Девушки — хотя какая она ему девушка, — тетеньки он в комнате не нашел. Зато вместе со сквозняком с открытого балкона доносилась нежная трель окарины.

Гарья стояла на краю просторного полукруглого балкона лицом к озеру и выводила печальную мелодию. Ветер трепал ее непослушные каштановые волосы. Обманчиво рыжее, но уже холодное солнце обвело девушку золотым контуром и прочертила фиолетовую тень до порога комнаты. Зрелище могло бы заставить трепетать душу любого мужчины. А музыка, подхватываемая ветром, щемила сердце, вызывая воспоминания о родном доме и беззаботном невозвратимом детстве.

Аресий же трепетал только от чувства превосходства, гордясь своей скрытностью и возможностью подглядывать за весьма сентиментальным и личным занятием. Саму музыку он считал бесполезной дамской забавой. Его когда-то пытались научить игре на гитаре, но гитара попалась плохоиграющая, да еще и случайно сломалась о дверной косяк, три раза.

Мелодия резко прекратилась, и Гарья обернулась, как оглядывается бабуин, заметивший чужака на своей территории.

— Играй, — разрешил Аресий тоном, каким разрешают вылизывать ботинки.

— Сгинь, — с той же доброжелательностью ответила Гарья и, вспомнив, с кем говорит, добавила чуть-чуть вежливости. — … Те.

— Если не будешь играть, то собирайся. На арене скоро бой. Ты же не в этом пойдешь?

— Я и не пойду.

— А тебя никто не спрашивал.

— Вот и отлично, значит можно не идти.

— Что?!

— Не спрашивают — не лезь. Тебе не мешало бы освоить это правило. Может быть, люди к тебе потянутся.

Аресий остался глух к ее мудрым наставлениям.

— Ты не можешь пропускать такие события!

— Твой отец лично разрешил мне не ходить.

— Ты не за моего отца выходишь, а за меня. Так что если не хочешь, чтобы твоя жизнь здесь превратилась в ад, чти наши традиции!

Когда Гарья только приехала в город, до того как "сдаться" в жены она побывала на арене в качестве рядового зрителя. На поле Аресий бился с троллем. Ну как бился — долго и театрально изводил его на радость зрителей. Тролль должен был отвоевать свою свободу. Но в то время, как на Аресие были доспехи, а в руках — меч, троллю не дали даже палки, а сам он был грязный, худой и вялый. Бедолага походил больше на еле живое тесто, чем на тролля. Чего нельзя было сказать о зрителях. Гарью приводил в недоумение хищный восторг толпы, для которой избиение чудовища было увлекательнейшим зрелищем. Она то глупая представляла городских раздражающе воспитанными утонченными ханжами. Напрасные переживания, на самом деле все еще хуже.

— Это жестокий и нелепый цирк, а не традиция.

— Знаешь, что бывает за подобные оскорбления?

— Что? — ее равнодушным голосом можно было бы укладывать асфальт, если бы в Змееграде он был.

— Казнь! — он пожалел что слово слишком короткое, чтобы вместить в него всю суровость.

Однако лицо Гарьи изумленно вытянулось.

— Есть что-то хуже, чем общаться с прыщавым надутым ерпылем? — заинтригованно спросила она.

— Как ты смеешь?! Ты… ты не смеешь!

— Извиняюсь, — виновато прикрыла глаза девушка. — Кхм, "его светлостью Прыщавым Надутым Ерпылем".

Аресий гневно посопел и ухмыльнулся.

— А знаешь, что? Ты на самом деле боишься меня! Поэтому огрызаешься.

Ему удалось ее удивить. Брови девушки поползли на лоб. В груди больно распирало от рвущегося наружу смеха.

— Да-да, — Аресий двинулся к Гарье. — Я все вижу.

Гарья оторопело попятилась и села на каменные перила.

— На самом деле, — повторил Аресий, воодушевленный ее замешательством и приблизился ровно на столько, насколько позволяли вытянутые и сложенные одна на другую ноги девушки.

Она незаметно двигала их в ту сторону, с какой пытался подойти Аресий.

