С другой стороны, мы с Пашей всегда выручали друг друга. Были ситуации и посложнее, и отказать другу в таком плёвом деле было бы, как минимум, странно, как максимум, подозрительно. Поэтому решил, что нет ничего сложного в том, чтобы наведаться к Кристине пару раз за неделю, и удостовериться, что её не похитили пришельцы. Сарказм, конечно, но, беря во внимание нелепость гипертрофированной опеки моего друга над его сестрой, кто его знает, чего он себе навыдумывал.

— Да без вопросов. Заеду к ней на днях, — ответил я.

Паша как-то подозрительно скривился и нерешительно постучал пальцами по столу.

— В общем-то, мне было бы спокойнее, если бы ты смог забирать её с работы вечером в пять. Каждый день, — сказал он, и моё лицо, наверное, перекосилось, потому что он сразу же добавил: — Честно, я не обижусь, если ты откажешься. Дела, работа. Личная жизнь. Я пойму.

— Паш, ничего личного, — я внимательно прищурился, всматриваясь в обеспокоенное лицо друга, — но тебе не кажется, что ты перегибаешь палку со своей заботой?

Нет, ну правда. Когда в субботу Кристина бурно отреагировала на замечания Паши по поводу её новых подруг, я был немного озадачен, даже несмотря на то, что в итоге сорвался с места и пошёл следом за ней. Я видел, в каком удручённом состоянии она находилась, и мне стало тревожно. Ничего личного, волновался я о ней исключительно, как о старой знакомой, о друге детства. Теперь я начал понимать, почему она вспылила. Да Паша просто ведёт себя так постоянно. Не даёт ей без него и шагу ступить. Девчонке двадцать лет, у неё должна быть какая-то личная жизнь, тусовки, подруги (про мужиков я нарочно не упоминаю, иначе внутри меня может лопнуть воображаемый шар с губительным количеством сдерживаемого до сих пор гнева; мне, какого-то чёрта, хочется рвать и метать при мысли, что она спит с кем-то другим), и это тупо ускользает мимо неё из-за того, что старший брат возомнил себя её папочкой, оточил гиперопекой и не даёт без него и шагу ступить.

— Я это делаю для её блага, — спокойно и уверенно сказал он.

— Да, только вот думаю, со стороны это выглядит иначе.

— Как бы она не артачилась, она точно знает, что я всё делаю правильно. А на мнение остальных — плевать.

Я фыркнул.

— Никогда не замечал в тебе этой черты.

— Какой?

— Деспотичности.

Паша молча отмахнулся, а я продолжил:

— Я серьёзно говорю. Думаешь, если ты будешь наседать, сделаешь лучше? Ваши отношения на хрен развалятся. Они уже трещат по швам, и мне это заметно, как никому другому.

Не могу понять, почему меня это вообще заботит, но из памяти не выходит вид тоскливых голубых глаз, с трудом сдерживающих слёзы. Такими они были в тот момент, когда я её догнал у дороги и развернул к себе. Она пыталась делать вид, что всё нормально, но я видел, с каким трудом ей это даётся.

— Старик, — друг вздохнул, прочистив горло, — ты многого не знаешь.

— Смотри, совет я тебе дал, а там решай сам, — сказал я, снова открыв ноутбук и принявшись корректировать пункты в очередном договоре купли-продажи.

Паша встал и подошёл к двери.

— Отказываешься?

— Нет, — ответил я. — Так и быть, поработаю надзирателем твоей сестрёнки, пока утрясёшь свои дела. Когда приступать?

Глаза уже саднило от ультрафиолетовых излучений компьютерного экрана. Закончив годовой отчёт по налогам, я откинулся на спинку кожаного офисного кресла и зажмурился, в красках представляя будущую неделю: с постоянным стояком. Буду откровенным хотя бы с собой, прошло почти три года с тех пор, как мы были вместе, но реакция ниже пояса не заставляла себя ждать, когда она украдкой посматривала на меня. И не только там. Самое худшее, что в такие моменты в груди все тоскливо замирало.

Кто-то скажет, что я к ней всё ещё был неравнодушен, но я уверенно отвечу: чушь! Я больше не любил ее. Невозможно продолжать боготворить ту, что подло сбежала от тебя, не соизволив даже расстаться по-человечески. Скорее всего, это происходило по умолчанию, ведь знакомство длиною в жизнь из памяти не выкинешь. К тому же, как ни крути, девочка она красивая, и я ведь не импотент, чтобы по достоинству не оценить её внешность — эти идеальные длинные ноги, тонкую талию, которую всегда хотелось крепко сжать в своих руках, чуть ли не до хруста, упругую круглую грудь… Твою ж мать. Я чувствовал, что меня несёт лишь при одной мысли о том, что она будет маячить у меня перед глазами целую неделю. А мне это было не нужно, если я хотел достойно выполнить поручение Паши, и не затащить его сестрёнку в постель. Опять.

