Парень завалился животом на плотный наст. Кто-то мог бы подумать, что он сдался, но Север бы сказал, что остановился полюбоваться пейзажем, в пятый раз. Кругом было так красиво, что глаза слезились. Легкие и горло болели от частых восторженных вздохов. Отдохнув, Север поправил шапку, шмыгнул покрасневшим носом и решил выбрать цель попроще и понятнее, чем оборотень — место, где можно развести костер и отдохнуть.

Вон тот ельник впереди выглядел уютным.

Тело охотника среагировало раньше, чем он успел что-нибудь понять. Кровь схлынула от головы, живот подвело, а волосы на затылке и шее стали дыбом. Север присмотрелся внимательнее и понял, что ему не показалось. Он четко разглядел затаившуюся между елок темную прямоугольную мохнатую морду с рогами.

Замерев, охотник как можно незаметней полез в рюкзак за дротиками. Одной рукой выходило не очень-то ловко: кожух как назло цеплялся за горловину, валяя за собой рюкзак.

Мохнатая морда в ельнике поняла, что ее заметили, и вышла из-за деревьев, сбив своей внушительной тушей снег с ближайших елок. Это был минотавр. И не просто бык, а целый мохнатый бизон.

— Не подходи! — предупредил Север.

Получилось хрипло и пискляво. Он бы на месте быка себе не поверил.

Наконец, удалось добыть дротик. Прочистив горло и замахнувшись, он так же сипло добавил:

— У меня оружие!

Тут главное было самому не засмеяться, не то зверь мог бы почуять блеф. А, хотя один черт — бизон либо не понимал либо языка, либо жеста и просто шел на охотника, с легкостью ледокола прокладывая себе путь через сугробы.

Север метнул дротик, вложив в бросок всего себя, всю злость, опыт и отчаяние. «Оружие» упало в шаге от минотавра, заставив его недоуменно остановиться. Охотник нервно сглотнул. Левая рука на то и левая, чтобы все портить. Не было смысла тратить остальные дротики. Север решил спасаться бегством. Правда, убегать, даже по проторенной борозде, точнее ползти как муха в меду было неудобно, от слова "невозможно". Обернувшись, он увидел, что чудовище снова шагает в его сторону, и забарахтался с двойным старанием, пытаясь хотя бы "уплыть".

Бизон не погнался — незачем. Он как большая меховая умница, подобрал дротик и запустил в человека с такой силой, что игла пробила обе куртки и свитер пригвоздив все это к телу. Издав шокированный и возмущенный вскрик боли, Север попытался достать левой рукой до дротика в правой лопатке, но постепенно перестал барахтаться и затих.

Минотавр подошел к обмякшему человеку, взял как куклу подмышку и потопал обратно, откуда пришел.

Север карабкался на гору, не зная усталости и страха. Приятный свежий ветер приносил сверху тихое пение. Знакомый мотив разжигал в душе восторженное нетерпение и придавал легкость. Ему ничего не казалось странным: ни то что он без снаряжения и теплой одежды лезет на самую высокую гору, ни то, что кто-то уже забрался наверх и поет там. Женский голос звучал так чисто и звонко, словно там, наверху совсем нет ветра. Север так же не удивился, когда, выбравшись на вершину, никого там не увидел.

Как и в любом сне, он просто обо всем забыл и с интересом озирался в новом месте.

Над горой висела черная плотная туча, так низко, что хотелось невольно пригнуться. Север подошел к краю плоской вершины и посмотрел вниз. Острые хребты гор отсюда выглядели совсем крохотными, словно трещинки на асфальте. От страха и восторга захватывало дух и кружилась голова. Север не думал, что заберется так высоко. Как он теперь будет спускаться? Зачем он вообще сюда забрался? Все ведь давно ждут его дома. Мама, Гарья, Марийка и Влад сидят на кухне, ждут его и смеются над его вечным стремлением во что-нибудь вляпаться. Если не поспешить, они все разойдутся, и он ничего никому так и не объяснит.

Он сделал шаг назад и кто-то вдруг крепко сжал его плечо и, смеясь, как над невинной дружеской шалостью, стал толкать к краю. Север не мог обернуться, вывернуться или возразить. От удивления и возмущения слова просто застряли в горле. Жестокий шутник хихикал все веселее над его бессильной борьбой и неумолимо напирал сзади. От последнего сильного толчка Север качнулся за край. В испуге он выставил ногу и с резким до боли вдохом сорвался вниз, в долгий полет.

«Я умру. Сейчас. Через секунду», — успел он подумать со странным любопытством и смирением. Горы внизу вдруг треснули и разверзлось пышащее лавой жерло. Север зажмурился от ослепительного огня, ощутив его жар на лице.

Когда он открыл глаза, было темно. Как в гробу.

Он уже не падал, а лежал на спине. Постепенно во мраке проступил теплый свет, обрисовав темный деревянный потолок. Пахло протопленной печкой, смолой и мясным варевом. Вкусное побулькивание слышалось совсем рядом. А еще кто-то тихо пел под нос песню. Ее он слышал во сне. А до этого в детстве.

«Так вот куда попадают люди после смерти» — от радости у Севра защипало глаза. — «Я дома».

Следом за приятными ощущениями разрушительной волной хлынули жар, ломота и боль, безжалостным пинком возвращая с небес на землю. Простреленная рука словно горела заживо. Голова разрывалась точно плотно закрытый кипящий котел.

Север зажмурился и застонал, умоляя о помощи или о смерти.

Пение прекратилось, и на висок легла холодная рука, подарив моментальное облегчение. Замутненным взглядом парень выловил в тусклом свете расплывчатый женский силуэт.

— Мам? — выдавил он, неосознанно цепляясь здоровой рукой за женское запястье.

— У-у. Еще не хватало, — беззлобно фыркнули в ответ.

— Как… Черт… Я что, — огорченно хныкнул охотник, не отпуская чужой руки. — Не умер?

— Понимаю твое разочарование. Я на этом свете уже сто двадцать лет. А надоело мне тут еще в тридцать.

Север запоздало сообразил, что холодная ладонь на щеке и в его горячих пальцах за весь разговор ничуть не согрелась, как будто принадлежала не живому человеку, а мертвецу. Парень моментально очнулся; отмахнулся чужой руки и попятился, забираясь на подушку.

— Да-да. Вот так всегда. Стоит сказать про возраст..., — с картинной досадой цыкнула девушка и вернулась к булькающей на печи кастрюле.

Разговаривает, значит не какая-нибудь вурдалыня, — с облегчением отметил Север и расслабился, насколько позволяла боль в перетянутом бинтами запястье. Бинты покрывали и обе ладони, воняя неизвестной Севру травой, вероятно, мазью от обморожения.

Приходя в себя после испуга, он быстро огляделся. В небольшой комнате почти все место занимала печь. Окон не было. Свечей хватало, чтобы не перепутать ложку с кочергой. Огонь в печи добавлял немного призрачного красного света через щели колец на плите. Маслянисто поблескивали бревенчатые стены, увешанные травяными вениками, хозяйственными инструментами и одеждой. Среди шуб и фуфаек Север узнал по светоотражающим полоскам куртку и штаны от своего зимнего костюма. Сам он сидел в нижних спортивных штанах и футболке. Еще и под шерстяным покрывалом. Неудивительно, что ему было так жарко.

Хозяйка в протопленной комнате носила тулуп, из-под которого торчало еще сто одежек. На ногах меховые то ли тапки, то ли ботинки, плечи покрывала шерстяная косынка, на которой рассыпались отливающие изумрудом черные волосы. Если любовь к теплу сложить с ледяными руками, то получалось, что перед Севром действительно не живой человек, но все-таки со страхом он позорно перегнул.

— Извините, — робко заговорил он. — Вы русалка?

Девушка медленно обернулась с таким видом, словно ей в голову попали снежком. А когда Север уже приготовился умирать от жестокой мсти, она вдруг улыбнулась, вроде бы доброжелательно, но с заметной безуминкой.

Да, Врана была русалкой. Но не это ее зацепило. К ней на «Вы» если и обращались, то только затем, чтобы выбесить или подлизаться. Поэтому невинная вежливость ее весьма обескураживала.

— Мы русалка, — с усмешкой подтвердила она. — Это плохо?

Север быстро замотал головой.