Конечно, он мог бы этого и не делать, на привалах, он просто закидывал в себя все, что было в тарелке, а затем, опустив в котелок кусок хлеба, тщательно его вылизывал. Не хлеб, хлеб он съедал. Котелок же после свидания с сэром рыцарем был кристально чист. Его можно было даже не мыть. Хотя самому рыцарю помыться бы не помешало.

Тогда зачем же благородный рыцарь так обстоятельно и медленно ел? Да потому что это раздражало монашку. Она, сидящая напротив рыцаря, уже давно разделалась с порцией овощей, приправленных лишь капелькой масла, и теперь гневно смотрела на то, как очередной кусок мяса отправляется в рот рыцаря.

Что же до меня, то я преспокойно сидел возле окна и глазел, то на этих двоих, то на людей, подъезжающих к постоялому двору. Я был доволен. Мой желудок под завязку забит самой разной едой и она, устраиваясь там, немилосердно ворочалась. Вот кусок говядины встретился с рыбой, они о чем-то потолковали и разошлись в разные стороны. Вот огурец решил, что он там самый умный и громогласно об этом объявил. Он сделал это так громко, что монашка невольно покосилась на меня. Я же погладил живот и огурец успокоился. Ненадолго, повстречав там капустный лист, он снова и так же громко заявил свои права на разум. Капуста с такой постановкой вопроса не согласилась и они бы обязательно сцепились, но яблоко всех рассудило, а кружка ягодного компота охладила спорщиков. В общем, мне было хорошо, а то, что происходило в моем желудке, меня ни капли не трогало. В конце концов, пока это не переходит границ и не заставляет меня бежать к нужнику, какая разница, о чем они там спорят.

Судя по выражению лица рыцаря, он думал примерно так же, чего нельзя сказать о монашке. Она бросала гневные взгляды в мою сторону и практически сжигала глазами рыцаря. Тот на это внимания не обращал и отправлял в рот один кусочек мяса за другим.

Как я уже сказал, я смотрел в окно. Там, на площадке перед постоялым двором, все время происходило что-то интересное. Вот мальчишка-служка и выбрался из подвала с объемным кувшином в руках. Поставил кувшин на землю, закрыл подвал, сунул в кольца палку и воровато оглянувшись, приоткрыл кувшин. Облизнувшись и тяжело сглотнув, он покачал головой и вновь натянул тряпочку на горлышко кувшина, но только для того, чтобы сорвать ее и запустить внутрь грязную пятерню. Вытащив руку, он несколько мгновений разглядывал собственные пальцы, покрытые чем-то белым и липким, а затем с наслаждением их облизал. Я вздохнул. Как же я его понимаю. Сметана! Пища богов, ну, или почти богов, а может и не очень богов, а всего лишь близких к богам людей. Да это не важно. Мне на кухне старшего повара не часто перепадало ее пробовать. Но уж если перепадало, то лучше сметаны мог быть только сахар. Мальчишка тщательно облизал пальцы, натянул тряпку на горлышко кувшина, вздохнул, грустно глядя на него, вновь воровато оглянулся, поднял кувшин и не удержал его в руках. Мелкие измазанные сметаной кусочки разлетелись по двору. Мальчишка, недоумевая, смотрел на покрытые липкой слюной руки, он не видел, что его губы густо измазаны сметаной, а я видел.

Мне хотелось его предупредить, я точно знал, что будет дальше. Даже если у них на кухне и не такой человек как покойный Люцелиус Кярро мало мальчишке все равно не покажется. Откуда-то вынырнула серая кошка и с разбегу прыгнула в разливающуюся по земле сметану. Мальчишка так и стоял посреди белой лужи и в глазах его медленно появились слезы. Он не двигался, ровно до тех пор, пока во дворе не появилась женщина с полотенцем в руках. Я вздохнул. Мокрое полотенце, в умелых руках похуже кнута будет. Оно не рассечет кожу, и следы его сойдут быстро, но получать им по не защищенным одеждой местам все равно неприятно. Все, парнишка, бежать поздно, ты стоишь посреди белого озерца сметаны, а твои губы измазаны в ней. Тебя может спасти только одно: ты можешь упасть в белое озерцо, пока хозяйка не разглядела твоих губ. Наказания тебе все равно не избежать, но быть может оно не будет таким суровым. Я смотрел на него и думал, что в кой-то веке я оказался умнее кого бы то ни было. От этих мыслей приятное тепло разлилось по телу. И тихий мужской голос прошептал что-то весьма ободрительное. К этому голосу я успел привыкнуть, он мне нравился, даже не смотря на то, что принадлежал самому настоящему черту. Но, как и успев привыкнуть, так я и научился не слышать его.

