Тщательное изучение хронологии всех текстов Барта позволяет увидеть, что нельзя слишком поспешно разделять его творчество на четко отграниченные друг от друга периоды. В 1960-е, как мы видели, он активно занимается дешифровкой повседневности – от продуктов питания до автомобилей, туристических деревень или соперничества «Шанель» и «Курреж», продолжает читать и изучать литературу, печатать книжные рецензии в газетах и журналах в соответствии с программой «рекламной критики» и в то же время занимается поисками нового метода глубокого прочтения текстов, который можно было бы встроить в университетский структурализм.

Этому движению благоприятствуют новые знакомства и дружеские связи. Жан-Пьер Ришар, с которым он познакомился в Лондоне через Шарля Сенжвена, опубликовал в 1954 году работу «Литература и ощущение»: вслед за критиками женевской школы – Жоржем Пуле, Жаном Старобинским и Альбером Бегеном, с которыми он познакомился в самом начале 1950-х годов, он занимается тематической критикой, сосредоточенной на материях и ощущениях, в которой чувствуется влияние Башляра – Барту близка эта критика со времен книги о Мишле. В начале 1960-х годов Жан-Пьер Ришар пишет свою большую работу о Малларме, и вполне возможно, что они с Бартом обсуждали созданный Малларме журнал «Последняя мода», посвященный всему преходящему, пустому, мелочам, безделушкам: Барт в «Системе моды» говорит, что хотел бы его повторить. Отсылка к Малларме позволяет Барту выделить третий, после функции и произвольности, уровень – тот, на котором мода становится абстрактной и поэтической: это важная идея, поскольку она помогает увидеть, как «человек производит смысл из ничего» и раскрывает историческую страсть к означиванию[647]. Именно благодаря Жану-Пьеру Ришару Барт знакомится в 1956 году с Жераром Женеттом, который станет для него в 1960-е годы очень значимым собеседником и другом, как по Tel Quel (где Женетт напечатает семь важных статей, среди которых «Счастье Малларме», «Пруст-палимпсест» и «Фиксация головокружения» о Роб-Грийе), так и по Практической школе высших исследований, в которую Барт поможет ему устроиться в 1967 году. Женетт, как и Барт, убежден в том, что критика тоже может быть литературой, и у них встречается общая мысль о неразделимости двух этих дискурсов. В опросе Tel Quel 1963 года, инициатором которого он был и в котором пригласил поучаствовать Барта, Женетт предсказывает наступление эпохи, когда критика станет по-настоящему литературной: «Литература интересуется критикой еще больше, чем критика литературой, и можно будет без особого риска ошибиться, объявить, что наступит момент, когда литература перестанет быть предметом критики, потому что сама критика станет предметом литературы»[648]. Барт не идет так далеко, но тоже пишет в этом номере, что «язык стал для нас одновременно и проблемой и образцом, и, быть может, близок час, когда эти две его „роли“ начнут сообщаться друг с другом»[649]. Общность взглядов очевидна. Еще одна важная встреча – с Мартой Робер: он читает ее книгу о Кафке в начале 1960 года и тут же пишет на нее рецензию во France Observateur[650]; очень быстро она становится его близким другом. Барт регулярно встречается с ней и с ее мужем, психоаналитиком Мишелем де М᾽Юзаном (который сыграл важную роль в появлении психоаналитической терминологии в работах Барта), они ездят отдыхать друг к другу – в Андай, позднее в Юрт, на Антибы. Дружба с ними не такая близкая, как с Виолеттой Морен, но их переписка демонстрирует доверие и живую привязанность, а также постоянные споры о литературе. Барт, в частности, обязан Марте Робер скрупулезным прочтением Кафки, в особенности его «Дневников», повлиявших на его собственные практики ведения дневника.

В Практической школе высших исследований Барт знакомится с Люсьеном Гольдманом, который тоже сыграет важную роль в развитии его идей о литературе. Барт выступает на семинаре Гольдмана в декабре 1960 года с докладом о Ларошфуко, а его книга о Паскале и Расине «Сокровенный бог», вышедшая в 1955 году, сыграла определяющую роль в написании текста «О Расине». На тот момент Гольдман, несомненно, самый влиятельный представитель того, что Барт называет «критикой интерпретации», противопоставляемой позитивистской университетской критике. На его семинаре не протолкнуться, и его немеханистический марксизм, многим обязанный «Истории и классовому сознанию» Дьёрдя Лукача, сделал его наставником для целого поколения, которое нередко хочет заполучить его в научные руководители: Тодоров, Кристева, Жак Линар и многие другие. О его критике Барт говорит, что «среди всех критических подходов, отправляющихся от социально-политической истории, его подход – один из самых гибких и виртуозных»[651]. В мае 1964 года он участвует в проходящем в Брюсселе коллоквиуме, посвященном творчеству Гольдмана, с докладом о риторике. Их пути расходятся в 1968 году, однако на протяжении целого периода Гольдмана и Барта объединял один и тот же теоретический марксизм, и для некоторых студентов они оба могли играть роль наставников (таков случай Юлии Кристевой).

Эти годы высокой интеллектуальной продуктивности также оказались богаты на дружеские и социальные связи, особенно в литературной сфере. Можно отметить множество кругов общения, которые не смешиваются друг с другом и дают место самым разным практикам. Прежде всего это круг, связанный с издательской средой и редакционными комитетами, в которые Барт входит или к которым близок. В Seuil, помимо знакомства с Жаном Кейролем, происходит вторая судьбоносная встреча – с Франсуа Валем, который, перейдя в издательство на улице Жакоб в 1957 году, отвечает за литературу (в особенности итальянскую), прежде чем заняться социальными науками в середине 1960-х годов. Он на десять лет моложе Барта, и у него совершенно иная биография. Будучи подростком во время войны, он сумел избежать нацистских преследований (тогда как его отец погиб в Аушвице в 1943 году) и вступил в Сопротивление. После войны он изучает философию, особенно интересуется психоанализом и в период 1954–1960 годов проходит анализ у Лакана, с которым они стали друзьями. Барт и Валь быстро сближаются и останутся близки на всю жизнь. Их индивидуальности хорошо сочетаются друг с другом, они оба склонны к рефлексии и в то же время отважны. Франсуа Валь не скрывает своей гомосексуальности и открыто живет с Северо Сардуем, кубинским писателем, с 1961 года находящимся во Франции в изгнании. Это тоже способствует легким, доверительным отношениям, они охотно посвящают друг друга в свою жизнь.

Его друзья по журналу Arguments – Морены, Костас Акселос, а также Франко Фортини, друг Эдгара Морена, параллельно основавший журнал Ragionamenti[652], и все тот же Жан Дювиньо. В Critique Барт знакомится с Мишелем Деги, Жаном Пьелем, к которому он регулярно ходит на ужины, Пьером Клоссовски, Поль Тевенен, Клодом Симоном, Жаком Деррида. В рамках проекта Revue internacionale он поддерживает тесные контакты с Бланшо, Масколо, Дюрас. Наконец, в Tel Quel у него завязываются отношения с Жаном Тибодо, Жаном-Пьером Файем, а в особенности с Филиппом Соллерсом, с которым он довольно быстро сближается. Кроме того, есть круг студентов: Жорж Перек посещает его курс в 1964 году, как Абделькебир Хатиби; Барт подружился с Тодоровым, затем с Кристевой, когда те посещали его семинар. Второй круг образуют друзья детства или друзья по санаторию, с которыми он продолжает постоянно встречаться, знает их семьи: Робер Давид, Филипп Ребероль, Жан Жиродон; отношения с ними крепкие, стабильные до самого конца. Есть также друзья за границей, временно работающие там французы, такие как Жан-Пьер Ришар в Лондоне и позднее в Неаполе, Морис Пенге в Токио, Жорж Райар в Барселоне, Жозетт Пакали или Жан-Клод Бонне в Рабате и т. д., или многочисленные иностранные друзья в Марокко и в Италии.