Петя упрямо и совсем по-мальчишески рассмеялся.

— В чем дело? Я только сказал, что у меня нет никого, до кого было бы так недосягаемо далеко. Только это.

— Ну, Петя же, прошу вас, не надо так.

Лидия, расстроенная, пошла к двери: хотелось свежего воздуха. В свете белой ночи небо походило на прозрачный голубой абажур. Под абажуром сияла яркая лампочка — молодая луна. Жалость к юноше, заброшенному на пустынную сопку, лишенному женской ласки, сжала сердце. Взяла под руку и тихонько прижалась к плечу Пети. От луны лицо ее было бледно, а глаза — глубокими, огромными.

— Мигалов далеко. Он никогда, конечно, на Алдан не приедет. Он очень талантливый человек, Петя. Очень.

Юноша нетерпеливо шевельнулся.

— Ну, что еще он? Рассказывайте все сразу.

Лидия улыбнулась, чтобы успокоить юношу, но он не смягчился.

— Для чего вы все это мне говорите про Мигалова?

— Давайте оставим, Петя. — Лидия хрустнула пальцами.

Совсем не так представлялась прогулка на сопку. Хотелось отдохнуть от Белоснежного, от всего того, что приходится переносить в новеньком домике на разведке. И вот стоило только приблизиться или позволить приблизиться к себе — уже враги. Худощавое приятное лицо, глаза с насмешливым и веселым огоньком куда-то исчезли. Уйти сейчас же. Что за тон, что за манера придираться к каждому слову! Но уйти одной по запутанной тропе, совершенно незнакомой, нечего было и думать. Озабоченно озиралась — скоро ли начнет светать. Вдруг вспомнила встречу мужа с инженером на открытии сплотка. Показалось давно-давно произошло это, где-то не здесь, не на Алдане. Ясно видела, как Федор Иванович вскочил и вытянул руки по швам. Глаза ее расширились.

— Петя, вы понимаете что-либо в разведочных работах? — спросила она и с трудом выразила свою мысль: — Можно ли взятые, скажем, где-нибудь в земле пробы увеличить или преуменьшить так, что в данных разведки и в фактическом содержании получится расхождение?

— Такой тонкости не могу вам сказать. А в чем дело?

В голосе Пети слышалось не простое любопытство. Лидия вдруг поняла свою ошибку и солгала:

— Один рабочий сказал мне это. Просто интересно, прав он или нет.

Объяснение не удовлетворило Петю, это было видно по его глазам.

— Но ведь Федор Иванович, кажется, опытный горняк, он все может объяснить.

Лидия чувствовала, что ее малейший неосторожный шаг может погубить ни в чем неповинного мужа.

— К нему-то как раз и нельзя обращаться. Мне не хочется, чтобы он думал, будто женщина не в состоянии разобраться.

— А вы сами как думаете, можно исказить или нельзя?

— Думаю, можно.

Петя близко заглянул в глаза.

— Скажите, в чем дело. Я не верю вашим объяснениям.

Лидия затаила дыхание и готова была схватиться за голову. Предательница. Предать, не зная, кто прав, кто виноват. Какое ей дело до разведки!

Петя продолжал:

— Вы представляете себе, какое ответственное дело поручено вашему мужу. Если даже у вас, совсем постороннего человека, возникают какие-то недоумения, по-видимому, в самом деле есть что-то. В чем нелады у него?

— Да нет же, что вы меня допрашиваете?

— Если так, давайте кончим на этом.

— Самое лучшее.

Оба умолкли и пытались скрыть волнение. Прошлись по площадке возле избенки и так же молча двинулись вниз.

— Куда же вы пойдете ночью?

— Как-нибудь и куда-нибудь дойду. Кстати, Петя, завтра похороны Моти, вы не поможете нам с Мишей?

Бледное небо едва заметно красилось на востоке в розовый тон.

— Вот и утро, — проговорила Лидия. — Ну, я пойду теперь.

Петя неожиданно схватил ее руку и прижал к губам.

— Вы торопитесь? — шептал он. — Я обидел вас.

Пыталась отнять руку, но он не выпускал ее из горячих ладоней.

Наконец, словно ожегся, резко отбросил руку.

— Не доверяете мне?

— Вы опять за свое.

— Да, шуточками не отделаетесь.

