Я ушел. Холодный лязг металлической двери, захлопнувшейся за мной, отразился финальным эхо.

Леви прислонился к своему внедорожнику на парковке и печатал что-то в телефоне. Услышав мое приближение, он тут же поднял голову. Когда наши взгляды встретились, вся решительность, которую я умудрялся поддерживать, пока выходил из тюрьмы, рассеялась. Мои ноги превратились в жидкость. Пошатываясь, я шагнул вперед и споткнулся.

Леви бросился навстречу и подхватил меня, когда я повалился на его грудь, содрогаясь и не в силах перевести дыхание. Потеря, вина, стыд, ужас, неверие, все это разом всплыло на поверхность, ошеломив меня и сбив с ног.

Я цеплялся за рубашку Леви, рыдая ему в шею и дрожа от вновь пробудившегося страха.

Леви крепко стиснул меня и вздохнул.

— Ты идиот. Я знал, что это случится.

Я ненавидел это отсутствие контроля, и Леви это знал.

Взяв себя в руки, я отстранился и повернулся спиной, вытирая глаза.

— Меня тошнит.

— Я знаю.

— Я чувствую себя таким дураком.

— Ты не дурак.

— Это все моя вина.

Леви развернул меня и в упор посмотрел мне в лицо.

— Это не твоя вина. Не допускай этого даже ни на секунду. Не позволяй ему пробраться в твою голову. Ты меня слышишь? Это на его совести. Морган убил этих мужчин, а не ты.

— Но я...

— Нет. Остановись немедленно, — он схватил меня за плечи и встряхнул. — Не вини себя ни в чем. Ты тоже жертва. Ты. Тоже. Жертва.

Он мог твердить это хоть до посинения. Я не думал, что когда-нибудь поверю ему. Ничего из этого не случилось бы, если бы не я и не мое дурацкое чувство юмора или мои бездумные слова, брошенные в шутку. Откуда я должен был знать?

Леви снова тряхнул меня.

— Джейсон. Джейсон, прекрати, — он похлопал меня по щеке, и только тогда я осознал, что уплываю куда-то, отрешаюсь, как это часто случалось в последнее время. Доктор Москони как-то это назвала. Я не мог вспомнить. Что-то про самосохранение или бегство.

Я моргнул, прогоняя дымку и всматриваясь в обеспокоенное лицо Леви.

— Я так устал.

— Я знаю. Давай я отвезу тебя домой?

Домой. Это слово ранило и жалило. Я закрыл глаза. Одна неделя, и потом мне не придется находиться в этом окружении. Одна неделя, и я смогу сесть в машину и оставить все это позади. Я молился, чтобы это не последовало за мной.

— Дерьмо.

Резкий тон Леви выдернул меня из приятных мечтаний о бегстве. Я распахнул глаза и проследил за его взглядом. На парковку завернул белый фургон со спутниковой тарелкой на крыше и словами СТВ-Ньюз на боку. Два других фургона от менее крупных новостных каналов ехали следом.

— Да твою ж мать, — как они всегда меня находят?

— В машину. Сейчас же, — Леви толкнул меня к своему автомобилю, выхватив ключи из кармана и несколько раз нажав на брелок, чтобы открыть дверцы.

Я завалился внутрь, а Леви побежал к своей дверце.

— Слава богу за тонированные окна, — сказал я, когда три человека выскочили из белого фургона; одна из них быстро побежала в нашу сторону, а второй, оператор, спешил за ней.

Леви завел двигатель внедорожника и надавил на газ, увозя нас от тюрьмы прежде, чем кто-то из них оказался достаточно близко, чтобы выкрикнуть вопросы.

Я стиснул свою переносицу и запрокинул голову. Леви долго ничего не говорил. Тюрьма находилась в Бате, провинция Онтарио, в двадцати километрах от Кингстона, где жили мы оба — во всяком случае, где пока что жил я.

— Одна неделя, — пробормотал я вслух, нарушив молчание. — Если они последуют за мной, я не знаю, что тогда делать.

— Сомневаюсь, что последуют, — Леви похлопал меня по ноге, затем убрал руку. — В тебе заинтересованы местные каналы. Долбанные протестующие и фрики. Сомневаюсь, что за пределами города тебе будут уделять так много внимания, поскольку ты избавился от бороды. Я регулярно смотрел национальные новости, и они уже несколько месяцев не упоминали тебя и не показывали твое лицо. Ты местная сенсация, но не более. Главным образом их интересует Морган. С тобой все будет хорошо. Ты предпринял меры предосторожности. Им придется знатно исхитриться.

