Брук хлопает в ладоши. Она берет нож и разрезает кекс пополам, а затем выкладывает мою половину на нашу стойку из потрескавшейся керамики. Некоторые люди могут отвернуться от нашей квартиры, оформленной в стиле пятидесятых годов и имеющей размер шкафа. Мы с Брук работали на износ, чтобы позволить себе жилье в Нью-Йорке, поэтому мы гордимся им. Я работаю на двух работах, чтобы покрыть свою половину арендной платы. Утром я присматриваю за детьми в детском саду, а вечером работаю в ресторане столько смен, сколько могу. Тем временем Брук уже расписала свою жизнь, ведь ей осталось несколько семестров до окончания университета по специальности «Журналистика моды». В отличие от Брук, я не могу думать о следующем месяце, не говоря уже о том, чем я хочу заниматься всю оставшуюся жизнь.

Брук достает из шкафа для специй завернутый подарок.

Я поднимаю бровь.

— Правда? Ты решила спрятать его там?

— Поскольку ты не готовишь, чтобы сберечь свою жизнь, мне показалось, что это подходящее место, чтобы спрятать этого плохого мальчика, — упаковка дребезжит, когда она встряхивает ее для верности.

— Надеюсь, ты не покупала ничего…

— Дорогостоящего. Я знаю правила, — она насмешливо качает головой.

Я улыбаюсь ей.

— Ты лучшая. Ты ведь знаешь это, правда?

— Открой! — кричит Брук.

Я рву бумагу, открывая то, чего я меньше всего ожидала.

— О, Брук, я думала, мы обещали не делать этого, — я провожу дрожащим пальцем по упаковке набора для составления родословной.

— Нет. Я сказала, что не буду. Ты согласилась на мой план только потому, что хотела сделать меня счастливой. Но я решила взять твою судьбу в свои руки.

В прошлом году мы обе рассматривали возможность проведения генетического теста, но струсили после того, как подумали о возможном разочаровании, если результаты не подтвердятся. Брук была категорически против, и я согласилась, потому что не хотела делать этого без нее.

Что ж, пусть моя лучшая подруга знает меня лучше, чем я сама.

— Ты не должна была, — это бремя быть мечтателем. Все это весело, пока Седьмое небо не превращается в грозовое облако. И разумная часть моего мозга говорит, что эта мечта может превратиться в ураган пятой категории.

Но когда я наконец вижу набор в своих руках, мечта о встрече с папой становится вполне осуществимой. Нет, Хлоя. Это еще одна мечта, которая может разбить твое сердце.

Брук берет бутылку дешевой водки с верхушки холодильника.

— Нет времени лучше настоящего. Что скажешь? Плюнем в трубочку, отправим ее, а потом напьемся до чертиков, чтобы отпраздновать?

Весь этот план может взорваться у меня на глазах. Я могу оказаться либо с пустой родословной, либо узнать, что мой отец — ужасный человек, который все это время знал о моем существовании. Но — иррациональная часть моего мозга вмешивается — я могу в итоге найти отца, который вообще не знал о моем существовании. Кого-то, кто хочет узнать меня и принять в свою семью. Отца, который хочет любить меня и наверстать упущенное время, не потому что он должен, а потому что он хочет этого.

Последняя причина побеждает, отбрасывая мои тревоги.

Я делаю глубокий вдох.

— Давай сделаем это.

Сантьяго

Лопасти потолочного вентилятора вращались надо мной, сливаясь в один сплошной след. Я вновь проверяю время на своем телефоне. Прошло всего пять минут с тех пор, как я смотрел в последний раз.

Такова моя жизнь. Невзрачная. Изолированная. Мрачная.

Я превратился в подобие человека, потому что это гораздо проще, чем смотреть в бессмысленное будущее. Что угодно лучше, чем это, включая изнуряющую грусть.

Я должен позвонить своему психотерапевту и назначить еще одну встречу.

Я должен отправиться в путешествие и навестить родителей.

Я должен сделать что-нибудь — что угодно, но я не могу найти в себе силы, чтобы побороть туман, который овладевает моим мозгом.

Мой психотерапевт называет это депрессией. Я называю это жизнью после аварии.

Мне не следовало читать статью вчера вечером. Ту, в которой подробно описывалась моя трехлетняя годовщина после аварии. Это была ошибка. Любая надежда на возвращение к прежней жизни угасает с каждым негативным предложением или заголовком статьи. Они не говорят о моем успешном выздоровлении. Или о том, что я могу ходить как нормальный человек несмотря на то, что выгляжу совсем иначе.

Хотя в физическом плане я здоров, в психическом — нет. Даже спустя три года я все еще цепляюсь за призраков своего прошлого. Вот что происходит, когда у меня есть все время в мире, чтобы раздумывать. Но вместе с чрезмерными размышлениями приходит и мое бегство в оцепенение, потому что так легче погрузиться в мысленное пространство, где мне не нужно беспокоиться — отключить свои чувства по отношению к ситуации. Апатия — это моя боевая броня в новой суровой реальности. Поскольку, если бы мне было не все равно, то мне пришлось бы принять ужасные статьи, повествующие обо мне:

«Новая горничная Сантьяго Алаторре рассказала о его инвалидности:

Читайте о борьбе Сантьяго Алаторре с морфинной зависимостью, алкоголизмом и депрессией».

«Сантьяго Алаторре впервые за несколько месяцев посетил своего психотерапевта. По эксклюзивным сведениям, он испытывает активные суицидальные наклонности и был срочно госпитализирован».

Заголовки газет сливаются воедино, и в итоге получается лишь одно: все хотят посмотреть, как я потерплю неудачу. Я думал, что успех — это то, что интересует людей, но на самом деле они больше заинтересованы в моем крахе.

Поражение продает заголовки, а успех — спонсорскую поддержку. Не то чтобы я сталкиваюсь с последним. Я прошел путь от того, что ко мне относились как к богу, до того, что раз в год обо мне лишь шепчут в газетах.

В конце концов, репортеры правы. Я уже не тот человек. Я не могу вести машину быстрее средней скорости, не испытывая тошноты и парализованного страха. Так что, да, я последний гонщик, которому место на трассе Формулы-1.

Моя травма дает мне идеальное оправдание, чтобы спрятаться. Только я и мой огромный дом, уединенный в маленьком приозерном городке, окруженный итальянскими горными хребтами. Я называю его своим личным адом, окруженным раем.

Будильник моего телефона звонит снова. Я нажимаю отбой, игнорируя крошечный голос в моей голове, умоляющий встать с постели. Здравомыслящая часть разума призывает меня вести машину по извилистой прибрежной дороге. Сбрить бороду, потому что она является физическим напоминанием об отсутствии мотивации. Обратиться к своей семье и попросить кого-нибудь навестить меня, потому что я не могу больше терпеть тишину в своем доме ни дня.

Нет. Все живут дальше, а ты просто неудачник, застрявший в своих былых воспоминаниях.

Надежды рассеиваются, когда темнота снова овладевает мной. Я переворачиваюсь на кровати, позволяя полуденному солнечному свету согреть мою спину. Цвета вокруг исчезают, когда я закрываю глаза, заставляя себя спрятаться в своем сером мире на очередной день.

Хлоя

На экране вход в систему тестирующей компании. Мышь нависает над кнопкой входа в систему, но я отступаю.

— Ты планируешь смотреть на экран весь день или… — Брук опирается на стойку рядом со мной.

— Мне страшно, — шепчу я, как будто компьютер может уловить мой страх.