Хотя в «Основах семиологии» повторяются принципы курсов Барта, из них убраны пространные отступления с разбором примеров, паузы, перемежающийся ритм, задаваемый устным изложением и ситуацией беседы и диалога. Эта работа может читаться как основополагающий текст новой семиологической науки, и, вероятно, именно так его и задумывал Барт, желая вписать его в существующее научное сообщество (цитируя в том числе Лакана и Леви-Стросса). Он явно помещает эту науку в центр структурализма, которому пытается дать определение в ряде статей, опубликованных в тот же период. В статье «Структурализм как деятельность», опубликованной в Les Lettres nouvelles в 1963 году, он пытается постулировать объединяющее начало всего комплекса этих исследований и охарактеризовать «структурального человека» как производителя смыслов. Перекраивая и компонуя, он создает «симулякр объекта», выявляя в нем нечто, до сих пор остававшееся невидимым «или, если угодно, неинтеллегибильным в самом моделируемом предмете»[601]. Барт, таким образом, указывает на общий горизонт деятельности таких мыслителей, как Леви-Стросс, Дюмезиль, Николай Трубецкой: во всех случаях речь идет о формализме, но о формализме творческом (как у Мондриана, Булеза или Бютора), позволяющем прочесть не замеченные ранее значения в объектах мира.

Занятия проходят в помещении Практической школы высших исследований на втором этаже со стороны лестницы Е, в старой Сорбонне. Жак-Ален Миллер вспоминает о «темном овальном столе», вокруг которого поначалу собиралось с два десятка человек, и о счастье узнавать, что «все что-то означает, не в том смысле, что все есть подмигивание Бытия, но в том, что все артикулируется, образует систему, от которой не ускользает ничто человеческое, потому что человеческое в его глазах было структурировано как язык Соссюра. Он воспринимал этот постулат всерьез и делал из него самые далеко идущие выводы. Это была мощная, разлагающая операция из тех, что могут пошатнуть бытие-в-мире для студента философии»[602]. На юных студентов Высшей нормальной школы в эту эпоху открытие новых дисциплин, гуманитарных наук, которые преподавались иначе, чем в старой Сорбонне, производило глубокое впечатление, но прослушать эти курсы их подталкивали преподаватели самой Высшей нормальной школы. Если верить Жаку-Алену Миллеру, Жан Ипполит представлял философию как не самый лучший выбор, и в особенности Альтюссер указывал, что вокруг структурализма происходит нечто важное. Веря в развитие марксизма, которое стало бы его обновлением, а не повторением, он призывал своих студентов к междисциплинарности. Еще до того, как Альтюссер приютил в Высшей нормальной школе семинар Лакана, сделав из него филиал Практической школы высших исследований, учрежденный при поддержке Фернана Броделя, он предложил Фуко, с 1953 года посещавшему семинар Лакана в больнице Святой Анны, должность «каймана» психологии. Именно так несколько студентов Высшей нормальной школы, в будущем знаменитые интеллектуалы, попали к Барту через психоанализ (Жак-Ален Миллер) или лингвистику (Жан-Клод Мильнер). Последний учился на втором курсе Высшей нормальной школы, когда начал посещать первый семинар Барта со второго занятия. Он оставался его прилежным слушателем вплоть до третьего года. Мильнер вспоминает об удивлении, которое испытал, наблюдая за тем, как Барт размышляет вслух.

Оглядываясь назад, Жан-Клод Мильнер прочитывает эту историю в политической перспективе. Осознание грядущего исчезновения левых – травма, переворачивающая позицию критического интеллектуала. Барт понимает, что больше невозможно мыслить в категориях поверхности и глубины. Выбрать структуры – значит отдаться поверхностям и их пермутациям. Смысл больше не тайна, которую нужно истолковать, он конструируется в движении знаков.

