В 1950-е годы время, отведенное делам, уходит не столько на вежливые ответы на всевозможные приглашения, сколько на то, чтобы заработать средства к существованию, и на длинные письма друзьям, но само распределение этих видов деятельности остается более или менее стабильным.

Итак, Барт берется за все новые работы. После публикации «Нулевой степени письма», которая вызвала довольно примечательную для первой книги реакцию со стороны критиков, его пригласили в Англию прочесть серию лекций в Лондоне, Манчестере и Эдинбурге. Он читал там лекции на две разные темы – одну о языке литературы, другую – о театре. В них он использовал некоторые свои статьи. Уже тогда Барт признается, что ему не по себе в этом «фальшивом жанре лекции»[485]; эти слова станут лейтмотивом вплоть до того, что подпись под одной из фотографий в его автопортрете гласит: «Отчаяние: на лекции»[486]. Однако лекции дают ему возможность путешествовать, что многое компенсирует, потому что он всегда хорошо себя чувствует за границей, в окружении языков, которых не понимает или понимает только наполовину, в которых он слышит музыку, гул, другие знаки, не знаки языка. Поэтому он много путешествует в эти годы. В 1953 году он в Испании вместе с Кейролем, в старинном форте, превращенном в комфортабельное жилье, в Пасахесе, в Стране Басков; затем едет с матерью в Голландию и, наконец, в Англию. В последующие годы он ездит по Франции, на берег озера Анси к Мишелю Винаверу, в Авиньон (на фестиваль) и несколько раз в Италию. Он завязывает там интеллектуальные связи, которые сыграют важную роль в последующий период. Барт снова приезжает в Англию весной 1954 года для участия в передачах BBC, живет там у работающего в тот момент в Лондоне Жана-Пьера Ришара и его жены Люси (младшей дочери Люсьена Февра). С Ришаром Барта познакомил Сиринелли. Барт довольно регулярно проводит время в Андае, на полученной в наследство от бабушки вилле «Этшетоа», которая в итоге начинает ему нравиться. Нужно сказать, что этот внушительный дом, построенный в 1930-е годы архитектором Эдмоном Дюрандо, с балконом, опоясывающим его с двух солнечных сторон и нависающим над морем, не лишен привлекательности.

Барт переживает страстную дружбу с несколькими людьми. Помимо тех, что связаны с театром, одна из самых важных в этот период – дружба с Виолеттой Морен. Эта умная и оригинальная женщина, на два года моложе его, вынесла из своей родной Дордони (родилась в 1917 году в Отворе, ее девичья фамилия Шапеллобо) сильный юго-западный акцент, благодаря чему она становится землячкой, а не только современником. Она изучала философию в Тулузе, пока вишистский режим в 1940 году не запретил преподавать Владимиру Янкелевичу, чьи лекции она с увлечением посещала. Она организовала демонстрацию протеста и именно на ней познакомилась с Эдгаром Наумом, будущим Эдгаром Мореном, вместе с которым примкнула сначала к коммунистам, а потом к сети Сопротивления MNPGD (Национальное движение военнопленных и депортированных). После Освобождения они поженились и оказались в Париже, где одно время жили у Маргерит Дюрас, Робера Антельма и Диониса Масколо, на улице Сен-Бенуа; именно там, как пишет биограф Эдгара Морена, Барт с ними и познакомился в конце 1940-х годов[487]. Он сблизился и с самим Мореном, и с его женой, которые оба занимались проектами в области социологии коммуникаций. В 1954 году Барт прочел «Человека и смерть» Морена и написал ему из Андая в письме от 12 августа 1954 года много теплых слов. Но лучше всего он ладит с Виолеттой, с ней у него устанавливаются прочные и истинно дружеские отношения. Хотя у нее более классическая карьерная траектория (она получила степень агреже по философии), характер не позволяет ей идти проторенными путями. Ее увлечение Янкелевичем заразительно, и, поскольку тот тоже после Освобождения переехал в Париж, она приводит Барта к нему на квартиру на набережной Флер, где они вместе могут предаться своему увлечению музыкой и фортепиано (хотя Янкелевич больше не слушает немецкую музыку, и они не могут говорить о Шумане и музыке романтизма). Она интересуется темами, которые по меркам той эпохи были маргинальными и новаторскими: эротикой, о которой она опубликует книгу в 1965 году[488], юмором и анекдотами, по которым станет самым настоящим специалистом, в частности изучая их функцию в массовой коммуникации[489]. Барт познакомил ее с Греймасом, у которого она взяла схему «семиотического квадрата»[490], чтобы применить ее к анекдотам. В свою очередь, Виолетта поддерживает проект «мифологий» Барта, поскольку у нее самой есть похожие исследования, например в связи со смертью Эдит Пиаф или на более ранние темы. Их объединяет страсть к неологизмам и письму, заметная и в ее собственных текстах, когда она, например, в статье о юмористических рисунках в Communications изобретает глагол disjoncter, которому, как известно, был уготован успех. Они будут близки до самого конца: например, хотя бы раз в неделю будут ходить в кино на протяжении всех 1960-х годов. Барт часто ее навещает после того, как она разошлась с мужем, в ее квартире на улице Суффло, где она живет со своими дочерьми Вероник и Ирен. В ежедневнике за 1962–1963 годы постоянно встречается запись «урок Ирен», указывающая на то, что он помогал младшей дочери Виолетты с учебой.

Виолетта Морен вместе с Бартом и Эдгаром Мореном стоит у истоков множества издательских проектов того времени. Они принимают участие в затее с Arguments, «постмарксистским» журналом, основанным Мореном в 1956 году при издательстве Minuits (необходимость в таком журнале появилась после шока, вызванного событиями в Венгрии). Этот журнал содержит неординарные идеи и подчеркивает новообретенное значение социальных наук. Они общаются с Франко Фортини, Жаном Дювиньо, Колетт Одри, Франсуа Фейто, Дионисом Масколо. В первом номере можно найти статью Фортини о «Мимесисе» Ауэрбаха, статью Греймаса (которого пригласил в редколлегию Барт) о книге «К социологии языка» лингвиста Марселя Коэна, выдающегося специалиста по семитским и хамито-семитским языкам. Барт пишет в этом журнале о «задачах брехтианской критики», программа которой охватывает четыре уровня – социологию, идеологию, семиологию и мораль[491]. История Arguments, задуманного как пространство свободы для интеллектуалов, которые, в отличие от Барта[492], прошли через коммунизм и отдалились от него, также доказывает существование связей между личной жизнью и мыслью. Он позиционируется как бюллетень и до самого конца остается довольно-таки любительским проектом, в котором каждый делает любую работу: