Каждый состоит из кодов, до конца которых дойти невозможно. Когда в «Ролане Барте о Ролане Барте» коды цитируются без кавычек, – это способ подступиться к своей собственной «глупости», приводящий при этом доказательство тщетности всех прошлых протоколов знания. Во фрагменте «Произведение как многопись» автор приписывает беспорядку в произведении функцию зеркала, отражающего распад субъекта. «Произведение-энциклопедия исчерпывает целый список разнородных предметов, который и образует его антиструктуру, его темную и отчаянную многопись»[1008].

Еще одна важная для автопортрета референция дается самим Бартом в статье «Пруст и имена» из «Новых критических эссе». Еще до знаменитой конференции в Коллеж де Франс в 1979 году этот текст (датируемый 1967 годом) подчеркивает связь между автобиографическим произведением и романом. В частности, в нем приведен небольшой рассказ в форме зеркальной автобиографии: «На смену очень раннему желанию писать (сложившемуся еще в лицее) пришел долгий период – нет, не неудач, скорее движения на ощупь, как если бы истинное произведение искало себя, бросало поиски, снова бралось за них, так и не найдя себя»[1009]. Барт говорит о Прусте, но также и о себе, вплоть до того места, где упоминает «переход через литературу», когда чужие произведения очаровывают, а потом разочаровывают… Если рассказчик находит возможность писать благодаря воспоминаниям, автору тоже требуется подобное, равноценное открытие, и это открытие имени собственного, способного, подобно воспоминаниям, стать сущностью романических объектов.

Имя – своего рода тотальный знак: говоря об этом, Барт в своем анализе сближается с книгой Делёза «Пруст и знаки», чтение которой (уже после написания статьи) произвело на него большое впечатление (он добавит ссылку на нее в примечании 1972 года). Как и знак, имя открыто для исследования. Оно – сокровищница романического (со всеми теми историями, пейзажами, образами, которые оно предлагает) и связующее звено между различными знаками произведения. Итак, писать роман – значит придумывать имена: рассказчик из романа «В поисках утраченного времени» становится читателем, переводчиком, расшифровщиком имен, которые нашел автор: Парма, Германты или Комбре. Одна из проблем, с которыми сталкивается Барт, когда чувствует, что готов взяться за написание романа, в том, что его очаровывают имена, придуманные другими, но для себя он не может ничего выдумать: «Я бы не смог придумать имена собственные, и я в самом деле думаю, что суть романа в именах собственных – романа, как я его себе представляю, конечно, и я уже говорил об этом применительно к Прусту. Пока я чувствую, что имена не придумываются, хотя я очень хочу их придумать. Может быть, я напишу роман тогда, когда придумаю имена для этого романа»[1011]. Барт связывает происхождение этой несколько загадочной страсти к ономастике с фамилиями буржуазных семейств Байонны, с «их консонансом, чистым, поэтическим фонетизмом и их социальным, историческим зарядом»[1012]: «госпожа Лебёф, Барбе-Массен, Деле, Вульгар, Пок, Леон, Фруасс, де Сен-Пасту, Пишоно, Пуамиро, Новион, Пюшюлю, Шанталь, Лакап, Анрике, Лабруш, де Лаборд, Дидон, де Линьероль, Гаранс»[1013]. Каждое из этих имен, пришедших из детства, из романов, иллюстрирует переход означающего в означивание, в желание, направленное не на человека, а на звуки, запахи, остатки чего-то уже ушедшего.

При помощи этого калейдоскопического автопортрета, составленного из фрагментов – фотографий с подписями и небольших блоков текста – Барт переносит свое имя из социальной сферы в область вымышленного, чтобы сделать его своего рода псевдонимом. Это позволяет ему представить себя воображаемым образом, в соответствии с фантазмом и «без имени собственного». Он объясняется во фрагментах, названных «„Я“ пассивное и „Я“ активное» и «Книга о моем „Я“»: «„я“ (je) мобилизует воображаемое, а „вы“ и „он“ – паранойю. Но, в зависимости от читателя, все может и перевернуться внезапно, как в муаровых переливах»[1014]: таким образом, создается дистанция между «я» активным и «я» пассивным. Есть несколько персонажей, и все они – персонажи романа, включая «Р. Б.», который появляется во фразах, где местоимение «он» выглядело бы двусмысленно (к тому же Барт не хочет, чтобы ему придавалось большое значение). Книга работает по принципу чередования и приглашает заново смоделировать жанры: «чтобы эссе признало себя почти романом, романом без имен собственных»[1015], а следовательно, не совсем романом, если верить Барту, хотя Роб-Грийе и доказал, что можно написать роман без имен собственных.

