Он строил школы в Гане и учил местных детей новыми играм. Он без стеснения танцевал в коридорах университета. Он мог болтать как никто другой, кого я знал в своей жизни. И его глаза. Эти глаза были бесконечными.

Я был лжецом.

Я много чего знал о Скайларе.

И я мог сколько угодно отрицать это, но он был чем-то большим, чем просто быстрый перепих.

Леви дотронулся до моей руки, и я дернулся, возвращаясь в настоящее. В его глазах стоял тот знакомый, понимающий взгляд. Леви слишком хорошо знал меня, чтобы поверить в мои россказни. Он видел меня насквозь, словно я был сделан из тонкого стекла.

— Знаешь, ничего страшного, если он тебе нравится. Ничего страшного, если ты чувствуешь больше, чем ожидал.

Я покачал головой, и от эмоций мой голос сделался сиплым.

— Нет, это не так.

— Я знаю, что ты боишься.

Я покачал головой, перед глазами все расплывалось.

— Мы можем перестать?

Леви схватил меня за затылок и притянул в объятия. Я цеплялся за своего лучшего друга, как делал на протяжении последних полутора лет. Эти американские горки когда-нибудь закончатся?

— Если бы этот мудак не сидел в тюрьме, я бы надрал ему задницу за то, что он причинил тебе такую боль.

— Он разрушил меня. Я абсолютно похерен.

— Ты не похерен. Ты не разрушен. Ты просто пытаешься вновь встать на ноги после того, как тебя сшиб шторм.

Леви долго обнимал меня. Я уткнулся лицом в его плечо, пока он водил большим пальцем по моей шее сзади.

Когда я успокоился, когда тревога отступила, я озвучил правду, которую отрицал.

— Думаю, он мне очень нравится.

— Я знаю, что он тебе нравится. Джейсон, ты в последние полтора года почти не улыбался. Но несколько сообщений от этого парня, и ты преобразился. Я не идиот. Я слишком давно знаю тебя, друг мой.

— Я не могу это сделать. Я не готов.

Леви поднял мою голову со своего плеча. Он стер слезу, скатившуюся украдкой.

— Просто не спеши. Живи по одному дню за раз.

Я покачал головой.

— Он этого не хочет. Он участвует в этом только ради...

— Если ты скажешь, что он ищет только секса, я тебе врежу. Я уже назвал это хренью собачьей. Если он пять раз возвращался в твою постель, значит, он нашел в твоей несчастной заднице что-то привлекательное. Понятия не имею, что именно, но каждому свое, видимо.

Я отпихнул Леви, и он рассмеялся.

— Засранец ты, — сказал я, взявшись за тарелку с холодной едой и попытавшись снова.

В дверь тихонько постучали, и в кабинет заглянула Отэм.

— Эй, простите, что помешала. Ты сегодня почитаешь им, или мне самой? Они просят папочку.

Леви покосился на меня.

— Иди и почитай своим девочкам. Я в порядке.

— Приду через минуту, — сказал он жене. Когда дверь закрылась, он дотронулся до моей руки, не дав отрезать кусок курицы на тарелке. — Я не говорю тебе с головой бросаться во что-либо. Я знаю, что сейчас ты чувствуешь себя уязвимым, но не надо это приуменьшать. Постарайся посмотреть на эти отношения со Скайларом под другим углом и, может, ты поймешь, что все не так страшно.

Я покрутил этот совет в мыслях, не зная, что и чувствовать по этому поводу.

Леви не дожидался ответа. Он хлопнул меня по плечу и встал.

— Иди разогрей еду еще раз. Совсем уже остыло.

Затем он пошел к своим детям.

***

Утреннее солнце светило через ветровое стекло машины, заставляя меня щуриться и стонать. Я прислонился виском к окну и закрыл глаза, пока Леви вез нас в тюрьму.

Утром я выпил две таблетки ибупрофена, но они не помогли от головной боли. Я начинал думать, что надо рассказать о них доктору, поскольку боли становились непрекращающимися. Стресс и недосып на сей раз породили просто потрясающую мигрень.

Весь этот визит так взвинтил меня, что я всю ночь ворочался. Где-то после полуночи мне это так надоело, что я послал сообщение Скайлару, зная, что он примерно в это время уходит с работы. Я сказал себе, что это всего лишь способ отвлечься, но слова Леви из нашего разговора днем назвали меня лжецом.

