Виктория становится серьёзной. Она кладёт руку мне на бедро.

— Как ты, Эдоардо?

«Да, как я?»

— Понимаю, это было довольно… неприятно, — осторожно продолжает она.

Неприятно? Это преуменьшение века.

— Собираешься сказать мне, как и Ник, что мы были слишком несовместимы, чтобы иметь какую-либо надежду?

— Мои отец и мать начинали c большим отличием, чем носок и перчатка. И они вместе уже тридцать четыре года.

Я не упоминаю, что в их случае развод был бы настолько сложным и дорогим, что из её ящиков исчезло бы всё нижнее бельё.

— Верно.

— Но да, если честно, у неё с тобой было немного общего. Из того малого, что видела я.

«И спасибо, твою мать, что я не искал сравнений!»

Виновен.

— Это уже не имеет значения.

— Как работа?

Дерьмово.

— Хорошо, — я тру веки, надеясь, что смогу лучше преподнести ей ложь. — Она больше не появлялась в офисе.

— Она уволилась?

— Ещё нет. Заболела. Она на больничном одиннадцать дней. Желудочный грипп.

Или «аллергия на моё присутствие», неважно.

— А как насчёт твоих сотрудников? Как они это восприняли?

«Хреново!»

— Угадай, как они могли отреагировать на новость о том, что через два месяца останутся без работы.

Вики пожимает плечами.

— Они хорошие специалисты, им не составит труда найти новую. И у них есть шестьдесят дней, чтобы заняться делом.

Да. Как замечательно. Именно так ответила бы Камилла.

— Двое уволились сразу, — неохотно отвечаю я. — Они были чертовски злы. Они кричали мне, что не останутся и не передадут свои знания дешёвым преемникам даже под угрозой.

Виктория смотрит на потолок машины.

— Считай меня чёрствой, но я не могу проникнуться сочувствием. Это очень узкое мышление, требовать пожизненных гарантий занятости на основании контракта, заключённого на разных рынках и в разных обстоятельствах. В остальном мире всё не так.

— Хочешь сказать, что моя страна отсталая?

— О, мы знаем, что это так, — вздыхает она, — но Италия полна очарования и поэтому прощается почти всё, — заключает Вики и подмигивает мне.

Я прислоняюсь спиной к сиденью, откидывая затылок назад, и позволяю нервам успокоиться.

Я лишь хочу, чтобы чувство поражения, пропитавшее мои кости, постепенно исчезло, вместе с вечным напряжением в желудке и разочарованием, которое день и ночь течёт по моим венам.

— А ты? — спрашиваю, чтобы сменить тему. — Как работа?

— Завтра вечером ты сам всё увидишь. Я покажу тебе инсталляцию, которая собирает горы положительных отзывов.

— Пожалуйста, только не ещё один бесконечный тур по комнатам с гигантскими статуями грибов, свисающими шляпками вниз с потолка…

— Mushroom Room вошла в историю! — говорит она с возмущением, но забавляясь в глубине души. — Я уверена, эта тебе понравится.

Возможно.

— Наверняка, если ты принимала участие.

Убаюканный темпом движения машины, я закрываю глаза. На моём плече появляется тяжесть.

Это Виктория прислонилась головой.

— Я очень рада, что ты в Лондоне, — шепчет она.

Я сдаюсь и прижимаюсь щекой к мягким волосам, вдыхая её неправильный запах в поисках человеческого тепла.

— Я тоже рад, — шепчу в ответ, позволяя себе роскошь перестать думать.

***

— Ты понимаешь? Он подарил тебе статую! — Я вращаю бокал и подношу ко рту. — Бронзовую скульптуру!

Виктория промокнула губы салфеткой, а затем положила её обратно на колени.

— Она ужасна, я знаю.

— Ты поставила её в центре холла, — продолжаю смеяться я, отчасти из-за вина, отчасти потому, что первое, что увидел, как только ступил в её квартиру, прежде чем разобрал вещи, освежился и переоделся перед ужином, заставило меня испытать шок. — Другие выбирают классическую систему сигнализации для отпугивания злоумышленников.

— Это даже не худший подарок виконта.

— Мне трудно в это поверить.

— Правда!

Зимой в городе нет golden hour, времени, когда свет превращается в золотую пыль. Но сегодня моей подруге он всё равно не нужен: она сияет как никогда. Благодаря виду из окна ресторана.

