Я ведь даже не попытался её вернуть. Ни разу после того, как узнал, что она уехала, не съездил к ней и не задумался: а вдруг она ждала? Я просто трахал всё, что движется, при этом, закрывая глаза, видел только её. И как бы я ни хотел, чтобы это наваждение меня, наконец, отпустило, это не происходило. Годы шли, но мое наваждение следовало за мной по пятам.

— Твою мать, — прошипел я своему отражению и с отвращением закрыл кран, понимая, что, несмотря на здравый смысл, с каждым днём Крис всё больше снова вживлялась в мои мысли.

Денис

Я прожигал молодость вплоть до двадцати трёх лет. Универ-клубы-пьянки-девки, и такой расклад изо дня в день. Учился в крутой юридической академии с такими же остолопами, каким был и сам, имеющими родителей с бабками и связями, но не понимающими в жизни вообще ни черта. Почти у каждого из нас была тачка, которую нам купили родители, и средства на все различные развлечения, которые часто заканчивались драками. Характер у меня не подарок, скажу прямо, и одно слово, криво сказанное в мою сторону, могло привести меня в отделение полиции. Не единожды отцу приходилось вытаскивать меня из обезьянника, где я оказывался после очередной потасовки, затейщиком которой тоже в девяноста процентах случаев оказывался я. Не горжусь этим, но назад время не вернёшь, так что, что было, то было. Приземлял меня всегда лучший друг, с которым мы были вместе с самого детского сада. Паша был полной мне противоположностью — всегда спокойный, серьёзный, ответственный, но далеко не мягкохарактерный. Может, поэтому наша дружба и не распалась сразу после школы. В нас было много различий, но одна общая черта всё же имелась, — мы оба были лидерами, имеющими цели. Эти цели никогда не перекликались между собой, поэтому и конкуренции у нас не было, но была взаимная поддержка и понимание.

Когда нам с Пашей было лет по четырнадцать, или пятнадцать, из их семьи ушёл отец. Мы, озабоченные пацаны-подростки, точно понимали что к чему. Мужика потянуло на лево, гормоны заменили серое вещество, и удачно вытеснили из головы семью и детей. И, если Марк, казалось, пережил эту историю достаточно стоически, то был человек, который явно принимал ситуацию на свой счёт. И это была не Татьяна Ивановна, мать моего друга. Сколько себя помню, она всегда была мудрой, уравновешенной женщиной, которая могла трезво оценить ситуацию, какой бы тяжелой та не казалась. Потерянным щенком тогда выглядела маленькая девочка с двумя белокурыми хвостиками и огромными испуганными голубыми глазами, переливающимися на свету палитрой ярких блёсток, как самый тонкий в мире хрусталь.

— Паш, а когда папа вернётся? — тихо спросила она брата, когда мы, сидя в его комнате на верху, рубились в какую-то видеоигру. Зашла тихонько, как мышка, и стеснительно опустила голову, остановившись перед нами.

Друг отложил джойстик в сторону и усадил девочку между собой и мной.

— Малышка, он не вернётся, — словно, подбирая каждое слово, выдавил Паша.

Голубые глаза сначала удивленно округлились, а потом, когда осознание услышанного пришло, постепенно наполнились влагой. Нижняя губа Кристины предательски дрогнула, но девочка усилием воли подавила в себе всхлипы.

— Что, совсем никогда?

Паша погладил сестру по спине и нахмурился.

— Думаю, что совсем.

— Это из-за меня? — внезапно спросила она. А я не понял… Ну с чего ребёнок взял, что в чём-то виноват? — Он обиделся? Я что-то сделала плохое?

— Нет, Кристин. Ты здесь не причём, — вдруг сказал я. Знаю, не моё было дело, но хотелось внести в свою лепту, чтоб девочка перестала волноваться.

— Дэн прав, — дополнил Паша. — Ты не виновата. Просто у папы — как бы это сказать помягче… появилась… другая тётя.

Крис пристально смотрела на Пашу, а в глазах — непонимание.

— Так бывает иногда, понимаешь? Он просто… как это тебе объяснить-то… разлюбил нашу маму. В этом нет ни твоей вины, ни моей. Ни маминой.

Девочка расплакалась и переползла брату на руки.

— Значит, просто любить и разлюбить можно кого угодно? Ведь папа и нас разлюбил просто так, и ушёл от нас?

Паша долго не мог найти правильный ответ, и, как бы ни хотелось мне помочь, из моей головы тоже ушли все адекватные слова. Как такой маленький ребёнок, как эта семилетняя девочка, может задаваться такими взрослыми вопросами? Как они рождаются в этой детской голове?