Скайлар позвонил, и мы больше часа болтали по телефону ни о чем и обо всем. Точнее, болтал Скайлар, а я слушал. Он рассказал мне побольше о своих путешествиях и о волонтерской работе в Гане. Мы говорили об еде, фильмах, музыке. В какой-то момент мы начали обсуждать разницу между нашими поколениями, и это превратилось в какое-то нелепое соревнование, которое Скайлар решительно хотел выиграть. Когда мне пришлось объяснить ужасающий процесс записи песен с радио с помощью магнитолы и ручного кассетника, а также то, как сильно музыкальный канал MuchMusic влиял на социальный статус в старших классах, Скайлар хохотал так сильно, что пять минут подряд не мог говорить. Звук его смеха был бесконечным и прекрасным. Он влиял на меня таким образом, который я не мог или не хотел понимать. Когда мы положили трубку, я почувствовал себя лучше.

Дорога до тюрьмы строгого режима в Бате занимала двадцать минут. Мы приехали рано, и Леви припарковался перед главными воротами. Парковка была наполовину пустой, Фрэнсиса Гейбла нигде не было видно. Он мог быть уже внутри, на встрече со своим клиентом. Нигде не виднелось репортеров или протестующих, и это слегка ослабило мою нервозность. Всего несколько коротких месяцев назад их присутствие было таким заметным. Они всюду следовали за мной.

Я помассировал затылок и нервно подергивал коленом, набираясь смелости выйти из внедорожника и зайти в тюрьму. Спешить было некуда, и нельзя сказать, что мне не терпелось увидеться с Морганом. Если я никогда в жизни больше его не увижу, я буду совершенно доволен.

Леви заглушил двигатель и повернулся ко мне лицом.

— Ладно, пока он не заявился, тебе стоит знать, что Фрэнсис Гейбл — это реально скользкий ублюдок.

— Ты говорил. Я видел его в суде.

— Ты видел его как профессионала за работой. Ты видел его несколько сдерживающимся. Это другое. Сейчас здесь нет судьи, который может его прищучить.

— То есть, тут он не профессионал за работой?

Леви невесело рассмеялся.

— Казалось бы, да. Я приуменьшал то, что рассказывал тебе. Ты понятия не имеешь, каков этот парень. Его истинная натура проявилась, когда мы начали заниматься этим разводом. Если бы я встретил его на улице, я бы перешел на другую сторону дороги, чтобы не видеться с ним. Будь осторожен. Я бы не стал поворачиваться к нему спиной. Он мстительный, грубый, подлый и самый большой лжец из всех, что ты встречал, бл*ть.

— Все адвокаты — лжецы.

Леви шлепнул меня по руке.

— Эй, я протестую.

— Это правда. Ладно, он придурок. Принято к сведению.

— Джейсон, он не просто придурок. Он такой же манипулятор, как Морган. Это, бл*ть, жутко. Они из одного теста. Я не доверяю ему, и ты тоже не должен.

— Что ты хочешь сказать?

— Я говорю, будь осторожен и с ним тоже. Не только с Морганом. Сиди. Слушай. Постарайся не говорить слишком много.

— Ладно, — я посмотрел на бетонное здание вдали. На колючую проволоку по верху заборов. На зарешеченные окна. На вышки охранников. Все это устрашало.

— Как ты держишься? — тон Леви смягчился, и он дотронулся до моей руки, привлекая мое внимание.

— Не очень. Спал дерьмово.

— Ты не спал полночи, болтая со своим студентиком?

Мои щеки запылали, и я снова отвернулся.

— Я же просил не называть его так.

— Я тебя слышал. Ты шептался и хихикал под одеялом, как шаловливый маленький подросток. Это было мило.

Я проигнорировал усмешку Леви.

— Я не мог уснуть. Закроем тему.

Глянцевый черный Лексус заехал на парковку, привлекая наше внимание. Он припарковался через несколько рядов от нас.

— Это он. Пусть заходит первым.

Фрэнсис Гейбл был худым как палка и высоким. Он был одет в длинный темный плащ и черные перчатки. Полы плаща распахнулись от ветра, показывая сшитый на заказ костюм под ними. Мы находились слишком далеко, чтобы различить детали, но я знал, что он держал себя безупречно ухоженным. Ему было почти пятьдесят, с рыжевато-светлыми волосами и настороженными глазами, препарировавшими все, на что он смотрел. Направляясь к воротам, он держался с той же уверенностью и вальяжностью, которую я видел у него каждый день в зале суда.