Влад молча сел и посмотрел на выход, за которым носились пересмешники. Он никогда не умел говорить нужные вещи в нужное время, не умел поддерживать или утешать. Кто бы его самого сейчас утешил. Он ведь тоже не знал, что все обернется так. А что хуже всего — не знал, что теперь делать.

Его трясло от обиды и злости, но не на Марийку — на нее он никогда и не сердился, — а на себя. Даже став оборотнем, сильным и бесстрашным, он не мог никого спасти. Никакая он не опасность и в дверь не постучит, он обычный беспомощный, хромоногий щенок.

Утром возле места ночлега объявилось какое-то существо. Сначала оно издавало жуткие булькающие звуки вдалеке, а потом подобралось ближе и ходило вокруг, хрустя ветками и снегом.

Уже светлело. Небо наливалось голубизной, но деревья еще не скинули сизое покрывало. Будто сделанные из инея, ели и сосны чуть покачивали во сне тяжелыми лапами. Несмотря на их пышную хвою и сказочный снежный наряд, лес без далекого грая ворон и чириканья снегирей казался не просто спящим, а мертвым, окаменевшим.

Север давно проснулся, но не спешил вставать с теплого места. Он тихо сидел на бревне, привалившись к Снежку, таращился на обледенелые деревья и прислушивался. Звуки чудного существа напоминали злобное бурление водяного, но охотник надеялся, что это просто олень подавился мхом. Но вскоре таинственный зверь затих.

Пошевелившись, Север понял, почему ему так тепло. Кроме накидки, в которую он завернулся как в кокон, на нем был Гарькин тулуп. Охотник отлепил щеку от мягкого теплого бизона и сел прямо. Снежок спал, склонив тяжелую косматую морду почти до земли. Его не беспокоили никакие лишние звуки вокруг.

Прижимая к себе тулуп, чтобы не растратить его тепло, Север встал и огляделся. Гарьи не было, ни под другим боком Снежка, ни рядом со стоянкой. Олень тоже пропал, но надежда на то что Гарья не выдержала и вернулась в поселок не оправдалась. Раскидистые рога мелькнули за елками и показалась морда оленя, который уже что-то жевал.

Однако источником странных звуков был не он. С другой стороны послышался хруст ветки. Север обернулся и увидел сестру, бродящую в отдалении от стоянки. В одной домашней клетчатой рубашке и штанах она промелькнула между елок и упала. Север ломанулся к ней, сбросив тяжелую доху прямо на Снежка. Разбуженный бычок вскинул голову и недоуменно мукнул в темноте.

Спотыкаясь и проваливаясь от спешки Север, затормозил о пушистую снежную ель. Закрываясь руками от сыплющегося за шиворот снега он взглянул на сестру. Девушка развалилась в сугробе как на песчаном берегу в знойный день и беззаботно лепила снежки. Те не лепились, а утекали сквозь пальцы, даже не оформившись в комочек.

Обычно, лежа на снегу, делают ангелов — в нави их называли мотыльками. Но следы Гарькиного отдыха на соседних сугробах выглядели, как черти, попадавшие с деревьев. Север, конечно, знал, что беременные странные, но чтобы осознать, что сестра не в опасности, а в причуде, ему понадобилось время.

— Что? — спросила девушка в ответ на его долгий оценивающий взгляд.

— Я «что»? Это ты что? Какого лешего ты тут прохлаждаешься?

— Мне вдруг стало жарко. Ничего не могу поделать.

— Жарко?! Спятила? Одежда намокнет.

— Как намокнет, так и высохнет. Тебе-то что?

— Ничего, — скучно мотнул головой охотник. — Только забежал сказать, что ты сейчас со Снежком отправишься в поселок и поедешь в Поштору, а я за Марийкой.

Он развернулся и пошел обратно к костру. Гарья с трудом и руганью выбралась из протаявшего сугроба и побежала следом.

— А как ты без меня болото пройдешь?

— Как ты и сказала — без тебя.

— Марийка мне может не самая лучшая подруга, но все-таки свой человек. С чего ты взял, что только ты имеешь право ее спасать.

— Не твое дело.

— О, как раз мое. А я, можно сказать, сама отдала ее в жертву. Ты тут вообще не пришей коню пальто.

— Ты бы все равно ничего не сделала, — раздраженно возразил Север. Он бездумно схватил мешок с едой, но в пылу спора забыл, что собирался делать. — Это другое!

— Что — другое?

