— По крайней мере, кто-нибудь да выйдет. Я согласен. Дается фарт — так, не дается — один конец. Я согласен, — повторил он и не сводил взгляда с Ван Ху и Жоржа.

В первый раз идея Степки нашла сторонника. Еще глубже почувствовалась вражда между двумя лагерями. Двое, сумевшие сохранить в себе на капельку больше сил, молчали. Двое, обреченные завтра повалиться на снег и замерзнуть, не дойдя до костра, приставали:

— Думаете на одном сухаре выйти к жилью? — Блестящие точечки в глубоко запавших глазах Степки тлели, как огоньки в туннеле. — Мы завтра, допустим, а вы, допустим, через два дня. Делом надо говорить.

— Они еще не пробовали мох, — добавил Васька, — попробуют, тогда согласятся.

Ель от жаркого огня шевелила лапами, словно отмахивалась от кошмарного сна. От прыгающих теней лица сидящих вокруг костра казались смеющимися. Наступило молчание. Настороженно смотрели друг на друга, и ни один не смежил тяжелых век, несмотря на мучительный соблазн забыться хоть на одну минуту возле тепла.

«Без жребия, сонного, никто не будет против», — думал Жорж. Так думали и остальные.

В костер всю нескончаемую ночь подкладывали сучья, — даже Васька.

Утром двое остались сидеть у костра, а двое медленно побрели через долину, к темнеющим елям. Степка зашевелился и растолкал Ваську.

— Ушли они. Что будем делать?

Васька, испуганный сообщением, поднял из воротника лицо и оглянулся. Черные фигуры уже далеко продвинулись по серебряному тальнику. Не зная, для чего ему нужны эти чужие и опасные люди, он попытался вскочить, чтобы идти следом, но упал на бок и, беспомощно шевеля руками, разгребал снег. Степка тоже не сразу смог встать. Они окончательно подорвали свои силы бессонной ночью. Наконец, оба были на ногах.

— Шпана бодайбинская, завели и хотят бросить. Набили брюхо, а другие подыхай. Нет, я не отстану от них. Врут!

Васька трудно дышал тощей грудью и, боясь снова свалиться на снег, придержался за листвень. Степка оторвался было от дерева, но Васька остановил его ругательствами.

— К ним поближе подвигаешься, хочешь в милые попасть. Все равно нет у них ни черта, не пройдет номер.

— Что ты лаешь, скажи, пожалуйста. Сам вскочил, чтоб бежать за ними.

— Ты подлизываешься к ним, а не я!

Они меряли друг друга ненавидящими взглядами и вдруг присмирели, поняв всю нелепость ссоры. Сошлись близко, так что слышали отвратительный запах изо ртов и торопливо заговорили:

— А что мы их… Чтоб не водили!

— Нет, давай кинем жребий. Их не догонишь теперь.

Васька снова стал ругаться, обвиняя товарища в том, что именно он вытянет счастливый жребий. Степка удивленно доказывал:

— А может, тебе достанется! — Он сломил ветку, зажал в кулак и спрятал за спиной обе руки.

— Угадаешь — твое счастье.

Васька пытливо глядел в глаза Степки, стараясь разгадать его замысел.

— Нет, давай я спрячу, ты угадай.

Но и Степка не доверился ему. Они умолкли, чувствуя полную безвыходность положения. Оба почувствовали, что даже в случае выигрыша ни тот, ни другой не уйдет из тайги в одиночку. От мысли, что останется только снег, сопки и черные стволы лиственниц, и никого живого на сотни верст кругом — опускались руки, хотелось упасть, спрятать лицо и лежать, не двигаясь.

— Пойдем, что ли, — прошептал Стопка, глотая горлом и делая гримасы от начавшейся резкой боли в желудке. — Опять закрутило!

Они медленно двинулись по следу, и, боясь приостановиться хоть на мгновение, чтобы не упасть, торопились переставлять ноги. Видели только след, ничего иного для них не существовало. К полудню Васька остался далеко позади. Степка был уже у костра и жевал горячий мох, когда приплелся, наконец, Васька и повалился на снег. Ван Ху сидел неподвижно, не шевельнулся, чтобы сбросить с колен его беспомощную руку. Жорж напряженно прислушивался и, казалось, слышал отдаленные голоса и скрип снега. Боролся с наваждением, направляя мысль на что-либо иное, но ожидание спасительного обоза, идущего по тропе где-то совсем близко за сопкой, было сильнее.

