Пласкеев растерянно пробормотал:

— Очень уж слабые они у меня, подыскали бы другую.

— Если вы не дадите, возчики и подавно не дадут.

— Конечно, берите, — заявила Лидия, — какие могут быть разговоры? В самом деле хотите переправить нас на буксире?

— Иного выхода нет. Сейчас буду налаживать…

Толпа все увеличивалась. Петя бродил между костров, присаживался на корточки, курил с приискателями, зубоскалил. Лидия любовалась его легкой фигурой, его жизнерадостной улыбкой. Вернулся он с коренастым приискателем. Они притащили с собой круги веревок и вместе с проволокой привьючили на спину лошади. Вся толпа придвинулась к берегу в том месте, где происходили странные приготовления к переправе. Петя уселся на отводину саней и сбросил валенок. Поставил ногу на снег, комично поднял ее, будто обжегся, и скинул второй валенок.

— Мочить не хочется, — сказал он.

Ноги он замотал портянками и подвязал бечевкой. Взял лошадь за повод и шагнул к воде. Кто-то догадался:

— А ведь ловко придумал!

— Поняли теперь, когда разжевали и в рот положили, — оглянулся Петя. Подсадил молодца со смелым лицом на лошадь и передал ему поводья в руки. — Держи наискось, а то утащит.

— А то не знаю, — крикнул всадник. — Но, родимая!

Посыпались брызги от конских ног. Петя пропустил лошадь мимо и схватился за хвост, всплывший на воде. Проворный наездник хлестал поводом, подбирал ноги все выше. Вдруг лошадь опустилась до холки, поднялась на дыбы. Опять опустилась и снова взвилась, отталкиваясь о лед. Петя окунулся в воду до плеч, будучи не в силах устоять в быстрине. Лидия зябко засунула руки в рукава. Толпа безмолвствовала.

Лошадь продолжала подвигаться скачками. С минуту билась на одном месте. Наконец оторвалась и с храпом пошла дальше, вырастая над водой с каждой минутой все выше. Раздались крики торжества — переправа достигла прибрежных кустов на той стороне. Не выходя на берег, Петя вскочил на лошадь и погнал ее обратно. Следом за ним вскипала вода от веревки, конец которой закрепили за дерево. Веревка выпрямилась, как струна, и сбрасывала с себя водяную радужную пыль.

На берегу поднялась суматоха. Приискатели предлагали возчикам деньги, последние вещи — все, что угодно, только дай лошадь. По речке за хвостом коней перебрасывались по пяти-шести человек сразу. Слышались понуканье, крики от нестерпимого холода, сжимающего сердце и грудную клетку. Над свинцовой рекой в белой снежной оправе стоял гомон, будто шло веселое купанье.

На той стороне реки уже загорались огни, когда Лидии удалось, наконец, привести Петю к своим саням. Она расстегивала на нем пуговицы и тянула с него прилипший к плечам и груди пиджак.

— Сию же минуту раздевайтесь. Федор Иванович, подложите в костер!

Но смущаясь, стянула и сорочку. Один тулуп расстелила, другим накрыла с головой. Отжала сброшенное белье, пиджак и брюки и развесила на оглоблях возле огня. Возчики рубили плоты, и один, уже готовый, грузили ящиками с товарами, бочками с маслам. Затаскивали сани, ставили друг за дружку. Паром из бревен по веревке, перетянутой через поток, используя течение, как делается это на ангарских перевозках, медленно двигался на ту сторону. Словно прорвался натужный нарыв — энергия освободилась из плена и била через край. Воздух, резали бодрые крики, распахнутые полушубки, ичиги и сапоги пестрили солнечный снег, Лидия чувствовала себя легкой, возбужденной.

— Вы, молодой человек, не так озябли в воде, как после, когда ходили мокрым по берегу. Сейчас вскипит чай, я вас напою с коньяком. Добрые люди посоветовали захватить с собой бутылочку.

Она, наконец, покончила с хозяйством и уселась напротив Пети, совершенно скрытого под тулупом. Из поднятого воротника в щелку виднелись одни глаза. Невольно расхохоталась.

— Ну и вид же у вас!

— Ничего смешного. Искупайтесь, попробуйте. Б-р-р… — Петя задвигал плечами. — Вспомнить жутко. Как это люди купаются на крещение! Тут весной невтерпеж.

