Хотя он очень серьезно относится к выполнению своих задач, Барт все равно чувствует себя раздавленным тяжестью этой функции. Он жалуется своему окружению, и некоторые пытаются подыскать ему более спокойное место, чтобы он мог свободно заниматься творчеством. Так, например, Жан-Ив Пуйю, работающий вместе с другими над созданием отделения «Наука, тексты и документы» в университете «Париж VII» и организовавший там курс «Ролан Барт», предлагает ему присоединиться к их команде. Если он перейдет на это отделение, то будет освобожден от любой административной работы. Но Барт, уже настроившийся на Коллеж де Франс, отклоняет это предложение, хотя соглашается провести там в следующем году курс по «Бувару и Пекюше»: он снова взялся за этот роман в Китае. Вместо того чтобы разгрузить свое расписание, он берет на себя дополнительные обязательства. Чтобы произвести глубокое изменение в громоздкой системе, создаваемой последствиями легитимации, требуется, вероятно, более важный знак, еще более высокая легитимация, которая бы навсегда избавила его от борьбы за признание. По-видимому, именно на это он рассчитывает, решаясь выставить свою кандидатуру на выборах в Коллеж де Франс.

История гласит, что выдвинуть свою кандидатуру в Коллеж де Франс Барту первым посоветовал Мишель Фуко, и действительно, именно он рекомендовал его другим профессорам и на протяжении 1975 года сделал все для успеха выборной кампании. Между тем, имеющиеся свидетельства об этом событии расходятся между собой, а работа в архивах позволяет установить несколько иную хронологию событий. Дидье Эрибон полагал, что это Барт попросил Фуко поддержать его, тогда как Франсуа Валь уверен, что помнит, как Барт сказал ему: «Мишель Фуко хочет, чтобы я представил свою кандидатуру в Коллеж»[1000]. Конечно, Фуко, избранный в Коллеж в 1969 году членом кафедры «История систем мысли», всегда выражал желание стряхнуть пыль с этого института и организовать в нем новаторские научные исследования. Например, с этой целью он уговаривал Пьера Булеза выдвинуть свою кандидатуру. В то же время маловероятно, что Барт решил выдвигаться сам. Но если посмотреть на хронологию, получается, что, по всей видимости, вначале с этой инициативой выступили историки. Избирательная кампания Барта была разбита на два этапа. Первый начался в марте 1974 года, когда Ле Гофф, несомненно, желавший отблагодарить Барта за помощь, которую тот ему оказывал в течение двух лет в Практической школе высших исследований, готовит почву среди коллег-историков в Коллеже – Жоржа Дюби и Эмманюэля Ле Руа Ладюри. 5 марта во второй половине дня они вместе обедают, и Барт встречается с Ле Руа Ладюри «по поводу Коллеж де Франс», как написано в ежедневнике. 16 марта он встречается с Жоржем Дюби у него в кабинете на площади Марселлен-Бертло, а 20 марта – с Леви-Строссом, который, кажется, не возражает против его кандидатуры. В этот момент он относительно близок с Бартом, потому что вынашивает большой проект создания телевизионных передач о социальных науках и хочет, чтобы Барт к нему присоединился. Все идет так хорошо, что перед поездкой в Китай Барт пишет несколько замечаний к объявлению о выдвижении своей кандидатуры. Дебаты в связи с открытием новой кафедры начнутся не раньше ноября следующего года, и кажется, что на этой ранней стадии кампании Фуко в ней еще никак не участвует. В мае по возвращении из Китая Барт говорит, что обеспокоен новостями из Коллежа, хотя официально еще пока ничего неизвестно. Он продолжает регулярно встречаться с Ле Гоффом, но кажется, что все пока приостановилось.

Второй этап начинается весной 1975 года, когда Фуко решает взять дело в свои руки и официально представить Барта. 23 апреля Барт получает письмо от Эмманюэля Ле Руа Ладюри, в котором тот пишет: «Я полностью поддерживаю твою кандидатуру, тем более теперь, когда Фуко за тебя»[1001]. Эти слова подтверждают идею о том, что Фуко подключился не сразу, а на втором этапе, когда Барт официально выдвинул свою кандидатуру. Наличие этих двух этапов объясняет, почему рассказы об этом событии разнятся.