Мы находимся так высоко, что весь город лежит у наших ног.

Вики наклоняется к центру стола, чтобы открыть мне секрет.

— Монокль, — говорит она.

— Что?

— Монокль, усыпанный драгоценными камнями, — уточняет она, запрокидывая голову назад и заливаясь смехом.

— Монокль?!

— Да! На Рождество! — Она постукивает подушечкой пальца по уголку глаз, стараясь не испортить макияж. — Клянусь, я до сих пор не поняла, что мне с ним делать.

— Ты уверена, что это был монокль? — уточняю я.

— Да, уверена.

— Точно-точно, Вики? Может, это новая, ещё не представленная на рынке модель вибрат…

— Эдоардо! — перебивает Виктория в шоке.

— Какая ты англичанка, — поддразниваю я, допивая в бокале вино.

Напыщенная пара средних лет, сидящая за соседним столиком, окидывает нас недоумёнными взглядами. Мы устраиваем слишком много шоу в зале. Мне плевать. Впервые за несколько дней я чувствую себя расслабленным.

Я правильно сделал, что дал себе передышку. Лондон вызывает у меня иллюзию, что могу забыть о ядерной катастрофе, которую оставил дома.

— Помнишь то бессмысленное мероприятие моего отца в Миллингтон Хаус? Мне было четырнадцать, а тебе шестнадцать. Они прикрепили тебя ко мне в надежде, что подашь хороший пример. И через два часа нас нашли…

— На пристани озера поместья, в промокших церемониальных одеждах и с украденной бутылкой шампанского. Мы пели We are the Champions хором с маленькими детьми твоей тёти, — заключаю я, вспоминая.

— Как часто мы виделись в то время? Раз в полгода?

— И мы всё равно умудрялись затевать всякие шалости. По крайней мере, пока ты не обрела титул.

— Ты всегда был более аристократичным, чем я, синьор Зорци. Твой род древнее моего.

— Я всегда его позорил, — продолжаю смеяться я. — Но в любом случае первенство уступаю отцу. Хуже, чем он, сделать невозможно.

— Не желают ли господа десерт?

Официант прерывает нас с любезностью, которую я не уверен, мы на самом деле заслужили.

— О, Эдоардо, мы хотим десерт? — озорно спрашивает Виктория.

Думаю, она тоже навеселе.

— Конечно, да, — киваю я.

Я принимаю меню десертов и начинаю читать его с расстановкой, анализируя варианты один за другим. Невероятно! Нет никакой веганской альтернативы. Если бы Камилла была здесь, я бы не знал, чем её угостить.

Я замираю с меню в воздухе, поражённый озарением.

— Эдо? Всё в порядке?

Нет. Бля, всё не в порядке.

— Да, — киваю я. — Ты решила?

Виктория кладёт на стол меню десертов. Я чувствую, как её взгляд задерживается на моих глазах, перемещается к губам, спускается к адамову яблоку, а затем ниже, к элегантному костюму, который я подобрал под цвет её платья. Она воспринимает меня по-другому, будто смотрела на меня много лет, но только сейчас заметила.

Я хмурюсь.

— Вики?

— Я приняла решение, Эдо. Да, я выбрала.

— Хорошо, — отвечаю я, и как только подходит официант, заказываю, не задумываясь:

— Всё, что закажет она.

Конец ужина мы проводим за лёгкой болтовнёй и анекдотами из прошлого.

Виктория больше не спрашивает меня о том, что произошло в Италии, и я ей благодарен. Но не думать об этом невозможно. Невероятно также провести вечер с женщиной, не препираясь половину времени и не целуя её до потери рассудка вторую половину.

Перед уходом моя подруга идёт в туалет, а я пользуюсь возможностью заплатить за ужин и совершаю глупость. Я снимаю блокировку с телефона в поисках… сам не знаю чего.

Камилла не зарегистрирована ни в одной социальной сети.

Она уже несколько дней не выходит в рабочий чат.

Думаю, она заблокировала меня в личных приложениях, потому что и там в последнее время я не видел её активности.

Мне до смерти обидно, она даже не подумала о том, что, возможно, возможно, возможно, я действительно сделал всё, что мог, учитывая, какие были альтернативы: дерьмо и дерьмо в кубе. Что ещё я мог придумать? Что, как не попытка спасти единственное, что можно спасти, единственное, что стоит защищать любой ценой?