Итак, ввел его король в свой чертог, а с течением времени вознес над всеми князьями королевства[748], вместе с рыцарским поясом пожаловав ему графство Глостерское[749]. Годвин объезжал все гавани Англии, по суше и по морю, истребляя всех пиратов, и его трудами Англия сделалась страшна всем окрестным странам, быв прежде для них грабежом и добычей. Она упокоилась и передохнула, а сам граф, не терпя мира и покоя, всем сердцем пылая страстью к войне, подвизался в заморских бранях, столь великих и столь отдаленных, что имя его сделалось известно и сарацинам, и христианам и слава его нигде не обретала совместников. Исполнилось при его возвращении ликованьем королевство. Вся обходительность, остроумие, щедрость, коих справедливо ждут от вельможи или королевского сына, с полнотой и весельем обнаруживаются в сыне волопаса, и от внезапности это еще удивительней. Кто бы поверил, что селянин будет чужд сельской простоте и овеян таким благоуханием доблестей? Не говорю, что он добрый человек, но удалой и беззастенчивый[750]. Благодушие — дочь родовитости, и мудрость запрещает безродным обладать ее высотой; но удаль бывает и в добром человеке, и в дурном. Благодушие творит только благого, удаль же — и того и другого. Я и не называю его добрым, ибо знаю, что он безродный, но удалым, ибо он силен в деяниях, дерзок в опасностях, ухватывается за открывшиеся случаи, свершает дела непобедимо, в сомнениях выбирает быстро, крепкий поборник и правды, и неправды. Этими-то достоинствами своего нрава граф, благой и учтивый с виду, прикрывал изъяны, присущие его происхождению, и могучей силой сдерживал бесстрашность своего беспутства[751]; без отважной борьбы не превзойдет других тот, кто не в ладах с природой. Однако он возвысился, и жадность, насилу вырвавшись из рук доблестей, подняла голову, и алчность приползла помогать его щедрости, ибо он желал всеми способами наживаться[752], чтобы быть способным на обильные дары, и не стыдился похищать то, что мог бы раздать, хотя щедрость не должна превосходить меру способности и не велика слава — дарить, что добыто лукаво[753]. Несравненно превосходящий всех, по удали и беззастенчивости умеющий легко добиваться от вялого и богатого господина чего угодно, он добился от господина своего короля графства, и еще полграфства, да еще полюбившихся ему имений там и сям, как от короля, так и от других.
Беркли на Северне[754], селение в пятьсот фунтов, принадлежало живущим там монахиням, и была у них аббатиса, благородная и красивая. Сказанный муж осматривает все с тонким коварством, не ее самое желая, но ее добро, и при проезде оставляет на ее попечение своего племянника, юношу весьма пригожего, под предлогом его болезни, покамест граф не вернется, и велит этому недужному не выздоравливать, пока навещающим его аббатисе и монахиням, скольким сможет, не сменит он честь на тягость[755]. А чтобы юноша добился от них благосклонных посещений, он вручает ему кольца, пояски, оленьи шкуры, распещренные самоцветами, дабы раздаривать их с коварным намерением. Тот с охотой и проворством вступает на путь удовольствия, легко этому научается, ибо в Аверн спуститься нетрудно[756], и рассудительно безрассудствует в том, что ему по вкусу. В нем обретается все, что желанно неразумным девам[757], — красота, богатство услад, обходительность; и дьявол трудится, чтоб каждой из них дать удобный случай. Так он изгнал Палладу и ввел Венеру, из священной церкви Спасителя и святых сотворил гнусный пантеон, из святилища — блудилище и агниц обратил в волчиц[758]. Когда же вздулось чрево у аббатисы и многих монахинь, изможденный и побежденный соблазнитель ускользает и господину своему немедля несет победительных орлов[759], стяжанных ценой беззакония. Тот живо приступает к королю, разглашает, что аббатиса и ее монахини — беременные блудницы, и, отправив людей расследовать это дело, по их возвращении удостоверяет истину всего сказанного; монахинь изгоняют, он просит себе Беркли и получает его от владыки своего, а лучше сказать — от тупицы своего.
Он увидел Бошем[760] под Чичестером и возжелал его. Сопутствуемый большой станицей вельмож, он, посмеиваясь, сказал как бы в шутку архиепископу Кентерберийскому, тогдашнему владельцу этого места: «Господин, даешь мне Бошем?» Архиепископ в изумлении повторяет его слова вопросительно: «Я даю тебе Бошем?» А тот тотчас со всем своим воинским отрядом падает к его ногам, будто добился своего, и целует их с обильными благодарностями. Он отъехал к Бошему и силою завладел им; поддерживаемый свидетельством своих людей, он перед королем восхвалил архиепископа как дарителя и владел этим местом мирно.
Из сих случаев узнается его дух, гибельный в стяжании, расточительный в даянии. Он был ловец всякой прибыли от всякого человека — ради того, чтобы каждому достало у него даров. Для всех он был страх и надежда, горесть и радость.
IV. О КНУТЕ, КОРОЛЕ ДАНОВ[761]
В ту пору самым богатым и отважным из королей был король данов Кнут. Призываемый английской знатью и соблазненный частыми посланиями — ибо не противились ему англы, но приглашали и радостно принимали — с огромной ратью он высадился в Данезии[762], которая доныне так зовется, взяв имя от данов. Причиной этим событиям было постыдное угнетение, ибо так заведено у королей: чем трусливей, тем свирепей. Такую жестокость выказывал Этельред: весьма боязливый и всех боявшийся, он злоумышлял против всех и утеснял знатных, не всех разом, но порознь, превращая свободу в рабство и обратно. Он позволял рабам попирать шеи знати, он был сокрушитель правды, ревнитель неправды, сеятель свирепства, трут немилосердия, не отмститель обидам, не воздаятель добрым делам. Любил он лишь тех, кого мог бы, прогневавшись, обвинить в рабском происхождении, измене или еще каком преступлении. На нем исполнилось сказанное: «У царя беззаконного все служители — нечестивцы»[763]. Кого называли благодушным, кротким или сострадательным, тот не исправлялся пред очами его. Гордое око раба и ненасытное сердце служили ему в удовольствие[764]. Пени и плач знати были ему отрадой. Родовитых дев он выдавал за селян, а сынов высочайшей крови принуждал унизиться до дочерей рабов. Он любил в своих клевретах сердца, подобные его собственному, и вооружал их всеми ухищрениями жестокости. Сколько поставленных им тиранов, столько и королей. Правдивый в угрозах, лживый в посулах, всюду он был молотом всякой правды. В начале царствования знать терпела его, чтобы не казалось, что они умаляют его род, но потом, низведенные им насильно из знатности в подлое состояние, они продали его племени чуждому. Вместе с рабами, коих сам избрал и по манию коих свирепствовал против свободных, был он в своих покоях в Вестминстере, когда разгласилась весть о приходе Кнута, и король, бежав в челноке, умер от страха в городе Лондоне, среди рабов, и, оставленный ими, унесен речною стремниной, «куда Нума отправился с Анком»[765].