— Пошли, — первый, как всегда, поднялся Ван Ху — толку нет сидеть.

И опять двое ушли от огня, а двое опять ковырялись в снегу, не будучи в силах подняться на ноги. Степка с интересом следил за товарищем, который сидел, растопырив руки и подобрав под себя ноги: отдыхал после неудачных попыток встать. В голове Васьки шел гул и звон, в глазах плыл туман. Видно, не подняться ему. Те двое, а с ними и Степка, уйдут и, наверное, сегодня же будут есть горячий суп и спать в теплом зимовье, а он останется один, неподвижный, на белом снегу. И Васька вдруг неожиданно для себя самого легко поднялся и насмешливо скривил рот.

— Думал не встану, поверил небось.

Степка молчал и продолжал глядеть на него с тем же любопытством.

— Ну, давай кинем на счастье. Что глядишь? Хочешь — сам лови, я кину, мне все равно, а то кидай ты, я буду ловить. — Васька отодрал чешуйку коры с дерева, возле которого стоял, и разломил на две части. Одну пометил зубами. — На, смотри: с меткой — выигрывает.

Они принялись за обсуждение подробностей жеребьевки. Каждый из них втайне решил в случае проигрыша превратить игру в шутку. Степка подбросил вверх две половинки лиственной коры. Васька торопливо поймал одну длинными белыми пальцами. Степка поднял со снега другую и молча показал коринку с пометкой. Васька заспорил, потребовал пометить явственнее, чтобы можно было отличить одну от другой.

— Жилить начал!

— Не жилить, а над тобой, дураком, посмеялся. Ну и голова, сообразил ведь какую штуку!

Степка не спускал с него глаз. Невероятная злоба поднималась в нем. Точно такое же чувство бывает при встрече с должником, который прятался от уплаты, а при встрече делает удивленное лицо и нахально смотрит в глаза — ничего не знаю, в первый раз слышу. Готов был кинуться, вцепиться, бить, душить, все равно, если и сам ляжет вместе с ним. Но постарался как можно проще отмахнуться и сказать:

— Ладно, так и так. И не лезь больше.

Как будто покончили обоюдным согласием, но с этого мгновенья начали особенно зорко следить друг за другом, старались держаться подальше, чувствовали небывалый подъем. Забыли об ушедших спутниках, все помыслы их сосредоточились в круговине нетоптанного возле костра снега.

Не в первый раз Степка с Васькой отставали, подолгу не появлялись на следу, и ничего, кроме радости, это не вызывало. Но на этот раз Жорж почему-то часто оглядывался назад и все медленнее и неохотнее следовал за Ван Ху. Наконец, окликнул его и остановился.

— Понимаешь, в чем дело, Ван Ху?

Тот молча кивнул головой. Остановка не вызывалась необходимостью, меж тем оба с деловыми лицами осмотрелись, точно здесь собирались ночевать. Ноздри у Ван Ху шевелились, руки нетерпеливо поправляли пояс. Он молча повернул назад по своему следу. Шли осторожно, словно боялись вспугнуть кого-то, делали друг другу предостерегающие знаки, перебирались от дерева к дереву, и прежде чем сделать новый переход, долго прислушивались и вглядывались в тихую белую тайгу. Никакого сомнения не было: Степка и Васька, или один из них должен был бы уже встретиться…

Движения крадущихся становились совсем неслышными, они напрягали всю оставшуюся ловкость. Наконец, Ван Ху сделал знак. Жорж притаился за лиственницей. На том самом месте, где утром сидели у огня, пылал костер. Один из отставших сидел на корточках, другой лежал на снегу. Ни единый звук не нарушал тишины серебряной тайги. Жорж пошевелился и тяжело задышал.

— Степка… — прошептал он.

Ван Ху кивнул головой и, нисколько не заботясь об осторожности, треща ветками, пошел прямо к костру.

Тусклый день, как вчера, лежал на волнистых горизонтах. Три путника с отягченными сумками шли бодро и уверенно, далеко оставив ночлег. Ван Ху распустил наушники треухи, лицо его играло естественной желтизной. На ходу весело загребал снег пригоршней и глотал. Степка бодро поспевал за ним; они поторапливали Жоржа, который часто останавливался и, обхватив дерево, свесив голову, глядел себе под ноги. Его мутило. Слабый желудок не выдержал обильной пищи.