В Практической школе высших исследований Барт чувствует себя свободным и счастливым. Он испытывает большое эмоциональное и интеллектуальное удовольствие на семинарах, где завязываются рабочие и дружеские связи, завоевывается уважение. Хотя очень быстро приток слушателей становится так велик, что ему приходится разделить семинар на два – «большой», многолюдный и торжественный, и «маленький», на котором он разрабатывает тему совместно с несколькими избранными студентами. Он любит это общество, как бы ускользающее от аппарата государства и уподобляющееся «обществу свободных умов (студентов и преподавателей без разбора), тому, что в XVIII веке называлось академией (знания и языка)»[604]. Хотя он и догадывается, что рано или поздно эта школа, как и любая другая, будет присвоена институцией, загнана в угол между двумя властями – «властью государственной технократии и властью протестных или рекламных притязаний», пока он пользуется моментом открытости ее структуры, благоприятным для создания рабочих сообществ, умеющих слушать. Это на редкость трезвое наблюдение хорошо описывает то мимолетное чудо, которым был VI отдел Практической школы высших исследований для гуманитарных наук. Барт понимает, что у преподавания есть трансференциальный аспект, стимулирующий производство нового. Как он позднее объяснит Жану Тибодо, спросившему, почему «S/Z» посвящен студентам, слушателям и друзьям, «которые участвовали в семинаре»: «Освобождение не в том, чтобы дать студенту слово (это минимальная мера), но в том, чтобы попытаться изменить речевую цепочку – не физическую („взять“ слово), а топологическую (здесь я, разумеется, отсылаю к психоанализу)»[605]. У него устанавливаются дружеские отношения с некоторыми из слушателей; они приходят к нему в гости или он встречается с ними в кафе в конце дня в соответствии с ритуалом, складывающимся именно в этот период: он уходит из дома под вечер и до самой ночи встречается с разными людьми. Преподавание не воспринимается как нарушение распорядка дня или что-то, что отрывает от работы, оно прекрасно вписывается в его личную жизнь, закладывая фундамент для самой этой работы и принося интеллектуальные и дружеские радости.

Структурализм – это одновременно и ярлык, опирающийся на ряд издательских проектов и на литературную журналистику, и научная программа, у которой форм столько же, сколько представителей. Он, по-видимому, является последним объединяющим «измом» XX века, которому присягали на верность, о котором размышляли или отвергали (постмодернизм позднее чаще отвергали, чем принимали)[606]. Его история писалась не раз, начиная с периода экспансии. Еще до публикации сборника «Что такое структурализм?» под редакцией Франсуа Валя в 1967 году появились «Ключ к структурализму» Жана-Мари Озья и «Понять структурализм» Жана-Батиста Фаже, а в 1968 году книга Жана Пиаже о структурализме вышла в серии «Что я знаю?». Позднее объемный труд Франсуа Досса дал слово самим участникам движения и попытался рассмотреть вместе различные варианты этого явления, тогда как в разных частях этого поля высказывались различные точки зрения: в лингвистике («Структуралистское путешествие» Жана-Клода Мильнера), социологии (Homo Academicus Пьера Бурдьё), истории литературы (исследование рецепции русских формалистов во Франции Фредерика Матонти), психоанализе («Сопротивления психоанализу(а)» Жака Деррида). В рамках этой истории бытует мнение, что Барт последовательно отдалялся от структурализма; в данном случае оно опирается на его собственные слова о повороте, начавшемся в конце 1960-х годов, когда он начал слегка дискредитировать свою работу в этой области и выносить на первый план практики, связанные с проблемами письма. Так, например, он говорит, что «Система моды» – не столько книга в строгом смысле слова, сколько бриколаж, он просто развлекался в ней построением системы. Также он замечает, что больше не чувствует «мотивации» говорить от имени лингвистики. «Как бы то ни было, – добавляет он, – в лингвистике я всегда был только любителем»[607]. Даже если помнить о том, что термин «любитель» имеет у него положительные коннотации, трудно не расслышать здесь пренебрежительные нотки. Анна Боскетти говорит об «обновлении» и об отказе от наукообразия, повторяя слова Франсуа Досса о «развилке» и «разрыве», показывающих, что структуралистская программа переживает спад[608].