Многим похвала на семинаре заменяет посвящение, которое некогда призвана была дарить «встреча с великим писателем». Исчезновение подобной фигуры в обществе ведет к тому, что Барт подхватывает эстафету, частично берет на себя ее символический груз. Пространство семинара, формируемое в качестве утопии, воспроизводит тройную топографию дома детства. Три пространства, описанные в начале текста «На семинаре» и представленные студентам на занятии 8 ноября 1973 года, напоминают о трех садах дома Ланна в Байонне. И заканчивается текст образом «приостановленного» сада, напоминающего «коллектив, живущий мирной жизнью, когда вокруг бушует война»[995], дающего убежище, как в детстве.

Барта также все чаще просят выступить в качестве научного руководителя диссертации. Он руководит дипломниками третьего цикла, и его очень часто приглашают в комиссию (пятнадцать-двадцать раз в год, пока он не начал работать в Коллеж де Франс). Именно на одной из защит с Бартом познакомился Эрик Марти – это была защита тети Марти, Ноэль Шатле. «Барт начал с того, что сам бы хотел написать эту диссертацию, чем вызвал некоторый шок в президиуме. Затем он подробно и благожелательно разобрал ее»[996]. В архивах сохранилось большинство отзывов на диссертации, прилежно составленных Бартом; видно, что он проводит много времени за чтением работ студентов. Он также чувствует себя обязанным отвечать согласием своим друзьям-профессорам, приглашающим его участвовать в работе диссертационных комиссий (Кристева или Дамиш в «Париже VIII», Пуланзас или Ришар в Венсенне, Ласко в Нантерре, Женетт в Париже и т. д.), а также посещавшим его семинары студентам, за чьей работой он следил. Барт великодушно выслушивает и комментирует кандидатов. Но он стремится прежде всего быть справедливым, без колебаний выступая с критикой, когда это необходимо, например, когда кандидат путает слово и референт, довольствуется простым соположением дисциплин или слишком часто пользуется игрой слов, к которой Барт, по его словам, равнодушен, даже если это кто-то из близких к нему студентов.

Почти всегда Барт скромно начинает свой отзыв с заявления о том, что не является специалистом в данной области, подчеркивая, что его замечания носят личный и импровизированный характер и он оставляет на долю других членов комиссии право высказываться о научной ценности того или иного проекта. Он говорит о «чувстве солидарности», даже «сообщничества», которое может испытывать по отношению к той или иной работе. Часто уточняет, что не берется судить о всей работе целиком, только укажет на отдельные пункты ее соприкосновения с его собственными интересами. Ему нравилтся находить за институциональной установкой той или иной работы ее «тайную» установку, желание или свободу. По поводу диссертации Мишеля Шайу об «Астрее» он, например, замечает, что в одном-единственном пункте «эта письменная работа отщипывает кусок от институции – в своей библиографии: обширной, многообразной, неожиданной»[997]. Раймонда Караско говорит, что ее диссертация, в которой ему нравится ее свободная композиция, «просто праздник». Он поздравляет Шанталь Тома с тем, что в своей диссертации о Саде она не стремилась произвести результаты, но пыталась дать прочтение и получила «очень хороший текст, удавшийся именно в качестве текста». Он видит широту, ответственность и силу работы Кристиана Прижана о Понже. Выступая как член комиссии на защите Люсетт Фина в Эксе в мае 1977 года, он восхищается тем, как она испытала на прочность структуралистский анализ. На основе высказанных в тот день положений о скорости чтения как о факторе, модифицирующем смысл, он через некоторое время напишет статью «Вопрос темпа»[998]. Изредка Барт делится своими собственными пристрастиями. Так, во время защиты диссертации Дени Виара о ранних произведениях Андре Жида в июне 1977 года, в которой он участвует вместе с Юлией Кристевой и Юбером Дамишем, он уточняет: «В любом случае я должен учитывать мое собственное отношение к Жиду, довольно пристрастное, хотя и загадочное.

То же самое касается и вас – уважение и близость, но в то же время зияние „мелкого различия“».

Вся эта работа, трудоемкая, однако остающаяся в безвестности, показывает, с какой серьезностью Барт относится к профессии преподавателя. Широкий спектр интересов позволяет ему выступать в самых разных областях: литературе, лингвистике, кино, социологии. Он даже заседает в университете «Париж-Декарт» в комиссии на защите диссертации о «китайской фармацевтике». Не чурается он и административных задач, не пытаясь уклониться от них под предлогом многочисленных приглашений в другие учебные заведения. В 1972 году Жак Ле Гофф просит его стать членом бюро VI отделения Практической школы высших исследований. Это переходный период: отделение проходит процесс автономизации, чтобы в дальнейшем стать Школой высших исследований социальных наук, которой государство отдаст новое здание на бульваре Распай, построенное архитектором Марселем Лодсом на месте бывшей тюрьмы Шерш-Миди. Таким образом, это одновременно и административная, и политическая работа. Ле Гофф, уверенный в том, что будущее истории в сближении со всем комплексом социальных наук, видит в двух статьях, опубликованных Бартом в Communications, «Введении в структурный анализ повествований» и «Старой риторике», метод анализа, применимый ко многим документам, в том числе подходящий для работы историка. Он полагается на провокативный (в хорошем смысле) аспект личности Барта, чтобы создать такой образ будущей школы, который до определенной степени сбивал бы с толку. Одним словом, когда он приглашает Барта присоединиться к группе из пяти человек, которая должна разработать программу отделения после ухода Фернана Броделя, он делает это осознанно, хотя понимает, что у Барта едва ли найдется время на решение повседневных задач. Отдавая дань уважения качествам «Барта-администратора», Ле Гофф рассказал о том, с каким тщанием Барт разбирался со скучными или непримечательными личными делами. «В частности, вместе с еще одним членом бюро он принимал студентов, чье поступление для подготовки диссертации третьего цикла, судя по их личным делам, вызывало некоторые проблемы»[999]. Барт был при этом весьма доброжелателен и справедлив. В течение двух лет, когда он плотно занимался этой работой, он стал реже ездить за границу, присутствовал почти на всех пятничных совещаниях, на большом совещании в Ройомоне, призванном выработать новый стиль для школы. При этом он всегда демонстрировал желание упростить уставы и подчеркивал важность сильной междисциплинарной ориентации, даже если к нему не всегда прислушивались. Барт присутствует на многочисленных совещаниях в министерстве с Жаном-Пьером Суассоном, который был секретарем по делам университетов в первом правительстве Ширака при Жискар д’Эстене. Министерских чиновников порой удивлял его язык, рассказывает Ле Гофф, «порой они смотрели на него молча, и как будто ангел пролетал. Чаще он находил подходящее слово, выражение, которое могло сдвинуть ситуацию с мертвой точки и создавал – поэтическим образом – прогресс, консенсус». Главное, что у Барта было ясное видение момента, переживаемого Школой, и потенциальных угроз для нее, трех рисков – воспроизводства, маргинализации и бюрократизации, которые действительно проявятся в последующие годы.