— Да и не влезешь ты в свою старую форму, — Элексий задумчиво оглядел друга с головы до ног и вдруг просиял. — Ладно. Одежду я тебе найду. Ты где остановился?

Север пожал плечами.

— Здесь где-нибудь.

— У Пруна значит. Договорились.

— У Пруна? — переспросил Север, но Элексий уже исчез, как молния в грозовом небе.

***

В Змееграде гостиницы можно было по пальцам одной руки пересчитать, а в бедном районе тем более выбирать не приходится. Север знал их все хотя бы по названиям, но о Пруне слышал впервые. Неужели в этих трущобах открылось новое заведение?

Упомянутый другом хостел нашелся в лабиринте маленьких улочек, где было темно даже в разгар дня. Зато, как он и хотел, здесь не было лишних глаз. Здания казались заброшенными. Некоторые окна изнутри заклеены бумагой или заделаны фанерой. Нужный дом он заметил лишь по надписи. Двухэтажное серое здание вмещало на фасаде только одно окно и дверь и потому выглядело зажатым между соседними широкими постройками. Над дверью было выложено белыми буквами "П РУН". Буква П зачем-то стояла в стороне от остальных. Может какое-то новое модное слово, хотя хостелу на вид лет триста.

Гостиница напоминала старый бабушкин шкаф, как снаружи, так и внутри. Неуютно тихое, маленькое фойе словно не догадывалось о суетной жизни снаружи. Здесь пахло старой мебелью и пылью. Впереди напротив входа был коридор и лестница, справа — дверь, а в ней было вырезано окошко. Оно резко открылось, и на Севра, как краб из норки, выглянуло жабоватое лицо — хозяин "Пруна".

— Добрый… день? — в усыпляющей тишине собственный голос казался Севру оглушительным. — Можно комнату?

Презрительное молчание означало согласие, а приподнятая бровь — нетерпимость к глупым вопросам. Управляющий, мужчина непонятных лет с жизнерадостностью камня сморщился еще больше, когда Север протянул запястье с татуировкой, и одним взглядом предложил гостю засунуть его татуировку известно куда.

— Нет мест.

— Да, у вас тут не протолкнуться.

Его язвительное замечание разбилось о самодовольную презрительную гримасу. Север понял намек. По-человечески он мог бы пожаловаться начальству на отказ в обслуживании, и наглый хозяин хостела стал бы чуть отзывчивее и добрее к людям. Но он был не в положении куда-то о чем-то заявлять, и управляющий это почуял.

— За термос возьмете? А к нему флягу? — предлагал Север доставая из мешка предметы. — А еще вот это. Телефон. В Яви сейчас у всех такие. Скоро и сюда завезут. У вас первого будет.

Маленькие глаза под тяжелыми веками уставились на меховую куртку.

Со вселенской скорбью в душе и осуждением в глазах Север расстался с меховой курткой. Он поднес куртку к приоткрывшейся двери так осторожно, будто боялся, что его сцапают вместе с ней.

В щель просунулась толстая рука без ногтей, схватила куртку и убралась обратно, захлопнув дверь.

— Одна ночь, — буркнул хозяин, будто объявляя приговор, и шлепнул на полку дверного окошка увесистый ключ с деревянным номерком на веревке.

— Больше и не надо, — проворчал охотник, забирая ключ из-под толстой короткопалой пятерни.

По его мнению, куртка стоила минимум трех ночей с обедом и билетом в баню. Но пришлось затолкать свое мнение подальше и пойти в свой номер.

Номер — это слишком громкое название для маленькой комнаты на первом этаже. Потолок был такой низкий, что Север при ходьбе чувствовал его макушкой, собирая на шапку паутину. Из щелей в полу вдоль стен пробивалась плесень. Из мебели ему досталась короткая кровать с матрасом и подушкой, да одинокий стул. Туалет и раковина, судя по запаху, находились за соседней с комнатой дверью. Единственное окно выходило на стену соседнего дома и вместо света пропускало сквозняки. Потоки свежести ощущались через крупную вязку Иварова свитера, который Север успел нацепить перед дорогой. Зато на подоконнике, в полном пыли стакане стояла засохшая, обросшая паутиной розочка.

Заняться тут было нечем, выйти некуда. Он перевернул покрытый слоем пыли матрас чистой стороной кверху, в процессе чихнув раз пять. "Чистая" сторона, как и другая была окрашена давно засохшими разводами, лучше не думать от чего. Плюнув на попытки облагородить жилище, он решил лечь поперек кровати. Бросив под спину и голову подушку и откинувшись к стенке, он положил ноги на стул прямо в сапогах.

Однако расслабиться не получалось. Нервное напряжение словно эхо колокола гудело в ушах вместе с комнатной тишиной, которой могло позавидовать любое кладбище. Хостел был пропитан одиночеством и отчаянием. Даже в Яви, ночуя на складах, в подвалах, в дачных частных домах и сторожках, Север не ощущал себя таким жалким и беспомощным бродягой, как сейчас. Там у него была четкая цель и он уверенно к ней шел, предвкушая хорошую жизнь. А теперь у него нет ничего и никого. Какая у него цель? Встретиться с сестрой, которая над ним издевалась, чтобы узнать о маме, которую он никогда не увидит. А потом вернется к Марийке, которая его обманула.

Да у подруги была уважительная причина, но сам факт, что ей так легко удалось развести его как мальчишку, заставлял чувствовать себя безропотным олухом. Управляющий хостела еще раз убедил его в этом, обойдясь с ним как с простым человеком из Яви.

Единственный, кто еще оставался на его стороне — это Элексий. Что весьма приятно и неожиданно, учитывая, что они не общались раньше так близко. Если подумать, Эл мог легко сдать его. Даже подсказал место, где ему нужно смирно сидеть и ожидать стражу.

Север закрыл лицо руками сокрушенно прорычал. Может, он и правда такой лопух, что не заслуживает иного отношения. В любом случае он не собирался прятаться или убегать. Пусть делают с ним что хотят. Терять уже было нечего.

Покорившись судьбе, он, наконец, расслабился, сложил руки на груди, поерзал на плоской, холодной подушке и закрыл глаза.

Лампочки в коридоре помигивали. Их пока было мало, и они тусклыми грушами свисали с мотков кабелей, вьющихся черной лозой вдоль коридоров дворца.

Лютомира не волновал внешний вид освещения. Он двадцать лет работал над тем, чтобы в городе хотя бы появилось электричество. Посланцы в Явь рисковали жизнью, чтобы натащить оттуда необходимое оборудование и материалы, охотники похитили несколько электриков. Из них трое сошли с ума от перебора с мороком, и их пришлось вернуть, один отравился насмерть жар-птичьим мясом, а единственный выживший сам был вдвое старше князя. Однако свое дело знал, и под его руководством кузнецы и плотники соорудили огромное колесо для выработки электричества. Пока что оно работало за счет чужого физического труда. Но дальнейшее развитие технологии ложилось на плечи будущего поколения. И Лютомир верил, что смена не подведет.

Князь повернул с лестницы в длинный коридор и, опираясь на толстую резную трость, тяжело заковылял к покоям Гарьи. Тут его ослабевший слух уловил тонкую мелодичную трель. Лютомир подошел к двери, но не стал стучать, а, опершись обеими руками на трость, стал слушать.

Когда Гарья пришла с предложением руки без сердца, ее приняли с радушием. Однако ради безопасности ее вещи все равно пришлось проверить. Было их немного: заношенная теплая одежда, кое-какая еда и старая потертая окарина. Лютомир зацепился за нее взглядом. Вещи было решено выбросить и заменить. Только окарину велено было не трогать. И по благодарному удивлению в глазах Гарьи, князь понял, что поступил правильно. Окарина явно была важна для девушки. Он мог дать ей тысячу других новых инструментов, даже таких же окарин. Но если она передумает и решит уйти, как другие претендентки до нее, нехорошо оставлять ее без дорогой сердцу вещицы.

Гарья не ушла. Больше того — в следующий же вечер через открытое окно Лютомир услышал музыку. Не такую, какую играет оркестр на праздниках, а простую, немного сбивчивую, но по-домашнему уютную. Гарья оказалась тем редким соловьем, который пел в клетке. Девушка играла почти каждый день, оживляя холодные коридоры дворца вечерней беззаботностью и остужая распаленное переживаниями сердце князя, как свежий ветер в конце жаркого дня. Настроение у Лютомира постепенно улучшалось, и даже слуги стали чаще бодрее и улыбчивее.