— Чтобы послушать про твои постельные приключения? Я подумаю. Но не раскатывай губу. Мне надо делать домашку, — на последних двух словах он показал кавычки пальцами в воздухе и усмехнулся.

— Засранец, — сказал я, рассмеявшись.

— Придурок.

— Мудозавр.

— Жополиз.

— О, это я люблю.

Джейкоб преувеличенно передернулся.

— Гадость.

Я сгреб его шею в захват и хорошенько взъерошил волосы, пока он верещал и пытался высвободиться. Мы оба хохотали к тому времени, когда он отпустил меня, и мама стояла на пороге кухни, улыбаясь нам обоим.

— Ты уходишь?

— Боже, лучше бы он свалил. От него мои девственные уши кровоточат.

— Ах ты бедняжка. Иди делай домашку, пока я не сорвал твою вишенку словами.

— Членосос, — проорал он, направляясь в свою комнату.

— И это мое любимое занятие, — крикнул я ему вслед. — Я пытался рассказать тебе про прошлый понедельник, но ты ж не слушаешь.

Когда я повернулся к маме, она вскинула бровь.

— Мы можем притвориться, что ты этого не слышала?

— Боюсь, это навеки выжглось в моем мозгу.

— Я слишком многим делюсь. Я работаю над этим.

Она притянула меня в объятия, раскачивая нас из стороны в сторону.

— Я могу это пережить. Просто подходи с умом к своим... приключениям.

— Это твое деликатное напоминание пользоваться презервативами? У нас уже состоялись эти лекции. Мне не нужно повторение. Обещаю.

Мама оттолкнула меня, шлепнув по плечу, но она смеялась.

— Я позвоню в следующие выходные, — сказал я, широко улыбаясь.

— Приходи снова на поздний завтрак.

— Думаю, я воздержусь, но может, я заскочу днем в следующее воскресенье и верну газеты.

Мама отмахнулась от меня.

— Это старые газеты. Они не имеют значения. Только место занимают.

Мне хотелось сказать, что они имеют значение для Уолтера, но я этого не сделал.

Я поцеловал маму в щеку и снова обнял ее как можно крепче.

— Люблю тебя.

— И я тебя люблю, солнышко. Веди себя хорошо.

По дороге домой я немного отклонился от курса и проехал мимо дома Джейсона, притормозив и припарковавшись на другой стороне улицы. Часть меня хотела позвонить в его квартиру и узнать, дома ли он, но другая часть меня знала, что добром это не кончится. Если кто и расскажет мне настоящую историю Моргана Аткинсона, так это мужчина, который был его мужем.

Кто лучше раскроет разум преступника, чем тот, кто прожил годы бок о бок с ним?

Вспомнив муки Джейсона и все то тревожное поведение, которое последовало за его признанием, я знал, что это будет несправедливо. Каким я окажусь человеком, если попрошу его пережить худший этап его жизни просто потому, что я хотел пятерку за проект?

Я все равно не мог заставить себя уехать. Всю неделю я наблюдал, как он тенью стоял перед аудиторией студентов, монотонно читал лекции, пока его разум витал где-то далеко.

Я вышел из машины и окинул взглядом улицу вокруг, пока подходил к входу в задние. За первой дверью находился интерком. Вторая дверь оказалась заперта. Я нашел номер его квартиры и позвонил прежде, чем успел передумать.

Я остался без ответа.

Я попытался еще раз, но тщетно.

Сдавшись, я отправился домой.

Хантер спал на диване, по телику шел «Звездный крейсер Галактика». Мэверик занимался за маленьким кухонным столом. Когда я вошел, он поднял взгляд и улыбнулся, затем вернулся к работе.

Я заперся в спальне и часами изучал газеты, собранные в родительском доме, и параллельно гуглил все, что мог найти о Кингстонском Душителе. Как я и подозревал, информация была в лучшем случае скудной. На его детстве делалось мало акцента. Его дело было слишком новым. Слишком свежим.

Я записал имена одиннадцати жертв — все мужчины-геи различных возрастов и этнических принадлежностей — и пометил даты, в которые они были убиты. Убийства растянулись на пятнадцать лет. Неудивительно, что Морган не привлекал к себе внимания.

