливо скорбны; потому унылы лицемеры[12] и всегда веселы боголюбцы. Судья, называющий добро злом и зло добром[13], в согласье с собою благостен с тягостными и тягостен с благостными. Причина непрестанной радости для добрых — обитание Духа Святого, причина печали для дурных — набухание чешуистого змея, который, виясь по сердцу зломыслящего, собирает себе чеснок вредоносный: вкушаемый, он сладок, вкушенный — смердит[14]. Этот чеснок главным образом и подается нам при дворе рукою ненавидящего нас от начала[15]. Кому милы его силки, тому не любезна Господня наука[16].