В таких случаях, как правило, приходят на помощь старые знакомые, и сегодня вечером я собирался нагло использовать их готовность подставить одинокому, скучающему мужчине своё нежное плечо.

За Инной я заехал в восемь. Она вышла из подъезда нового пятнадцатиэтажного дома и направилась навстречу моей машине, уверенно покачивая сочными бёдрами. Она была шикарной женщиной, всегда с идеально выпрямленными рыжими длинными волосами, сексуальным макияжем, всегда одевалась по последнему писку моды, и, главное, под её дорогими дизайнерскими шмотками часто не оказывалось белья. Развратная. Искушённая. Мне в ней это нравилось.

Но общих тем, кроме ничего не значащего секса, с ней не находилось. Она была человеком узкого кругозора, и все её интересы сводились к походам в салоны красоты и знакомствам с мужиками. Пустышка, с которой я бы никогда не решился связать свою жизнь.

Сев в машину, красные пухлые губы растянулись в кокетливой улыбке.

— Привет, дорогой, — шепнула она, и чувственным поцелуем прикоснулась к моим губам.

Я тут же ответил, перехватывая инициативу, углубляя поцелуй, и переплетая язык с её умелым язычком.

— Привет, красавица. Куда твоя душа желает податься сегодня?

— Ну-у, — протянула она, — может, сегодня в «Ролекс»? В прошлый раз мне там понравилась музыка. И коктейли зачетные.

— «Ролекс», так «Ролекс», — выдохнул я, завёл машину и вырулил с парковки.

Как только мы ввалились в квартиру Инны после часа ночи, я рывком притянул её к себе и, сжимая руками подтянутую задницу, жадно поцеловал в шею. Пара стаканов виски сделала своё дело — я потерял тормоза. Инна рвано выдохнула, когда мой язык коснулся пульсирующей чувствительной точки над ключицей, и запустила руки в мои взъерошенные волосы. Терпкий запах духов ударил в нос. Слишком приторный и сладкий, почти до тошноты. Мне был больше по душе пьянящий аромат белокурых волос, сводивший с ума своей чистотой и незамысловатостью. Я до сих пор помнил упоительный, непередаваемый ягодный запах. Он не сравнится ни с каким другим. Его я узнаю из тысячи.

Разозлившись на самого себя, подцепил пальцем бретели чёрного платья и потянул вниз, освобождая тяжёлую грудь от обтягивающей блестящей ткани. Сжал руками, всасывая напряжённый сосок, и слегка прикусил его зубами. Не то… Она не та. Инну не хотелось ласкать, доводить до экстаза, дразнить. Её хотелось брать. Пользоваться тем, что она предлагала.

Сердце рвалось от осознания, как неправильно было всё происходящее, но пары алкоголя совместно с умелыми ласками искушённой девицы мало-помалу справлялись с задачей. Тесный плен джинсов причинял боль восставшей плоти. Терпение было на пределе. Потянул за молнию, расстегивая ширинку и, не раздеваясь, резко вжался в неё. Царапая плечи, Инна закрыла глаза от удовольствия, а я толкнулся глубже. Снова. И снова. И каждый грёбаный толчок отзывался болью в области грудной клетки. Я знал, что поступаю, как мудак, но чем сильнее росло чувство стыда внутри, тем сильнее вколачивался в податливое тело. Лишь бы из головы выветрился образ белокурой девчонки, что не давал мне покоя весь вечер.

— Дэн…

Инна прильнула к моим губам, но я отстранился. Обхватил рукой тонкую шею, и спустя ещё несколько толчков меня настигла волна облегчения. В физическом плане.

Стоя в ванной комнате и оперевшись о белоснежную раковину, я с презрением сверлил взглядом своё отражение в зеркале под звук льющейся из крана воды, которая кое-как помогала заглушить внутренний голос, разносящий меня в хлам. Я думал о Кристине во время секса с другой женщиной. И черт меня подери, но именно так и происходило последние два года. С той только разницей, что до возвращения Крис игнорировать мысли о ней было куда проще. Так стало мерзко от самого себя, что черти внутри грозились меня сжечь дотла. Кто я после этого?