Его журнальная деятельность подпитывает его научную работу, а институциональный статус придает вес его участию в делах общества. Он пишет статьи, часто более длинные, спорные, в журналы, которые в этот момент читает весь интеллектуальный класс: Critique, Arguments, Communications, Annales и т. д. За десять лет, с 1958 по 1968 год, он медленно, но верно охватывает все поле целиком. Двойное признание, общественное и научное, которое он получает в этот период, – прямое следствие этой экспансии.
Его курсы также отражают эту двойную привязку. Аудиторию первых лет в основном составляют друзья. «Нас, „нормальных“ студентов было всего два-три человека, – вспоминает Жан-Клод Мильнер. – Была Виолетта Морен, дочь Мориса Линара, Робер Давид, небольшая группа близких людей»[595]. Среди первых слушателей можно также отметить, кроме Жана-Клода Мильнера, еще Жана Бодрийяра, который именно отсюда вынес идею своей «Системы вещей» (важным источником для этой книги стали лекции Барта и его статьи в Communications), Люсиль Бодрийяр, его первую жену, Ивонн Бернар, Люка Болтански, Жака Бузрана, Оливье Бержлена и Жака-Алена Миллера, которые с конца первого года становятся «постоянными учениками». Кафедра Барта называется «Социология знаков, символов и репрезентаций», и два первых года семинара он посвящает «инвентаризации современных систем означивания: систем объектов (одежда, еда, жилье)»[596]. Он оснащает социологический метод теоретическим аппаратом, восходящим преимущественно к Соссюру, а также к Ельмслеву, Якобсону и Мартине, и показывает, каким образом такой аппарат может быть полезен для других дисциплин – психологии, социологии, истории, экономики, антропологии и логики. Семинар закладывает именно «основы семиологии», исходя из понятий структурной лингвистики, пар язык/речь, означающее/означаемое, синтагма/система, денотация/коннотация. Каким изменениям подвергаются эти понятия, будучи примененными к внеязыковой реальности? Именно этот вопрос он ставит перед слушателями, предлагая им делать карточки по повседневным объектам. Жан-Клод Мильнер вспоминает, что сделал две такие карточки, одну с гомологией между традиционным обедом во французском духе (первое блюдо, основное блюдо, десерт) и морфологией языка (приставка, корень, суффикс) и еще одну о соответствии между цветами, используемыми в названиях разных видов мяса (белое, красное или черное), и их реальными цветами. Отголоски этого можно встретить в «Основах семиологии». Ресторанное «меню» служит, таким образом, для объяснения осей языка, актуализируя два плана: «Знакомство со всеми первыми блюдами, то есть горизонтальное чтение, есть чтение системы; чтению синтагмы соответствует чтение меню по вертикали»[597]. Барт также привлекает приглашенных исследователей. В первый год Греймас делает доклад на тему «Понятие системы у Соссюра»; Жан-Поль Арон представляет обзор «Исторические исследования репрезентации идеи знатности», а Жан-Луи Ферье, ученик Пьера Франкастеля и художественный критик в Temps modernes, выступает перед студентами на тему «Живопись и значение».
В течение своего второго года Барт обращает анализ к «другим субстанциям, нежели артикулированный звук… изображению… музыке и жесту»[598]. Его особенно интересует образность рекламных сообщений, в которой он различает три типа послания: буквальное иконическое послание, языковое послание и коннотированное иконическое послание. Среди тех, кто был приглашен выступить на семинарах, – Мишель Тарди с сообщением о восприятии образа, Робер Линар – о «Воображении» Сартра и Кристиан Мец – о семиологии кино. На материале своих семинаров Барту удается написать важные работы: «Рекламное послание», статью, опубликованную в 1963 году в Cahiers de publicité, в которой он возвращается к различиям разных типов послания, присутствующих в рекламных изображениях; «Риторику образа», повторяющую предшествующую статью, уточняя ее, – она была опубликована в четвертом номере Communications в ноябре 1964 года одновременно с «Основами семиологии»; в «Кухне смысла» он представляет свой метод в упрощенном виде применительно к одежде, автомобилю, готовым блюдам, кино, музыке, рекламным изображениям (представлена вся программа курса целиком) для читателей Nouvel Observateur. Из своего учебного курса Барт также извлекает материал для выступлений за границей: «Семантика объекта» в фонде Чини в Венеции, в рамках коллоквиума «Искусство и культура в современной цивилизации», куда он едет в сентябре 1966 года, или же «Семиология и урбанизм» в Институте истории и архитектуры Неаполя в 1967 году. Это еще одна черта бартовской практики – широкое использование в самых разных форматах своих прошлых наработок. Кроме того, большей частью своей известности во Франции и за ее пределами он обязан тому ореолу, который создает вокруг своих научных исследований.
«Основы семиологии», текст, опубликованный в Communications в 1964 году (а затем в 1965 году – в издательстве Denoël по просьбе Мориса Надó, только что поступившего туда работать), тоже возник на базе первых двух лет семинара. На этой важной обобщающей работе следует ненадолго остановиться, потому что в ней наглядно представлены метод и цель Барта. Четыре ее части соответствуют четырем парам или разделам структурной лингвистики, и, напомнив определения из лингвистики и их возможные варианты у разных авторов (Пирс, например, цитируется в разделе означающее/означаемое), Барт оценивает их социологическое значение на четырех типах примеров – описаниях моды, привлекаемой столь часто, потому что он располагает по ней обширным материалом, пище, мебели и архитектуре. В первой главе «Язык и речь» он повторяет уточнение, внесенное Ельмслевом в теорию Соссюра для осмысления различия между языком и речью (различие схемы, нормы и узуса), и применяет его к моде и пище. Например, он показывает, что язык, которым описывается пища, образован правилами исключения, оппозициями (соленое/сладкое), правилами ассоциации, узусами, когда речь о пище включает в себя все личные вариации, связанные с ее приготовлением. Но он также говорит о том, что наибольший интерес для изучения представляют комплексные системы, в которых нельзя априори зафиксировать факты речи и факты языка, такие как кино, телевидение и реклама. Вторая глава «Означающее и означаемое» проводит различие между семиологическим и лингвистическим знаком.
Подобно лингвистическому знаку, семиологический знак также состоит из означающего и означаемого (в рамках дорожного кода, например, зеленый цвет означает разрешение двигаться); но они различаются характером субстанции. Многие семиологические системы (предметы, жесты, изображения) имеют субстанцию выражения, сущность которой заключается не в том, чтобы означать. Очень часто такие системы состоят из предметов повседневного обихода, которые общество приспосабливает для целей обозначения[599].
Пища служит для того, чтобы питать, одежда – чтобы защищать, дом – чтобы жить и т. д. Барт предлагает называть эти знаки «знаками-функциями». В третьей главе «Синтагма и система» он снова обращается к двум соссюровским осям, синтагматической (различная комбинация повторяющихся знаков) и парадигматической (внутренняя организация категорий ассоциативного поля, здесь соответствующая системе), реалии которых и становятся предметом изучения: оппозиция и нейтрализация. Наконец, в четвертой главе прорабатывается пара «Денотация и коннотация», в которой второй термин, собственно, и является предметом исследования семиологии. В конце своей работы Барт даже призывает к созданию «коннотативной лингвистики, так как в человеческом обществе на базе первичной системы, образуемой естественным языком, постоянно возникают системы вторичных смыслов, и этот процесс то явно, то нет непосредственно соприкасается с проблемами исторической антропологии»[600].