Эти трудности в итоге и положили конец проекту в 1962 году. Однако он доказывает, что Барт в этот период способен к коллективному проживанию интеллектуальных и политических позиций, пусть и на короткое время.

Затем на волне крайне мощной, хотя и несколько неопределенной энергии этих лет Барт участвует в основании Центра научных исследований массовой коммуникации (CECMAS) под руководством Жоржа Фридмана при Практической школе высших исследований[494]. Уже задействованный в работе Центра социологических исследований с 1956 года (это подтверждает отчет руководящего комитета)[495], Барт регулярно участвует в работе CECMAS на протяжении 1960-х годов, присутствует на семинарах и собраниях, а также тесно сотрудничает с Оливье Бюржленом. Виолетта Морен во всех подробностях вспоминает об этом и об участии Барта: она рассказала об этом в тексте, написанном на смерть Фридмана.

Наконец, Барт участвует в основании в 1961 году журнала Communications, а также в проекте «международного журнала», который создавался по инициативе Бланшо и к которому мы еще вернемся.

Так как Барт не закончил свой лексикографический проект, для работы над которым он был нанят, Национальный центр научных исследований не продлил ему грант в 1954 году. Тогда он всерьез задумался о том, чтобы отказаться от этой работы, проводившейся вместе с Жоржем Маторе, отношения с которым в 1954 году стали более прохладными: «Что-то сломалось после моей книги, которая его явно разозлила: он нашел, что она очень плохо написана, тогда как я все меньше верю в его разбодяженную лексикологию, которая, хотя и прикрывается нововведениями, на самом деле восходит к тому самому Теодюлю Рибо, которого нам объяснял мрачный разбойник Мило (разбойник, потому что так плохо учил нас философии)»[497]. Он подумывает о том, чтобы взять третью тему для диссертации – о зрелищах или о моде. Барт обращается к Андре Мартине, встречу с которым снова организует Греймас. Через много лет, уже отдалившись от Мартине, Греймас рассказал об этой первой беседе. Барт хотел заниматься модой и спросил у лингвиста, какое место в ней является наиболее важным для означивания. Мартине ответил, что «ноги», тогда как Брат считал, возможно, вполне справедливо, что у «шали» гораздо больше значений[498]. Уже здесь семиотика, которую хотели продвигать Барт и Греймас, уперлась в программу, мало приспособленную к литературе. Поэтому в конечном счете Барт попытается встроить свою новую тему моды, как она дается в текстах, в работу лаборатории Фридмана, в которой в действительности было мало места для его метода и демистифицирующего восприятия объектов; однако именно в рамках этой лаборатории Барт получит грант в следующем году. Тем временем ему нужно найти заработок, и Робер Вуазен, директор издательства Arche, предлагает ему должность литературного консультанта, которую Барт принимает не только из-за материальных соображений: это место прекрасно согласуется с его занятиями театральной критикой.

Будучи теперь признанным критиком, Барт очень востребован в газетах и журналах, особенно после публикации первых «мифологий»: «Мир кетча», вышедший в Esprit в октябре 1952 года, принес ему большую известность, и он получил множество писем с выражением восхищения. Помимо France Observateur, где Барту поручено вести ежемесячную рубрику театральной хроники, только что созданных Надó Lettres nouvelles, куда он отдает следующие «мифологии» в рубрику «Ежемесячная маленькая мифология», и Esprit, в котором он продолжает регулярно сотрудничать, к нему также обращаются Les Temps modernes и La Nouvelle Revue française. Полану, в 1953 году выразившему желание, чтобы «его имя часто появлялось в следующем году в NRF[499]» и предлагавшему 2000 франков за страницу, Барт не дает ничего. Марселю Арлану, который убеждает его писать в следующем году статьи для La Nouvelle NRF, он вынужден ответить, что, до тех пор пока не прояснится его положение в Национальном центре научных исследований и ему не будет гарантировано место в секторе социологии, он не может брать на себя новые обязательства. В черновике письма есть следующие слова, впоследствии зачеркнутые: «Я ставлю мое желание приступить к написанию настоящей социологической работы выше любой другой задачи, и я не чувствовал бы себя свободным в отношении литературы до тех пор, пока не будут исчерпаны все возможности получить поддержку НЦНИ, что в данный момент заставляет жертвовать временем»[500]. Конечно, здесь присутствует желание общественного признания, но, помимо этого, еще и чувство, что для созревания большого произведения требуются время и неспешность, не сочетающиеся с коротким и сиюминутным характером большинства его текстов. Кроме того, это эпоха увлекательных приключений Théâtre populaire, которые поглощают большую часть его времени с 1954 по 1960 год.

Погружение Барта в театральную жизнь, конечно, связано с его юношеским увлечением, но это еще и знак эпохи и его собственного желания сыграть в ней роль. Следует напомнить о значении театра в эти годы, о царившем в нем необыкновенном оживлении, об особой связи искусства и политики. Хотя воспоминания о «картеле» еще живы (Дюллен, Бати, Жуве, Питоефф) и некоторые из его актеров продолжают активно выступать, особое значение приобрело движение за обновление театра, во главе которого стоял Жан Вилар. Его деятельность разворачивалась в театре Шайо, куда его назначили в 1951 году и которому он вернул имя Национального народного театра, а также в Авиньоне, где он с 1948 года руководил Театральным фестивалем. Театр в этот момент играет важную общественную роль, которую сегодня даже трудно себе представить: за двенадцать лет театр Шайо посетило 5 193 895 зрителей, то есть в среднем по 2336 зрителей на каждом спектакле! Барт признает за Виларом «социологическую широту» действий; «благодаря опыту Вилара театр становится популярным у народа видом досуга, наравне с кино и футболом!»[502] Но, помимо этого, он признает за ним еще более важную заслугу: Вилар произвел самый настоящий эстетический переворот. Драматург Брижит Жак-Важман пишет: