— Я не могу представить, как тебе было тяжело.

— Как я должен сказать Хлое, что я не ее отец и что настоящий отец мертв? — его голос дрогнул.

— Я не уверен, что есть легкий способ сказать ей об этом.

Он качает головой.

— Я не думаю, что смогу это сделать. Это разрушит ее.

— Что значит «ты не думаешь, что сможешь»? Ты должен сказать ей, — мне не нравится выражение его лица. Оно мне ни капельки не нравится.

— Как можно сказать кому-то, что его настоящий отец мертв? Как ты можешь ожидать, что я сделаю это?

— Я не знаю, как и что ты должен сказать, но ты это сделаешь. Она заслуживает услышать это от тебя.

— А что, если ты скажешь ей вместо меня?

Я прошипел.

— Что? — этот человек просто психопат.

— Да. Ты ее парень. Она доверяет тебе больше всех. Легче будет услышать это от тебя, а не от незнакомца, по сути. Ты сможешь смягчить удар, а потом я расскажу ей, кем был мой брат, когда она будет готова.

Я не могу найти в себе силы разбить ей сердце. Не тогда, когда я работал все лето, чтобы завоевать его.

Я агрессивно качаю головой из стороны в сторону.

— Ни за что. Ты не будешь перекладывать ответственность на меня. Она заслуживает того, чтобы услышать это от человека, который был ближе всех к ее отцу. И это не я. Я не смогу ответить ни на один из вопросов, которые у нее возникнут, — и последнее, чего я хочу, это разбить ей сердце. Я бы предпочел, чтобы это сделал Маттео.

Я не могу найти в себе силы отнять у кого-то мечту. Это случилось со мной, такая боль может быть разрушительной.

— Cazzo — Блять, — Маттео ущипнул себя за переносицу.

Мне не нужен переводчик, чтобы сделать собственные выводы об этой фразе. Его колебания и неприятие плана — не моя проблема. Честно говоря, мне плевать, насколько он расстроен из-за этой ситуации. Хлое нужно услышать эту новость от кого-то, и он — лучший выбор. Он может помочь ей оплакать потерю отца лучше, чем я.

— Я даю тебе день, чтобы разобраться с этим дерьмом. Я отвезу Хлою куда-нибудь, а ты придумаешь, как лучше сообщить новость. Понял?

— Не могу поверить, что это происходит. Я не знаю, хватит ли дня, чтобы понять, что делать.

— День — это все, что у тебя есть. Она захочет увидеться снова, а ты не можешь притворяться тем, кем не являешься.

Он отводит глаза. Это меня напрягает, нужно взять ситуацию под контроль.

— Ты думаешь, мне легко? Это не так. Последнее, чего я хочу, это чтобы эта ситуация сломала ее так, как никогда раньше. Ты даже не представляешь, как она была рада проводить с тобой время, думая, что ты ее отец, — каждый мускул в моем теле напрягается при мысли о том, что Хлоя узнает обо всем этом.

Глаза Маттео расширяются.

— Она вообще хотела открыть кофейню?

Я качаю головой из стороны в сторону.

— Вау, — его глаза опускаются. — Она потратила все лето на то, что ей неинтересно, чтобы узнать меня?

— Она бы делала это снова и снова, только ради возможности провести время с тобой. Она отчаянно хотела быть рядом любым доступным ей способом. А теперь…

— Теперь я собираюсь разбить ей сердце.

Бесполезно отрицать утверждение Маттео. Я люблю Хлою, но я не могу быть тем, кто разрушит ее счастье. Не тогда, когда она сделала своей миссией стать моей. Я лучше помогу собрать осколки ее разбитого сердца после того, как Маттео разрушит ее мир, оставив в нем лишь украденные желания и упущенные шансы.

* * *

Я закрыл за собой дверь спальни, не издав ни звука. Хлоя лежит на том же месте, где я ее оставил, и выглядит умиротворенной, прижавшись к подушке. Что-то сжимается в моей груди от ее уязвимости. Чувство беспомощности охватывает меня, когда я вспоминаю все, что узнал всего час назад.

Ничто в мире не может сгладить то, что ей предстоит узнать. Все, что я могу — это сделать процесс как можно более безболезненным для нее.