Дрова ярко пылали, тепло топило снег. Петя смелее выглянул из воротника. Волосы на его голове слиплись — окунулся в воду, когда лошадь споткнулась о корень, — давно небритая щетина топорщилась на щеках и подбородке. Воспользовался отлучкой Федора Ивановича и пошутил над его хитростью: хотел переправиться, а лошадей не хотел давать.

— Теперь убедился ваш папаша, что и наш брат кое на что пригоден.

Он, видимо, всерьез вообразил, что Пласкеев — отец Лидии. Она решила рассеять недоразумение:

— Почему вы вообразили, что Федор Иванович мне папаша, скажите, пожалуйста.

— Не мамаша же, на самом деле.

— А если муж? Вам теперь не интересно сидеть около нашего костра? Правда? Вижу по лицу.

Петя горячо возражал, но шуба уже мешала ему, он подергивал шеей. Протянул руку, чтобы пощупать белье, еще влажное и тяжелое.

— Кажется, просохло, можно нарядиться.

Покраснев, он попросил Лидию отвернуться, надел белье, влез в сухие дошку и валенки и свернул в узел пиджак с брюками.

— Всего лучшего, — протянул он руку. — Надо отправляться. Я переброшусь все-таки с оленями и нартами, а то с обозом протащусь еще дня три, А что думает делать ваш муж на приисках? Он кто?

— А вы что — управляющий, нанимаете служащих?

— Не управляющий, а просто интересно. Вид у него неподходящий для Алдана. Будет ворчать на недостатки, на плохую постановку… Вообще…

Лидия перебила:

— Вообще он, может быть, больше нас с вами подойдет. — Ее волновали тон, каким разговаривал Петя, и неприязненные глаза. Она вспылила: — Не едет же он вредить за тысячу верст. Вы, по-видимому, очень часто ошибаетесь в своих наблюдениях.

— Как вам пришло это в голову? Я ничего подобного не говорил и говорить не мог про человека, которого первый раз вижу! Странная обидчивость!

Они простились кивком головы, не подав руки друг другу.

На Незаметном Лидия с Федором Ивановичем устроились в крошечном бараке, с окошком в кулак, у известной в поселке Петровны — владетельницы одной из трех коров на Алданских приисках. Два дня ушли на отдых и разборку вещей, и только на третий день смотритель отправился в главную контору Алданзолото. Лидия решила воспользоваться отсутствием мужа и поискать Жоржа. Она уже знала, что он работает смотрителем на Верхнем ключе. На кровати Петровны, занявшей две трети барака, на лоскутном одеяле валялись измятые платья. Переодеваясь, поглядывала в маленький кусочек стеклышка, вделанного в окошко. Мимо шли старатели с лопатками и кайлами, непрерывным потоком текли по изрытой дороге обозы. Забайкальские разномастные кони — с юга, якутки — палевые с черными ремнями на спине — с севера. Проплывали ветвистые рога оленей, напоминая ожившие суковатые растения.

Застегнула лиф и набросила через голову юбку. Вдруг вскрикнула: в каморку втиснулся китаец в синей ватной кофте.

— Твоя мамка ходи мало-мало? — спросил он. — Харчи мало-мало-ю{43}. Тинза шибко-ю{44}, — приветливо улыбнулся. — Многа подработай. Шибко твоя хароший мамка.

Китаец уселся на кровать Петровны и достал папиросу. Лидия спросила:

— Жоржа знаешь?

— О, Шорш. Моя знай. Зачем Шорш? Моя ходи мамка. Шорш не нада ходи!

Лидия рассмеялась.

— А мне хочется к Жоржу. Смотрительшей буду.

Китаец, не докурив папиросы, обиженно бросил ее на пол и молча вышел.

У барака собралась кучка золотоискателей, жаждущих увидеть новую женщину и, если удастся, нанять ее в стряпки. Окошко не освобождалось от разноцветных любопытных глаз, сменяющих друг друга. Когда Лидия вышла в черном пальто и котиковой шапочке с горностаевой отделкой, ее окружили плотным кольцом и на разных языках предлагали хороший заработок. Не могла оторваться от двери. Впереди расставил ноги русский с нахальным бронзовым лицом.