— Вы, Петя, по-видимому, решили вывести меня из терпения. Вы в самом деле придаете значение моему вопросу?

Они оба, не мигая, несколько мгновений смотрели в глаза друг другу.

— Ничего не могу вам ответить, — сказал он.

— Прощайте. Я пошла.

Лидия быстро зашагала по уже наметившейся тропинке. Вдогонку ей раздалось:

— До свидания!

В полутемном бараке к запоздавшей Лидии, лишь только она перешагнула порог, подошла незнакомка в красной косынке.

— Товарищ Лида, — от организации. Познакомимся. Комсомолка Поля, Дело в том, что явился товарищ из оркестра и предложил свои услуги. Я считаю, что можно его допустить. По возможности, похоронам необходимо придать общественное значение.

Лидия взглянула на девушку и мгновенно оценила ее внешность. Небольшого роста, тоненькая, круглолицая, с ямочкой на полных щеках, она казалась совсем юной и нездешней.

— Пусть барабанит, какая разница! — сказал кто-то с нар.

— Если не придут остальные музыканты — отставить, — сказал другой голос.

— Я настаиваю, чтобы музыканта допустить к похоронам, — сказала комсомолка. — Он просит разрешения от имени многих китайцев, которые не могут принять участия в процессии.

Лидия взглянула на Мишку: он должен решить все вопросы, относящиеся к последним минутам близкого ему человека. Мишка кивнул головой.

— Пусть участвует. Тем более организация желает.

Комсомолка прошла в уголок барака, где сидел на большом барабане китаец:

— Можно. Идем!

Китаец в широких ватных штанах, в кофте с разрезами осторожно поднял свой инструмент, стараясь не громыхнуть и, словно на часы, встал к столу.

— Надо выносить, — наконец сказал кто-то.

В полумраке зашевелились тени, молчаливая суматоха наполнила барак. Тяжелый гроб колыхнулся, поднялся и двинулся к светлому квадрату — двери. Белые полотенца перехлестнули черные пиджаки, туго натянулись и сделались узкими.

В девять часов старатели Нижнего по всему разрезу услышали уханье барабана. Никто не разрешал китайцу играть на своем инструменте, он сам вдруг поднял руку и огласил долину громким ударом. Он бил так, как бьет всегда, аккомпанируя оркестру на вечеринках в харчевнях. Многие, наверное, вообразили, что в какой-нибудь удачливой артели с утра начался кутеж. Небольшая похоронная процессия с гробом впереди миновала поселок, чтобы подняться на кладбище, заложенное пионерами Алдана на крутом склоне Радиосопки. Камни на едва приметной тропе мешали идти ровным шагом. И хорошо, что пришли приглашенные, а то бы некому было отнести Мотьку. Кого оторвешь от деляны в такой благоприятный для промывки день?

На ключе кипела старательская гуща. По серому фону, как бы прорезая его длинными стальными лезвиями, сверкали на солнце струи воды из желобов, сливов и помп. Что бы ни случилось, а жизнь идет своим ходом…

Десяток мамок, пришедших проводить Мотьку, держались тесной кучкой совсем близко к гробу, словно демонстрировали свою солидарность. Многие ушли из бараков со скандалом.

Барабан продолжал ухать. Музыкант-китаец знал белокурую «русскую старушку», погибшую от ножа Ивана. Похороны вызвали в нем горестные мысли. Он видел перед собой родину. На берегу родной реки Янцзы остались братья и товарищи, расстрелянные генералом Чжан Цзо-лином. Никто их не проводил, никто не зарыдал. Их трупы брошены на задворках деревни на съедение длиннорылым тощим свиньям. Китаец шел важным шагом перед гробом и глядел мимо солнца в синее сверкающее небо. Поднимал руку, и новый удар потрясал натянутую кожу барабана. Словно бил по сердцу. Широкие ватные штаны, низко спущенные с бедер, длинная коса и кофта делали его похожим на женщину.

Лидия подошла к девушке в красной косынке.

— Вы давно на Алдане? — спросила она тихонько. — С папашей, наверное, приехали?

— Нет, я прислана из Сковородина. Меня выделили от комсомола наладить здесь в организации культурно-просветительную работу.

Лидия с удивлением уставилась на Полю.

— Одна!