Композиция книги складывалась долго. Все началось 19 сентября 1972 года с завтрака на улице Жакоб, на котором зашла речь о серии «Писатели навсегда» и Дени Рош, возглавлявший ее с 1970 года, пошутил, что действительно было бы неплохо попросить кого-то из ныне живущих писателей написать книгу «Такой-то о себе». Барт тут же заявил, что готов принять вызов. Он разработал подготовительную экспериментальную программу в соответствии с двумя планами. Летом 1973 года он перечитывает все свои произведения, чтобы составить перечень тем и понятий (которые он индексирует, что и подсказало идею глоссария) и выбрать некоторые отрывки с прицелом на антологию (которую он в итоге так и не подготовит, хотя первоначально она входила в программу серии). Осенью 1973 года он начинает курс «Лексика автора», в котором просит студентов работать с глоссарием, составленным во время каникул в Юрте. В свою очередь, когда Барт работает один, он использует двойной прием, рассчитанный на то, чтобы вести разработку темы «Ролан Барт» в двух темпоральностях: прошлом (это функция перечитывания и составления «Биографии», которую мы цитировали в первых главах) и настоящем. Чтобы ухватить настоящее, не впадая в чистую субъективность, первого июля Барт начинает дневник, который будет регулярно заполнять в течение лета, а в сентябре перенесет на карточки. При помощи этой разноплановой практики предполагается обойти две основные опасности, грозящие этому начинанию, – самодовольство и зеркальное отражение. Таким образом, ему удается найти способ гармонично сосуществовать с этим проектом, «хотя и в постоянном, неразрешимом присутствии Греха: 1) говорить о себе; 2) считать само собой разумеющимся то, что пишется именно „произведение“»[1016].

Весь комплекс этой work in progress сохранен в отдельной картотеке, названной «Зеленой картотекой», в которой содержится более 2000 карточек[1017]. Барт снова возвращается к принципу глоссария, который лежал в основе его диссертации о моде. Но реализовать его тоже непросто, потому что записи, расположенные в алфавитном порядке, отсылают не к словам, а к темам или мотивам, в которых пересекаются творчество и жизнь. Когда 8 ноября 1973 года Барт начинает свой курс, он уже привел в порядок карточки на три первые буквы (94 слова, начинающихся на букву А (Агрессия, Любить, Худоба, Анахронизм, Автомобиль…), 35 слов на букву В (Барт, Байонна, Глупость, Биография и «Бувар и Пекюше») и 67 слов на букву С (Кафе, Чарли, Цитата, Код, Тело…). Он испытывает большие трудности с составлением этого списка, и осенью 1973 года у него даже появляется искушение все бросить. Именно тогда после обсуждения с Дени Рошем в декабре 1973 года Барт решает разбавить глоссарий системой фрагментов (которые могли бы объединить в себе несколько карточек). Он начинает писать их весной 1974 года и придает им окончательную форму летом 1974-го, когда гостит у своего друга Даниэля Кордье в Жюан-де-Пен с 25 июля по 16 августа. На той же встрече с Рошем он отказывается от идеи антологии с отрывками – ему кажется, что он никогда не сможет ее составить. Он колеблется между очень простым планом «литература/преподавание» и тем, чтобы встроить антологию в текст или же «приводить только удачные фразы, формулы, цитаты (но тогда мне снова придется себя перечитывать!)». Избавившись от этой работы, а следовательно, и от необходимости соблюдать хронологию своего творчества, Барт может наконец помечтать о более диссеминированной композиции.