Тетка с полотенцем что-то закричала. Схватила мальчишку за ухо и со всей силы тряхнула. Я подумал, что тетка оторвет мальцу ухо, но оно выскользнуло из ее пальцев, залив улицу красным светом. Выругавшись, она взялась за полотенце.

На экзекуцию я смотреть не стал, мне хватало и того что я слышал. Отвернувшись, я взглянул на рыцаря. Тот разделался с куском мяса и принялся за маленького цыпленка, поглощая его нежное мясо все с тем же наслаждением. Монашка при этом продолжала закипать, но пока держалась и не отпустила в адрес Роланда ни одного едкого замечания. Сэр Гриз же не отводил от нее взгляда. Он ждал. Ждал, когда неспешное поглощение мяса довеет ее до крайней точки.

Я снова повернулся к окну. На улице начал накрапывать дождик, и это существенно сократило наказание разбившего кувшин сметаны мальчишки. Люди забегали активней, засуетились. В этой суете я и пропустил группу парней весьма недружелюбного вида. Каждый из них мог похвастаться широченными плечами, увесистыми кулаками, суровыми глазами, густыми напряженно сдвинутыми бровями и оружием. Оружие их грязно, оно давно не видело не то, что точильных камней, но даже простенькой тряпочки и водички. Для меня, как оруженосца самого настоящего рыцаря, днем и ночью ухаживающего за его экипировкой, это было сродни оскорблению. И, тем не менее, оно болталось на их поясах, добавляя несколько весомых и острых аргументов в их пользу. Но ни кулакам, ни тем более оружию я внимания не предал. Они быстренько миновали дворик и ввалились в зал постоялого двора, принеся внутрь капли дождя и много, очень много ругани.

Роланд Гриз, хоть и был благородным рыцарем, и в жизни своей никому не позволял сквернословить в присутствии дам, но в этот раз он решил, что хозяйка постоялого двора слышала и не такое, а монашка уж никак не женщина. Потому он и остался сидеть, спокойно поедая цыпленка.

Ввалившись внутрь, они замерли на пороге, оглядели зал, прошлись взглядами по нам. Я и этому не придал значения. Мало ли чего они высматривают. Они только что под дождем побывали, а до того, кто знает сколько проехали. Может они к огню поближе хотят. Там теплее и высохнуть можно.

Я покосился на рыцаря, судя по всему, он думал точно так же. Он не двинулся, продолжая поедать цыпленка. На парней он бросил лишь короткий взгляд, лишь сменил хват ножа. Я и этому не придал значения. Будучи подмастерьем на кухне в графском замке, я точно знал, что даже у хорошо приготовленных цыплят бывают такие косточки, что при попытке их разгрызть, можно все зубы сломать.

Ну, ладно, не смотрите на меня так, соглашусь, не был я никогда подмастерьем на графской кухне, здесь я слегка преувеличил, но про кости не соврал ни на грамм! Не верите? А вы попробуйте, пожарьте десяток цыплят и попробуйте разгрызть все их кости. Зачем? Ну, так там внутри есть такая вязкая коричневая кашица, очень вкусная. Но я не о том, попробуйте разгрызть кости десяти цыплят и об оду из них обязательно сломаете себе зуб. Ну, а если нет, то вам несказанно повезло.

Четверо бородачей прошли внутрь, и расселись за столом у дальней стены, аккурат за спиной сэра Роланда. Это заставило рыцаря коротко вздрогнуть и слегка сдвинуться, разворачиваясь к ним боком.

Один из парней, покрупнее и по наглее всех прочих остановился, смерил рыцаря взглядом, получил от того миролюбивую улыбку, криво усмехнулся и подошел.

— Ну, — наклонился он над тарелкой рыцаря — и чем тут кормят?

Его вымазанные грязью пальцы протянулись и сцапали с тарелки отложенную Роландом ножку птички.

— Фу, — покрутив ее в руках, изрек парень, — курятина. Экая мерзость.