— Я могу сделать с тобой что хочу, — продолжал он натужно уверенным тоном, словно не замечал ее действий. — Для этого ты здесь. Для меня, ясно?! И ты знаешь, что будет после свадьбы. Поэтому, если хочешь, чтобы приятно было нам обоим, советую вести себя повежливей.

Он расставил свои ноги, чтобы обойти чужие. Его подростковое достоинство в обтягивающих брюках княжеской формы оказалось в опасной близости от женского колена. Но он не замечал этого, так как не мог отвести глаз от Гарькиных, чтобы не проиграть битву взглядов. Аресий приближал свое лицо к лицу девушки, в ожидании, что она отвернется первая.

Скучающе глядя на молодого князя, Гарья приоткрыла губы и....

Рыгнула. Довольно скромно. Но Аресия словно снесло ураганным ветром. Резко отпрянув, он споткнулся о ее ноги и упал на задницу.

— Ты — отвратительная свинья! Кабаниха! Неудивительно, что ты пришла сюда, ко мне. Никто в мире не захочет связываться с такой мерзкой бабой!

Гарья выслушала все это с каменным лицом, а затем встала и сделала шаг к Аресию. Юноша подорвался с пола, бросился в развороте к выходу, оглядываясь на девушку и врезался щекой в дверной косяк.

— Дура! — бросил он вместо прощания и выбежал из чужих покоев.

Услышав, как захлопнулась за ним дверь, Гарья выдохнула. Каменное лицо расслабилось, упрямство уступило место обреченной усталости.

Она взяла лежащую на перилах окарину. Мамину окарину. Когда отец пропал, мама часто играла, чтобы скрасить скучные вечера. Потом убежал Севка и Гарье самой пришлось играть маме, даже когда она уже не слушала. Здесь, во дворце она представляла что снова играет для нее. Но верить в это становилось все сложнее. Дворец, его быт, стены, одежда, звуки и люди постепенно выдавливали из Гарьи память о доме.

Она, конечно, знала, что будет непросто. Думала, что справится. Вся ее ответственность — это присутствовать, ну и тратить здоровье. Ничего сложного. Но она даже приблизительно не представляла, как отчаянно захочет убежать уже в первые дни.

Если оборотня найдут, и Аресий получит этот проклятый Змеев дар, она уже не сможет отказаться. Дар нуждается в поддержке мужской и женской силы. Потому одинокий Лютомир старел и слабел не по годам, а по часам.

"Я хочу, чтобы больше не было жертв. А мне терять нечего" — собственные слова, сказанные Лютомиру прозвучали в ее голове как издевка. Гордость не позволяла после данного князю слова сомневаться в собственном решении. К тому же, возвращаться было некуда. Это была одна из причин, почему она сожгла дом — чтобы не передумать.

Лучше бы она сама сгорела в том огне, думала Гарья, мысленно соглашаясь с Аресием. Дура. как еще назвать человека который отпугнул от себя всех парней и просто людей в деревне, сжег дом и и от безысходности подался в невесты.

Оставалось играть на окарине и надеяться, что мама там за облаками услышит и простит глупую дочь.

По коридору замка простучали быстрые резкие шаги, а затем от пинка бахнула дверь. Аресий не изменял себе в привычках. Даже когда входил в приемный зал, где отец принимал посетителей.

— Я не буду на ней жениться! — заявил он.

Мужичок раскинувший перед троном сотканные в дар князю ковры, забыл, о чем рассказывал, и уставился на юношу, красного от злости, особенно со стороны левой щеки. Князь же как сидел неподвижно так даже и головы не повернул.

Отчасти ему трудно было это сделать из-за одежды навешанной на него. В теплом зале он сидел в расшитом узорами плотном кафтане и тяжелой мантии с меховым воротником. Руки в черных перчатках, обхватившие подлокотники, напоминали тонконогих пауков, выглянувших из рукавов кафтана. Его лицо и голову покрывала резная деревянная маска в виде змеиной морды.

Даже не видя его мимики, по одной только позе можно было сказать, как он задолбался. Его мысленный, но не выпущенный матерный вздох прозвучал у всех присутствующих в голове.

Даже Аресий верно истолковал повисшее молчание.

— Извините, — процедил он с таким лицом, что гость с перепугу засобирался.

— В общем-то, у меня все, ваша светлость. Не буду вас отвлекать.