Я усмехнулся, потерявшись в своих мыслях. Прочистив горло и глянув на доктора Палмера, я не смог прочесть выражение на его лице. Впервые с нашего знакомства стресс, который он носил в себе, уже не присутствовал. Морщинки и хмурая гримаса ушли. Он казался... завороженным?

— Я опять вас заболтал, да? Простите. Итак... — я выпрямился, окинув взглядом парковку. — ...приехали, да?

— Приехали.

Мы не сдвинулись с места. Жар его внимания выжигал меня изнутри.

— Могу я оплатить ваше такси до дома, мистер Доусон?

Разочарование, стиснувшее мое сердце, казалось почти физической силой. Я опустил подбородок, глядя на его ключи в моей ладони и зная, что как бы мне ни хотелось, не стоит напрашиваться на приглашение внутрь.

— Нет, все хорошо. Мне тут не далеко. Пешком дойду.

Он по-прежнему не порывался выйти из машины. Я рискнул посмотреть на него. Его внимание было всепоглощающим. Я почти видел мысли, бешено кружащие в его голове.

— О чем вы думаете? — спросил я приглушенным голосом.

Он несколько долгих секунд удерживал мой взгляд, после чего сказал:

— Я думаю... что вы невероятно завораживающий молодой человек и совсем не такой, как я думал.

Его взгляд упал на мои губы и остался там. Я задержал дыхание и ждал. Когда он пошевелился и ничего больше не сказал, я подтолкнул.

— И?

Его кадык дернулся, взгляд метнулся в сторону, затем обратно, и снова в сторону, сосредоточившись на лобовом стекле.

— И я слишком много выпил, и я примерно в десяти секундах от совершения ужасной ошибки.

— Неужели это было бы так уж плохо?

Его омыло волной печали, и он кивнул.

— Да, плохо, — затем он потянулся к ручке дверцы и вышел, оставив меня чувствовать себя гораздо более опустевшим, чем следовало.

Момент был упущен, и я еще минутку оплакивал его, после чего вышел следом.

У черного входа в его здание я протянул ему ключи и покачался на пятках, сунув руки в карманы. Я уже не чувствовал холод.

Он посмотрел на ключи в своей руке, поигрывая ими, и та постоянная хмурая гримаса прочно закрепилась на его лице.

— Спасибо, что подвезли мою несчастную задницу.

— В любое время, и я говорю серьезно. Доброй ночи, доктор Палмер. Увидимся на паре.

Я повернулся, чтобы уйти, но не сделал и трех шагов, когда его резкий голос остановил меня.

— Скайлар?

Мое сердце воспарило от звуков моего имени на его губах.

Когда я повернулся, он очутился прямо передо мной. У меня не было времени подумать, переварить или подготовиться. Он обхватил мое лицо ладонями и поцеловал, лишив возможности дышать. Мне потребовалась доля секунды, чтобы включиться в действие, но когда это случилось, я схватил его за рубашку и притянул ближе, упиваясь ощущением его губ на своих и близостью его тела. В поцелуе ощущался пьянящий привкус пива, напоминавший мне, что он много выпил, но мне было все равно.

Все закончилось слишком быстро. Он прислонился лбом к моему лбу и выругался.

— Черт. Я... Нам нельзя. Мне пора.

Он открыл черный ход в свое здание и скрылся внутри прежде, чем мой разум осознал происходящее. Я опоздал и не успел его остановить, и на секунду даже задался вопросом, не вообразил ли я случившееся.

Но стоя в желтом свете прожектора среди темной и ветреной парковки, я все еще чувствовал его на своих губах, ощущал его вкус на языке. Ощущение его твердых ладоней на моих щеках никуда не делось.

Моя голова кружилась от простого поцелуя, гудя и нешуточно возбуждаясь. Я направился домой, витая в облаках от желания.

Доктор Палмер действительно гей и заинтересован.

Ничего еще не закончилось.

Положив голову на прохладную поверхность письменного стола в моем кабинете и зажмурив глаза, я молился, чтобы ибупрофен сработал и избавил меня от жуткой головной боли, которая завладела мной на выходных и до сих пор не отпускала.