— Знаю, но это не невозможно.

— Я это понимаю. Виндзорский университет готов пойти тебе навстречу?

Я приоткрыл глаза и несколько минут смотрел на дорогу.

— Ага. Они понимают последствия, которые возникнут, если я буду использовать свое настоящее имя. Они знают, что случилось здесь. Любого, кому сообщалось мое настоящее имя, попросили подписать соглашение о неразглашении. Все остальные профессора не будут знать, кто я. Сообщили лишь верхушке.

— Я рад, что они тебя приняли.

И я тоже. Пробыв в центре внимания почти восемнадцать месяцев и получив репутацию мужа Кингстонского Душителя, я не держал обиды на Университет Квин за их желание уволить меня. Кампус кишел новостными фургонами и протестующими с тех пор, как эта история просочилась в эфир. Большинство людей сочувствовало моей ситуации, но многие были убеждены, что я прекрасно знал о преступлениях Моргана и являлся его сообщником. Они меня боялись.

Из-за этого преподавание стало невозможным.

Виндзорский Университет предложил мне условный контракт, который прекратит действие, если там возникнут такие же проблемы. Они согласились на мою просьбу о преподавании под псевдонимом из целей приватности и безопасности, и я изо всех сил постарался изменить свою внешность, сбрив бороду и изменив стрижку. Этого могло хватить или не хватить.

Я просто был благодарен за возможность убраться от всего этого. Благодарен за то, что они дали мне шанс.

— Джексон Палмер, верно?

— Ага, — раньше я носил фамилию Палмер. Я взял фамилию Моргана, когда мы поженились, а теперь решительно намеревался изменить ее обратно. — Я подумал, что лучше выбрать фамилию, на которую я легко буду отзываться. Студенты не будут называть меня по имени, так что, если я запутаюсь с именем, ничего страшного.

Я перестал быть Палмером с 2003 года, когда легализовали однополые браки, и мы с Морганом поспешили в городскую администрацию, чтобы скрепить себя узами брака.

— Уверен, у моего отца случилась бы истерика, если бы он узнал, что я снова ношу нашу фамилию.

— Нахер его. Нахер их всех. Ты знаешь, что я думаю по этому поводу.

Я знал. И это ранило сильнее, чем я могу описать. Моя семья встала на сторону масс, верящих, что я годами прикрывал Моргана и знал, что он делает. Они отреклись от меня с самого первого дня, и ради своего психического здоровья мне пришлось оборвать связи с ними.

Я прислонился головой к окну с пассажирской стороны, пока мимо проносился мир — леса, фермерские поля с созревшим урожаем, иногда здание. Леви ехал по окольным дорогам вместо главного шоссе.

Вскоре мы въехали в Кингстон, и Леви направился к моему району.

— Ты собрал вещи?

— По большей части да, — я не говорил ему, что на протяжении всего суда над Морганом я жил в двух комнатах, не в силах натыкаться на напоминания о мужчине, которого я, как мне казалось, знал. Вместо того чтобы спать в хозяйской спальне, я перебрался в гостевую, отказываясь проводить ночь в постели, где мы когда-то занимались любовью.

Леви побарабанил пальцами по рулю, и я знал, что он пытается подступиться к вопросу, которого я избегал со времени ареста Моргана. Он время от времени поднимал эту тему, но до сего момента я обрывал его и отказывался это обсуждать.

Он свернул на подъездную дорожку, встав за моим гибридным Хендаем (прим. гибридный автомобиль — автомобиль, использующий для привода ведущих колёс более одного источника энергии), и заглушил двигатель. У дороги были припаркованы машины, принадлежавшие репортерам и протестующим. Как только мы остановились, люди высыпали на газон перед домом, приготовившись к очередному раунду. Полиция несколько раз прогоняла их, но они всегда возвращались. Я стиснул зубы и игнорировал их.

Перед нами возвышался классический колониальный двухэтажный дом, который я купил со своим мужем пятнадцать лет назад. Красный кирпич и белые ставни казались уже не такими симпатичными, как раньше. Дом находился на тихой улочке в уважаемом квартале.