— Одно я тебе могу пообещать точно, — сказал он. — Я тебя уж точно никогда не разлюблю.

В тот день он дал обещание не только не разлюбить, но и заботиться о ней с матерью, потому что теперь он в семье мужчина, и верно исполняет его по сей день. Я им горжусь. Паша настоящий мужик.

А ещё с тех пор эта маленькая прилипала следовала за нами везде, где только можно. Залипаем в компьютере — она под боком, выезжаем со двора на великах, она бежит вдогонку, размахивая сухой палкой, безуспешно пытаясь вставить её в чьё-нибудь колесо, не слушаясь замечаний. Когда мы с Пашкой тусили у меня дома, Кристину под своё крыло обычно брала моя мама. Она её очень любила. Да и отец тоже, несмотря на то, что всегда был довольно сдержанным в проявлении своих эмоций. Мать всегда пророчила Кристину мне в невесты. Я смеялся поначалу. Потом стал раздражаться каждый раз, когда мама говорила, что хотела бы Кристину себе в невестки. Психовал, огрызался. Мелкая ведь! Да и вообще, девушку я себе выберу сам. Вон сколько их: красивых, взрослых, фигуристых, умеющих целоваться. Зачем мне малявка-то?

Не учёл я одного. Что эта малявка через несколько лет вырастет и превратится в самую прекрасную девушку из всех, кого я мне только доводилось встречать.

В двадцать три года я получил диплом магистра по юриспруденции и незамедлительно отправился работать в юридическую фирму отца. Так мне было предначертано с самого рождения — пойти по стопам своего родителя. Я остепенился, с ежедневными тусовками завязал, да с пьяными драками. Работал, пытаясь вникать в суть дела, и у меня уже даже стали появляться свои клиенты; жил в родительском доме, и часть заработанных денег откладывал в банк под проценты. Примерно каждый месяц знакомился с новой девчонкой, пока не встретил Инну. С ней я провстречался месяца два или три. Сам не знаю, почему. Я никогда не чувствовал к ней ни грамма того, что испытал за три месяца с белокурой девочкой с изумительно-голубыми глазами.

Я понял, что пропал примерно через год, но в какой именно момент это случилось, мне никак не удавалось вспомнить. Тогда мне было двадцать четыре, а Кристине — шестнадцать. Огромная разница. Непозволительная. Она, по сути, была еще ребёнком. Но от детскости в этой изумительной девушке не осталось ровным счётом ничего. Её небесного цвета глаза сияли ещё ярче прежнего, смотрели на мир по-взрослому. Фигура стала изящной, словно изгибы самой виртуозно исполненной виолончели, округлились бедра, грудь аппетитно выделялась под одеждой. Ее длинные, стройные ножки сводили меня с ума. Я боялся даже допускать те мысли, на какие наводили меня эти ножки. Ведь Крис было всего шестнадцать…

От обиженной отцом девочки не осталось и следа, благодаря Павлу. Он вселил в неё столько уверенности и жизнелюбия, что на любую ситуацию, которая могла показаться обычной девчонке сложной и непреодолимой, она реагировала с завидным оптимизмом. Эта черта мне, пожалуй, нравилась больше всего. Крис была моей лучезарной девочкой. Моим персональным солнцем в жизни. Через год, на свой день рождения, я сдался. Когда все уже разъехались по домам, мы остались в ресторане втроём — я, она и Паша. Крис была до невозможности красивой в своём белом шёлковом платье. Весь вечер мне хотелось закрыть её собой, защищая от пожирающих мужских взглядов. Прорычать, проорать: “Моя! Моя и только! Так что спрячьте свои сальные взгляды, ни один из вас не достоин Ангела”.

Неправильно конечно по отношению к Паше, но, когда он вышел поговорить по телефону, я подошёл к Кристине. Ближе, чем того позволяли рамки приличия, вплотную почти. Не оставляя никому из нас ни миллиметра личного пространства, и, обхватив ладонями хрупкие плечи, едва касаясь шелковистой кожи, спустился к ладоням и переплел наши пальцы. В глаза ей смотрел неотрывно и видел искорки счастья. Они зеркалили мои эмоции. Крис задрожала в моих руках, как осиновый лист, и я не удержался. Обхватил руками нежное лицо и коснулся ртом её мягких губ. Осторожно, испытывая нас обоих на выдержку. А она отвечала. Она, твою мать, меня не отталкивала, не пыталась вырваться, она отвечала. Робко, смущенно, но с максимальной самоотдачей. Это было все, чего я желал — моя маленькая, ласковая, нежная Крис в моих объятиях. Я был самым счастливым засранцем в целой вселенной.