— Нарушений сколько угодно. Они не признают правил ведения горных работ, когда стоишь у них за плечами, а в орте они гонят даже откаточный без сплошного крепления.

Инженер зашевелился в кресле. Мысль пройдохи-смотрителя понравилась ему. Произошел деловой откровенный разговор, после чего Федор Иванович выслушал точное распоряжение: подготовить материал для возбуждения судебного дела. Инженер вышел из-за стола и протянул смотрителю руку. Провожая до двери обласканного служащего, снова заговорил на вольную тему:

— Все-таки вы вспомните мой совет. Трудно допустить серьезное увлечение женщины, окончившей гимназию, этим, как его, — он потер переносицу кончиком пальца, перехваченного кольцом, — Мигалов, кажется, его фамилия. Видите, я много знаю.

Орта действовала. Солнце все выше поднималось над сопками, сверкало ослепительными лучами, но в темной дыре, в штольне и забоях забыли, что такое день. Там шныряли торопливые откатчики, раскрытыми ртами хватали на бегу воздух в легкие, чтобы единым духом вынестись на отвал и разом перевернуть тачку. Там чуяли, что надо опешить, нестись на всех парах, строчить кайлами. И мыть, мыть, мыть! Жорж сознавал недолговечность счастья, найденного в земле. Он не забывал ни на минуту, что оно как поймано, так и будет отнято — внезапно. Словно кто-то шептал в ухо: скорей, скорей! Появление вблизи орты кого-либо из начальства воспринималось, как признак беды.

Жорж кайлил в передовом, когда однажды сначала по штреку, потом просечками к нему дошел вызов:

— Жорку на свиданье!

Действительно, что-то напоминающее тюрьму было в этой орте с темными коридорами и особенно во взаимоотношениях шахтеров со служащими концессии. Жорж бросил кайлу на мерзлый пол, тряхнул головой и быстро зашагал к выходу.

Из устья он выскочил, как из огромной лисьей норы, опушенной серебристым инеем и увешанной хлопьями снежных подвесок. На ходу раскатывал засученные рукава и нетерпеливо искал глазами. В стороне от мечущихся промывальщиков, у бутар, торчала неподвижная фигура. Длинная, неприкаянная. По одному тому, что помощник управляющего не пришел сам в орту, а предпочел ждать старосту артели наверху, можно было сделать не очень утешительный вывод. Жорж сразу понял, с кем имеет дело. Глаза его весело блеснули, но он их сейчас же погасил и с простодушным лицом подошел к начальству:

— Имею честь явиться.

Инженер притронулся к треухе из горностая.

— Если вам угодно, давайте смотреть поверхностные работы, а потом — подземные. Имейте в виду, господин инженер, ничего особенного, будьте уверены. Как у людей, так и у нас.

Инженер покорно следовал по пятам. Он счел необходимым уверить:

— Мы интересуемся постановкой работ в вашей артели, как в образцовой по добыче и выполнению своих обязательств. Нам хочется опыт вашей артели использовать в предстоящем расширении старательских разработок.

— Мы понимаем, — поддакивал Жорж.

Инженер явно не замечал грубейших нарушений порядка в производстве работ. На него не произвели никакого впечатления отвалы торфов и эфелей{31}, расположенные совсем близко к устью штольни. Тут могло быть так: или инженер заранее решил отделаться формальным посещением, или в самом деле ничего не понимает в горном деле. Жорж принялся водить инженера по самым неудобным местам в разрезе, где приходилось лазить, хватаясь за глыбы мерзлой земли и за камни, — инженер ежеминутно отряхал свои замшевые рукавички и куртку. Наконец увел его в штольню.

Разгуливая по просечкам, Жорж начал злиться: на кой черт эта комедия! Отбирать — так отбирали бы без разговоров. То Пласкеев похваливал незаконные проходки без единой стойки{32} и огнива{33}, а теперь этот явился. И он снова заставлял спутника спотыкаться о камни, набросанные возле незаконченных укладок, толкаться плечами о стенки. Встречные откатчики намеренно панически вопили свое «берегись».