— Если бы я не зашел к ним домой вместе с оборотнем, ничего бы этого не случилось, — быстро и раздраженно проворчал Север. — Довольна? Теперь проваливай.

— Что за бред? Это Ивар тебе внушил? — сказала Гарья и по вспыхнувшей ярости в глазах брата решила, что угадала. — Ты сам-то понимаешь, как это нелепо? Его никто не гнал в город раньше времени. Он сам подставил свою дочь под удар, а ты теперь что-то должен? Кем ты себя возомнил? Пытаешься быть как наш батя?

— Да я лучше сдохну, чем буду хоть немного не него походить.

— Поздно. Ты уже его точная копия. Плюешь на свою семью и готов умереть, чтобы сохранить чужую.

В более спокойное время Север не стал бы откровенничать с сестрой, ссылаясь на ее умственную недалекость и семейную отдаленность. Но в этот раз яростное желание переспорить упертую глупую девку проломило частокол самообладания и понеслось дальше, как вепрь через ярмарку.

— На какую семью? Не смеши меня. У меня нет семьи. А ну была там какая-то повернутая сестра. Но она свалила во дворец и вместо записки сожгла дом. Очень… красноречиво. Я все прекрасно понял.

— Мне пришлось...

— Не стоит оправдываться. Я тебя не виню. Только себя. Потому что это я все начал, — прорычал он сквозь стиснутые зубы и глубоко вдохнул. — Это я решил стать охотником. Это я сбежал из дома, бросив вас с мамой. Это я не хотел вас навещать, потому что хотел сначала поймать оборотня. Но так долго возился, что мама не смогла дождаться. Но я все равно притащил этого дурацкого оборотня. И ему заодно подгадил, — его голос дрогнул, и он сглотнул, продолжив нарочито ироничным тоном. — Очевидно, я родился с проклятием, так что тебе все-таки стоит валить подальше от меня.

Он отвернулся от сестры, сдернул с рогатины свою подпаленную, но все еще тяжелую от влаги дубленку и стал злостно стряхивать с нее иней.

— Ты тут не при чем, — тихо сказала Гарья.

— Ага, наверное звезды никак не сойдутся, — буркнул он, не оборачиваясь.

— Я про маму. Ты тут не при чем.

— Ты сама сказала, что она сошла с ума, потому что я...

— Да не сошла она с ума! — резко сказала Гарья, а потом уже тише продолжила. — Точнее не из-за тебя. Это все чертова болезнь. Наверное, ее укусили или она вдохнула споры в чужом доме. Мы ходили и собирали в брошенных домах всякий хлам, одежду, соленья. И однажды вечером она вдруг спросила, где ты.

Север все еще стоял к ней спиной, но уже опустил руки, забыв про шубу, и слушал. Голос Гарьи был на зависть ровным, словно она рассказывала какой-то обычный деревенский случай, но еще он казался смиренно-опустевшим, как уснувший под вечным льдом лес.

— Я не сразу поняла, про что она. Думала, вообще спрашивает, где тебя носит, и почему ты не приезжаешь. Я ей сказала, что на охоте наверное занят. А она удивилась, мол, на какой охоте. И с того дня ее будто подменили. Она случайно портила еду, начинала стирку и забывала, ходила за водой и возвращалась без ведра. Я взяла всю работу по дому на себя. А она каждый день все спрашивала «Где ты, где ты». И забывала. А потом снова спрашивала, — она судорожно вздохнула. Север не шевелился. — Иногда я злилась на нее, говорила, что не знаю и мне все равно. Тогда она шла тебя искать. Она даже забывала про пересмешников. Пришлось врать ей, что ты пошел к соседям или на рыбалку и сейчас придешь.

Гарья прервалась, чтобы подавить подступающий комок.

— Она не ела и худела на глазах. Потом только лежала и… спрашивала о тебе. Я не могла ничего сделать и ненавидела ее. А тебя еще больше. Думала, если ты явишься, в дом не пущу. Но ты и так не приезжал. Я злилась на Марийку, за то что она видела тебя тогда, но не остановила и никому не сказала. И как-то раз, — ее голос исказился, и она сделала глубокий прерывистый вдох. — Я рано утром ушла за грибами. А когда пришла домой, она все еще спала и… навсегда. А все одеяло, кровать и стена возле нее были в этой чертовой плесени. Поэтому дом пришлось сжечь. Ты, вообще, правильно сделал, что ушел. Только ты оставил маму не на того человека.