Все они были убиты в схожей манере — задушены с помощью того или иного подручного средства. Самое раннее убийство было совершено с помощью галстука. Два следующих — с помощью чего-то более острого; орудие не нашли на месте преступления, но улики указывали на то, что это была какая-то тонкая проволока. Она рассекла кожу и перерезала сонную артерию у обеих жертв. Эти убийства были более грязными, чем предыдущее.

На нескольких жертвах были найдены волокна ткани. Но последнее убийство было худшим. Дэниэл Уайт боролся за свою жизнь до последнего. Отчет свидетельствовал о том, что у него была сломана скула, разбит нос, и он схлопотал несколько сотрясений. Морган не сумел убить его в той же манере, что и других мужчин, и вместо этого Дэниэл умер от рук Моргана на своем горле.

Показания свидетеля о дне ареста Моргана утверждали, что у подозреваемого осталось множество синяков и царапин от схватки.

Каждая крохотная деталь, на которую я натыкался, заставляла меня думать о Джейсоне, о том, как его наверняка вытащили на допросы, как он наверняка узнал правду о своем любимом мужчине, сидя в допросной комнате полицейского участка. Предательство, которое он, должно быть, испытал, казалось немыслимым. А потом было судебное расследование. Цирк со СМИ. Протестующие. Бесконечные обвинения убежденных в том, что он должен что-то знать и был причастен. Вся жизнь Джейсона в мгновение ока перевернулась с ног на уши.

Это вызывало у меня тошноту, а ведь этот ужас не затронул меня лично.

Прочитав все, что удалось найти, я сумел узнать немного о прошлом Моргана. Немного. Он был единственным ребенком, воспитывался матерью-домохозяйкой и отцом, который был суровым генералом армии. Его описывали как тихого и стеснительного ребенка, который испытывал сложности с заведением друзей и предпочитал играть в одиночестве.

Одна из его учителей в начальной школе, женщина шестидесяти с лишним лет на момент допроса, утверждала, что он вспыльчиво реагировал на провокации. Она также сказала, что Морган был склонен скорее к разрушениям, нежели к жестокости. Для него было более характерно бросаться игрушками и орать, нежели нападать на других детей.

Его школьные годы не были ясно задокументированы. Интервью с его матерью сообщало, что он заявил о своей ориентации в пятнадцать лет, а в подростковые годы его сильно мучили другие ученики. Женщина несколько раз подчеркнула, что ориентация Моргана не являлась проблемой в их доме. Или так она пыталась что-то скрыть?

По такому заявлению сложно было что-то понять. Любой открытый гей в старших классах мог подвергаться травле и издевательствам. Это само собой разумеющееся. Черт, да я сам получил свою долю проблем, а ведь я по натуре был добродушным и открытым.

Я раздраженно выдохнул и плюхнулся на кровать в окружении заметок и старых новостных статей. Мне было уже плевать на проект. Я мог думать только о Джейсоне.

Об его загнанном выражении лица.

Об отчаянии, жившем в его прикосновениях и поцелуях.

Об его непреклонной позиции в том, что мы не могли пересечь черту — он говорил это, прижимая меня к своей груди, словно не в силах ничего с собой поделать.

Я захлопнул ноутбук и закрыл глаза, пока факты и заголовки мелькали в моем мозгу. Звуки сдерживаемого удовольствия проносились в голове эхом воспоминаний. Ощущение пальцев, стискивавших мои волосы и направлявших мой рот к напряженному члену. Затем я увидел те темные душераздирающие глаза, которые смотрели на меня с трибуны в пятницу.

Я увяз в этом по уши, но совершенно не хотел сдавать назад. Возможно, изначально Джейсон представлял собой вызов — сексуальный и несчастный профессор, с которым мне хотелось трахаться до потери сознания — но что-то изменилось, и я не знал, что с этим делать.

Он уже не был вызовом. Он стал ноющей болью в груди, которая никуда не уходила.

Марианна Бейли сидела с прямой спиной, скрещенными ногами и сложенными на коленях руками. На ней были крупные очки в черной оправе, бордовая юбка-карандаш и скромная блузка нежно-желтого цвета. Ее светло-каштановые волосы были собраны, и несколько прядей обрамляло лицо. У нее были округлые щеки, нос картошкой и рвение, характерное всем ассистентам учителей. Некоторым эта позиция казалась наделенной властью. Когда я на последнем курсе университета получил должность ассистента учителя на кафедре истории, мне казалось, будто я взобрался на вершину мира.