Инженер не выдержал и попросил вывести его вон из ада. Наверху он с удовольствием оглянулся на сверкающие дали сопок.

— Прошу вас, не придавайте значения слухам и продолжайте спокойно свое дело. Я очень благодарен вам за внимание. Знаете, мне очень трудно ориентироваться в таких шахтах. Я бывал в благоустроенных, за границей. Будьте уверены, мы о вас дадим в дирекцию самый лучший отзыв.

— Пожалуйста, будьте любезны, господин инженер, поддержите хоть вы-то нас. А то все норовят коленом под зад.

Жорж оглянулся, как бы опасаясь постороннего нежелательного свидетеля, и снизил тон:

— Вы, господин инженер, обратили внимание, что старатели на всех приисках пользуются тачками концессии? Я не такой человек, чтобы вредить хозяину, кто бы он ни был. Мне наплевать — советский или английский. Дело в том, чтобы порядок был. Правильно я говорю?

Инженер подумал, что сейчас перед ним откроется тайна, и он сможет щегольнуть в управлении знанием тонкостей шахтного дела. Он взглянул с улыбкой в лицо красивого горняка.

— Я вас слушаю. Продолжайте, прошу вас.

— Должен заявить вам, как представителю капитала, — тачки только наша артель моет водой после работы, а остальные, в особенности у вас на хозработах, как есть в грязи, так и кидаются в забоях, штреках. И ржавеют. Как решета все стали. Потрудитесь обратить внимание.

Молодой инженер кивал головой, поощряя шахтера.

— Благодарю вас. Вы правы — хозяйство надо беречь. Если бы капиталисты, в данном случае золотопромышленники, не берегли его, — пролетариат не получил бы вполне готовых оборудованных шахт и заводов, какие получил благодаря святому отношению к вещам, к собственности.

Староста поглядывал на ребят, пробегающих совсем близко за спиной инженера (они уже заподозрили какую-то штучку, которую он непременно отмочит), подмигнул ближайшему парню и, заглядывая в лицо собеседнику, проводил его до канавы, где они любезно пожали друг другу руки и прикоснулись к шапкам.

— В чем дело? — спрашивали ребята ухмыляющегося Жоржа. — Что тебе толковал он?

— Тачки велел мыть на ночь.

— Брось дурочку валять, тебя о деле спрашивают!

— А я вам говорю — тачки велел мыть.

Ребята посмеялись выдумке Жоржа, и снова закипела работа. В забоях еще чаше застучали кайлы. Людей не хватало, но принимать новых членов не было смысла; вода в шахте журчала день и ночь, бежала по наклонному штреку, замерзала грязными наплывами на склоне и грозила запереть сток. В полумраке раздавались крики:

— Ходи, похаживай, ребята. Вали торфа ближе. Не нам работать орту!

В обеденные перерывы в зумпфе ругали концессию, а некоторые, читающие изредка газету «Наш путь», удивленно спрашивали Жоржа:

— Ты не знаешь, что это за гад пишет про орту? Голову бы ему оторвать.

Ночью в орте метались фонари. Жорж в ситцевой рубахе, без пояса, потный, со слипшимися на лбу вихрами темных густых волос втыкал кайлу в породу и доставал до мерзлоты. Откатчики не успевали убирать из-под его ног пески. Как в притонах в карты играл до исступления, до последней копейки в своем кармане или в кармане партнера, так и здесь отдавался весь азарту. С лица на обнаженную грудь текла грязь, мускулы рук при огне свечей трепетали, как струны.

И как он весело хохотал, когда его шутка дала свои всходы! Ровно через трое суток на доске для объявлений и устным распоряжением через нарядчиков было строго приказано мыть тачки при суточных работах каждой смене, а при дневных — на ночь. По прииску только и было разговоров о смехотворной новости. Хохотали тайком смотрители, открыто грохотали шахтеры И вот, идя в контору со сдачей, с последней сдачей в девять фунтов, Жорж на тропе, протоптанной в сугробе, встретил помощника управляющего. Инженер отвернулся, узнав молодца с красивым лицом. Но Жоржу не было смысла притворяться.

— Господин инженер, теперь тачки везде стали мыть, извольте проверить.