Быстро сняв обувь, одежду и протез, я укладываюсь обратно на кровать. Я притягиваю Хлою к своей груди, пока она закидывает на меня ногу и прижимается. Как будто моего разговора с Маттео никогда не было. Честно говоря, я бы хотел вернуться в прошлое и стереть из памяти его признание.

Я остаюсь в таком положении в течение часа. Я не двигаюсь ни на дюйм, боясь разбудить ее после этой адской ночи. И что еще хуже, я боюсь, что, если разбужу ее, чувство вины разорвет меня на части. Оно делает меня глупым и безрассудным. Хлоя хочет, чтобы я стал лучше и в том числе говорил ей правду, несмотря ни на что. Даже если это означает причинить ей боль.

Я качаю головой, отбрасывая эту мысль. Я делаю это ради нее. Маттео должен придумать, как лучше сказать ей, а мне нужно подождать.

Она резко просыпается, ее тело прижимается к моему.

— Доброе утро, — я убираю волосы с лица.

— Доброе утро, — ленивая улыбка украшает ее лицо.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как будто у меня ужаснейшее похмелье, за вычетом алкоголя.

— Из-за прошлой ночи?

Она кивает.

— Рыдания так действуют на девушек.

— Мне жаль, что все так вышло, — и мне жаль, что я должен лгать тебе в лицо и притворяться, что не знаю правды. Мне чертовски жаль.

Она заслуживает гораздо большего, чем те дерьмовые карты, которые жизнь раздавала ей снова и снова. Таких, как она, не должны мучить печаль и отчаяние из года в год.

Она проводит пальцами по впадинам на моей груди.

— Из всех возможных вариантов развития событий я не ожидала, что он сбежит, понимаешь? То есть, я знала, что это возможно, но я глупо надеялась, что все будет гораздо лучше.

Черт. Я не ожидал, что через минуту появится искушение сломаться и все ей рассказать. Ноющий голос в голове заставляет меня остановиться и подумать о последствиях.

Что, если она взбесится и уйдет? Что, если она поймет, что не любит меня, и правда Маттео — последнее, что удерживает ее от отъезда в Америку? Что если именно я подтолкну ее к такому развитию событий?

Я не хочу быть плохим парнем. Слишком много неизвестных переменных, и мне нужно, чтобы Маттео был тем, кто во всем разберется.

Я сглатываю слова, которые просятся наружу.

— Что ты собираешься делать?

Ее глаза смещаются в сторону от меня.

— Я не знаю. Я думала о том, чтобы пойти туда и поговорить с ним.

— Когда ты хочешь пойти? — пожалуйста, не сегодня.

— Я думала дать ему день, чтобы все обдумать. Если я приду туда слишком рано, боюсь, что он снова выйдет из себя, а я не думаю, что смогу это пережить.

Я киваю. Слава Богу. Маттео лучше собраться с мыслями в течение следующих двадцати четырех часов. Я больше ни дня не буду притворяться, что ничего не знаю. Это пытка.

— Я тут подумал, — я заправляю прядь ее волос за ухо.

— Наверное, конец света все-таки наступил.

— Это очень грубо с твоей стороны, — я резко перекатываюсь и щекочу ее.

— Прекрати! Прости! — причитает она, извиваясь на простынях.

Я пользуюсь ее отвлечением и крепко целую.

Она улыбается мне.

— Ты что-то задумал?

— Как ты смотришь на то, чтобы сделать сегодня что-нибудь безумное?

— Безумное, говоришь? Что у тебя на уме?

— Хочешь пойти в какое-нибудь особенное место?

— Особенное место — это как раз то, что доктор прописал, — ее ухмылка расширяется.

Боже, она великолепна. Утреннее солнце светит через балкон, подчеркивая ледяные оттенки голубого в ее глазах. Я жалею, что у меня нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть этот момент.

Я отстраняюсь, желая поскорее уйти, пока мы не остались с ней в постели на весь день.

— Оденься во что-нибудь подходящее, что можно намочить.

Она садится.

— Намочить? Как неприлично.

Я легонько пихаю ее плечом, и она падает обратно на кровать.

— Извращенка. Я имею в виду купальник. Мы поплаваем на лодке.

— Да! Я никогда раньше не была на лодке! — она вскакивает с кровати и выбегает из комнаты, не оглядываясь назад.