С меня тогда весь курс угорал, а я никак не мог избавиться от внимания навязчивой поклонницы. На неё ничего не действовало. Ни просьбы, ни намёки. Грубо отшить не позволяло воспитание, над Ивановой итак издевались все, кому не лень. Но моё хорошее к ней отношение она истолковывала неверно, и ситуация лишь усугублялась.

В последний раз я видел Лизу лет пять назад. Она тогда заявилась ко мне домой. Рыдая навзрыд, горестно сообщила, что нас разлучает судьба, поскольку её семья переезжает на север. Какое я испытал облегчение – не передать словами.

И вот на тебе… пришла. Как вообще реагировать на её появление?

Дверь приоткрывается шире, и в комнату заходит… нет, не Иванова точно. Навязчивую рыжеволосую зубрилу мне ни с кем не перепутать.

На пороге моей комнаты девушка. Брючный костюм насыщенного красного цвета. Тёмные волосы собраны в замысловатую причёску. На левой руке поблёскивают часы.

Стоит полубоком ко мне, рассматривает фотографии, которые висят на стенах.

– А вот и наша гостья…

Поворачивается.

– Однокурсники помнят о тебе, хотят поддержать, – продолжает тараторить под боком мать.

Сначала я вообще не понимаю, кто это. Лицо кажется мне знакомым, но я никак не могу вспомнить, где видел эту девушку. Правильные тонкие черты лица. Идеальный макияж, прямой взгляд. И вот в нём… есть то, из-за чего я впадаю в ступор. Чем дольше смотрю ей в глаза, тем отчётливее вижу страх, который в них плещется. Его не скрыть и не спрятать, как бы она не храбрилась. Он настолько явный и осязаемый, что сомнений не остаётся…

Ещё один внимательный взгляд. Контрольный. Теперь уже подмечаю все детали: от многочисленных украшений, красующихся на пальцах, до горделивой царской осанки. И да, осознание того, что ко мне в дом пришёл человек, которого я меньше всего хотел бы сейчас видеть, шарахнуло словно кирпичом по голове.

Кажется Женька показывала мне её фото. Только на моей памяти она была блондинкой.

– Ребята гостинцы тебе передали. Ты хоть спасибо скажи, приятно ведь как! – доносится до меня голос матери.

Мы с незнакомкой всё ещё смотрим друг на друга. Она – затравленно. Я – с плохо скрываемым изумлением.

– Ей? Спасибо? – уточняю у матери, склоняя голову вбок.

Гостья хмурится и на секунду недовольно поджимает алые губы. Помаду, видимо, подбирала в тон своему костюму.

– Здравствуй, Максим, – произносит тихо, но уверенно.

Обрела голос значит… Я уж думал так и будет стоять молча.

Вскидываю бровь и ухмыляюсь. К моему удивлению её щёки стремительно заливаются краской не то стыда, не то смущения.

Да уж, встреча так встреча! Вот уж чего не ждал.

– Галина Юрьевна…

Вскидывает вверх подбородок, не отводит взгляд. А руки-то дрожат, оттого и прячет их в карманы своего брендового костюма.

Делает глубокий вдох. Я его слышу. Едва заметный, рваный, судорожный.

Нервничает, хотя упорно продолжает строить из себя Жанну Д‘Арк.

– Меня зовут Арина Барских… Это я сбила вашего сына.

В комнате повисает гробовая тишина. Потом мать издаёт какой-то странный звук и хватается за сердце.

– Мам, – на автомате встаю, но тут же оседаю, скривившись от боли.

– Где у вас сердечные капли? – обеспокоенно спрашивает нарушительница нашего спокойствия, бросившись в сторону двери.

– Кухня, верхняя полка, быстрее давай неси! – командую, с тревогой наблюдая за родительницей.

Брюнетка спешит туда, а я протягиваю руку матери и прошу её присесть на кровать.

– Мам, что такое? Сердце?

– Ой… – она то закрывает, то открывает глаза.

– Мам… Дыши-ка глубже.

– Как же так, Максим… – качает головой будто не верит. – Это дочка того Виктора? Она?

Она появляется рядом с нами в ту же секунду.

– Вот, выпейте, – вкладывает в руку матери чашку, пахнущую валокордином, и приседает у её ног. – Извините, я не хотела…

– Не хотела, – повторяю раздражённо. – Какого чёрта ты вообще сюда заявилась?

Она виновато опускает глаза.