Выпивка пятничной ночью перешла в субботнее утро сожалений. Эти сожаления перешли в субботнюю выпивку, которая переросла в воскресную выпивку и ужасное похмелье, приправленное чувством вины, стыда и тошнотой.

И раскалывающейся головной болью.

Снова.

Я устроил Леви разнос в непонятном пьяном сообщении в пятницу ночью после того, как Скайлар подвез меня домой, затем выключил телефон, все выходные игнорируя его непрекращающиеся звонки и сообщения.

Сейчас было утро понедельника, и моя пара по древним цивилизациям начиналась через двадцать минут. Воспоминания о поцелуе со Скайларом до сих пор были живыми и яркими в моем мозгу. Часть меня винила во всем алкоголь, но большая часть меня знала, что это ложь. Его истории о путешествиях и жизнерадостная натура затянули меня. Что-то в нем пленяло меня. Он был совсем не таким, как я ожидал. Там, где я когда-то видел незрелого и нахального студента, неспособного заткнуться, теперь я видел совершенно другую личность.

Удивительная зрелость и житейская мудрость Скайлара сияли так же ярко, как его улыбка. Когда он говорил, когда он сосредотачивал все свое внимание на мне, все мои проблемы как будто ненадолго исчезали. Это было такое умиротворенное ощущение, что я упивался им. По какой-то дурацкой причине я не смог просто уйти в вечер той пятницы, даже зная, что поддаваться чему-то со Скайларом было неправильно.

Сожаление было нешуточным. Тошнота стискивала мое нутро, вызывая избыток слюны во рту, который приходилось сглатывать. Мысль о том, что сделал бы Морган, если бы увидел непрекращающийся флирт Скайлара или наш поцелуй у моего дома, вызывала желание собрать вещи и уехать из страны. Слишком легко было представить лицо Скайлара на множестве ужасных фотографий с места преступления.

Словно этого было недостаточно, какая-то более глубокая и темная часть моего разума задавалась вопросом, вдруг Скайлар не отличается от Моргана. Я много лет был влюблен в мужчину, которого, как мне казалось, я знал. Мы планировали совместное будущее, говорили о детях, занимались любовью, смеялись и собрали столько воспоминаний вместе.

Но я вообще не знал Моргана. Все это было ненастоящим.

Скайлар был загадкой, но его я тоже не знал.

Насколько просто Моргану было сбивать меня с толку? Выдавать ложь за правду?

Насколько мы действительно знали друг друга?

Может, вся жизнь — это сплошные иллюзии?

Я поднялся резким толчком и помолился, чтобы комната не закружилась. Приоткрыв глаза, я прислушался, оценивая головную боль, и решил, что стало относительно лучше.

Мне нужно беспокоиться не только о своей пьяной ошибке на парковке той ночью. Скайлар стоял на пороге раскрытия моей настоящей личности. Мои варианты относительно этого сокращались. Я мог скрестить пальцы и надеяться, что он пропустит ключевой кусочек пазла при исследовании — чрезвычайно неправдоподобный сценарий; или же я мог подойти к доктору Вескови и попросить убрать Моргана из числа субъектов для изучения, что вызовет вопросы и может привести к разоблачению. Я мог собрать вещи, уволиться с работы и уехать, но куда мне деваться и что делать с собой?

Моим последним вариантом, о котором я задумывался больше всего, было посадить Скайлара перед собой и рассказать ему правду. Если он действительно увлечен мной, может, я сумею уговорить его молчать. В обмен на молчание я мог предложить ему помощь с исследовательской работой, поделиться информацией, которую он не найдет в газетных вырезках или в интернете.

Мысль о том, чтобы обсуждать Моргана вслух с кем-либо, повышала мое кровяное давление. Я не знал, смогу ли это сделать и не спровоцировать у себя нервный срыв. Мои внутренности содрогались при одной лишь мысли об этом.

Я заламывал руки. Они были липкими и мокрыми.

Самый большой вопрос вот в чем — мог ли я доверять Скайлару?

Крошечная часть моего мозга говорила «да», но остальная часть меня бушевала, билась и напоминала мне, что я больше никому не мог доверять.