С этого момента дело пошло быстрее. Барт готовится к выборам вместе с Фуко, составляет брошюру, которую должен раздать всему профессорскому корпусу, при этом с каждым из его членов он также должен встретиться лично один на один. Эта брошюра называется «Ролан Барт: работы и проекты 1975 года». Затем, вернувшись из Юрта в начале осени, он назначает встречи и обходит всех в течение октября и ноября. Когда Мишель Фуко 5 октября накануне выборов уехал в Бразилию, Барт забеспокоился и несколько раз звонил ему, чтобы подсчитать голоса (он сделал таблицу из трех колонок: да, нет, не определился). Нужно отметить, что у него был влиятельный конкурент. Поскольку перед этим кафедра была посвящена Древней Греции и ее занимал эллинист Луи Робер, многие античники хотят сохранить ее за своей дисциплиной, даже если согласно правилам Коллежа кафедры должны систематически менять направление по мере освобождения. Жаклин де Ромийи предложила выдвинуться Жану Пуйю, специалисту по эпиграфике, археологу (он основал французскую археологическую миссию в Саламине на Кипре в 1964 году), специалисту по Филону Александрийскому. Многие филологи всячески защищают кандидатуру этого замечательного ученого, начиная с Жюля Вюймина, представляющего его официально (философа, который привел Мишеля Фуко в Университет Клермон-Ферран, затем представлял его кафедру «История систем мысли» перед ассамблеей Коллежа). Среди сторонников Пуйю – индолог Жан Филиоза, Луи Амби, специалист по монгольской цивилизации, Андре Барро с кафедры изучения буддизма, Пьер Курсель с кафедры латинской патристики. Другие, подобно Эммануэлю Ларошу, специалисту по хеттскому языку, испанисту Марселю Батайону или историку искусств Андре Шастелю, выступают за третий вариант, создание кафедры общей и романской лингвистики. Два лагеря противостоят друг другу, и кампания проходит довольно напряженно. С одной стороны, классическая, текстологическая традиция правого толка, связанная с этим институтом. С другой стороны, персонажи, более открытые гуманитарным наукам. Но Барт может рассчитывать на поддержку ряда ученых-естественников благодаря личным связям Фуко с Франсуа Жакобом, а самое главное, благодаря тому, что Жак Прентки, отец его бывшего женевского ученика и друга, Пьера Прентки, занимающий кафедру теоретической физики элементарных частиц, активно агитирует коллег за его кандидатуру. Таким образом, Барт уверен, что ряд членов Коллежа проголосуют за него: ученые-естественники Пьер-Жиль де Женн, Марсель Фруассар, Франсуа Жакоб, Жак Прентки, Жак Рюффье, Жан-Пьер Серр, Жан-Пьер Шанже, а также нейропсихиатр Жюлиан де Ажюриагерра. Его также поддерживают историки Жорж Дюби, Жан Делюмо, Эмманюэль Ле Руа Ладюри, Жан-Пьер Вернан, этнологи и антропологи: Жак Берк, Андре Леруа-Гуран, Клод Леви-Стросс. Это важные союзники, но ни Барт, ни Фуко до самого конца не уверены, что этой поддержки окажется достаточно.

По традиции, порядок представления разных кафедр определяется жребием, и сначала Жюль Вюймен выступает в защиту идеи о сохранении в Коллеже кафедры эпиграфики. Понимая, о каких ставках идет речь, он подчеркивает значение объективных наук в противовес тому, что в конечном счете может оказаться всего лишь одним из преходящих дискурсов эпохи. Вслед за этим Мишель Фуко представляет проект кафедры семиологии и указывает на важность исследований, которые проводятся и будут проводиться в этой области. В первом туре выборов не разрешается ни называть кандидата, ни открыто говорить о его работах. У нас есть текст этого выступления Фуко 30 ноября 1975 года, в котором он пытается убедить своих коллег. Оно почти полностью построено на оборонительной стратегии: Фуко берет доводы противников и пытается противопоставить им весомые аргументы. «Я бы не стал выступать в защиту дела, если бы оно мне просто нравилось, я хочу представить досье. В нем есть позитивные элементы. В нем есть и пункты, вызывающие вопросы, некоторые из них кажутся мне важными». Фуко сначала излагает сильные стороны программы, которая ставит проблему означивания, охватывая «важный опыт литературы», но подразумевая при этом анализ любой означающей системы. Затем он представляет ее поле. Наконец, он касается возможных проблем: гарантирована ли ее научность? Не имеем ли мы дело с преходящей модой («Этот вид исследований породил инфляцию наукообразия, невыносимое раздувание словаря, несметное множество ошибочных и дезориентированных формализаций»)? В качестве ответа на эти вопросы Фуко указывает на безуспешные и, вероятно, тщетные притязания на научность со стороны наук, называемых гуманитарными, которые, однако, не помешали им занять важное место в истории культуры. Скорее следует спросить себя, добавляет Фуко, не слишком ли много власти мы приписываем так называемому научному дискурсу? Затем, нарушая традицию, требующую исключения кандидата из обсуждения, он отвечает более конкретно, говоря о «человеке, который будет осуществлять столь изощренную программу». Все его творчество, сложившийся вокруг него ореол не только не ограничиваются модой, они свидетельствуют о плодотворном предприятии.