– Сколько ты накапала? – интересуюсь мрачно.

– Я знаю, сколько капать!

– Клянусь, если из-за тебя с моей матерью что-нибудь случится…

– Галина Юрьевна, как вы? – перебивает меня она. – Ради бога простите… Но скажи я правду там на лестничной клетке, вы бы меня и на порог квартиры не впустили.

О, не сомневайся, так и было бы.

– Мам, – сжимаю её руку чуть сильнее. – Ты как?

Опускает пустую чашку на колени.

– Полегче стало, – шепчет она. – Сердце… что-то прихватило.

Я шумно выдыхаю.

– Точно всё в порядке? Может вызвать скорую? – сомневается девчонка.

– Не надо, – произносит мать одними губами.

– Мам, может и правда…

– Нет, сынок, я в порядке. Разнервничалась просто, – достаёт из кармана платок и вытирает вспотевший лоб.

Барских встаёт и отходит к окну. Снова прячет руки в карманах широких брюк и вздыхает, опуская голову. Пялится на свои туфли.

В напряжённом молчании проходит несколько мучительно долгих минут. Мать поворачивается ко мне. В глазах немой вопрос. Думаю, она, как и я, в растерянности.

Кто ж знал, что дочь Барских заявится сюда спустя месяц. Вот только зачем пришла?

– Иди приляг, мам, – вглядываюсь в бледное, осунувшееся лицо.

Кивает. Осторожно поднимается с постели. Бросает в сторону «гостьи» ещё один взгляд и потихоньку выходит. Притворяет дверь, оставляя нас наедине, и в комнате в этот момент становится нечем дышать. Будто весь воздух разом выкачали…

Барских начинает разговор первой.

– Максим…

Поворачиваю голову в её сторону. Ловит мой злой взгляд и тушуется. Правда довольно-таки быстро берёт себя в руки.

– Я знаю, что ты и твоя семья не рады видеть меня здесь, но мне нужно было это сделать, – произносит на одном дыхании.

– Сделать что? Мать мою доконать? – интересуюсь гневно. – У неё сердце больное, а тут ты со своими откровениями!

– Я не знала…

– Зачем ты сюда пришла? – задаю прямой вопрос в лоб.

– Я… – закусывает губу, отворачивается. Явно борется сама с собой и не хочет отвечать. – Говорю же, мне это нужно было.

– Для чего? – продолжаю сверлить её профиль недобрым взглядом.

Гипнотизирует стену напротив. Молчит…

– Совесть, что ли, проснулась? – кладу ногу на кровать. Вытягиваю её и морщусь от боли.

Сука, что ж такое. Принесите мне топор кто-нибудь…

– Называй это так, – слышу её тихий ответ.

– И как? Полегчало? – хмыкаю, поворачиваясь к ней.

Подловил. Наблюдала за мной исподтишка. Натыкается на мой мрачный взгляд и корчит жалостливую мину.

– Максим, – сглатывает, облизывает искусанные на нервной почве губы. – Мне жаль…

– Мне твоя жалость не нужна! – перебиваю грубо.

– Да послушай ты! – явно злится.

Злится? Серьёзно?

– Мне жаль, что я не нашла в себе смелости прийти к тебе раньше, – теребит кольцо на пальце, но по-прежнему смотрит прямо в глаза, хотя кожей чувствую, что даётся ей это непросто. – Я за рулём с двенадцати лет. И нет, я не пила в тот день. Ехала за подругой. Отвлеклась на телефон… Всего секунда…

Всего секунда – и моя жизнь разделилась на «до» и «после».Как бы прозаично это не звучало.

Она зажмуривается. Качает головой.

Вспоминает ту роковую ночь?

– Я не увидела тебя…  Не заметила за припаркованной ладой. Не знаю, как так вышло… – делает неопределённый жест рукой.

– Неудивительно, – комментирую я сухо. – Ты неслась как ненормальная…

– Я очень… спешила, – зажимает пальцами переносицу. – Знаю, что это меня не оправдывает.

Вообще не оправдывает. Учитывая, что в том месте находится пешеходный переход.

Снова тишина. Звенит в ушах.

Смотрю на девушку, которая меня сбила. Пытаюсь прислушаться к себе и понять, что чувствую. Ни черта не разобрать. Клубок неясных мыслей и противоречивых эмоций, перекрывающих друг друга.

– Я просто… не сплю нормально… – признаётся вдруг.