Смех в «Балаганчике» звучал благодаря стараниям хороших кабаретных артистов, к числу которых принадлежал и Сергей Мартинсон. Репертуар состоял из коротких пьес, интермедий, было много музыки и песен. Содержание не подрывало государственных устоев. Зрителей потчевали неприхотливыми историями о том, как в средневековой Севилье некий дон Фредерик решил проникнуть ночью в спальню к юной красавице. Добрался до её дома. Вошёл и вдруг услышал богатырский храп. Столь прозаическая деталь мигом развеяла романтический ореол вокруг предмета его вожделений. Разочарованный влюблённый удалился восвояси, а на утро выяснил, что впотьмах он по ошибке попал в конюшню и слышал, как храпела лошадь.

Произведения на злобу дня не приветствовались. В лучшем случае пародировались известные романсы, слегка разукрашенные современными реалиями. Например, в «Трамвайной песенке» рассказывалось о молодом пассажире трамвая, влюбившемся в красивую кондукторшу. Обнаружив, что тот едет без билета, красотка пристыдила «зайца» и вытолкнула на полном ходу из вагона:

Пожалуй, типичным образцом кабаретного «развлекалова» того времени можно считать «Песенку о крокодиле»:

В одной из программ «Балаганчика» Сергея Александровича увидел сотрудник московского Театра Революции и пригласил эксцентричного актёра на работу в свой театр. Мартинсон согласился и переехал в Москву.

Театр Революции был основан в 1922 году и назывался тогда Театр революционной сатиры. Первые два года им руководил Мейерхольд, затем Всеволод Эмильевич вплотную занялся своим театром и отошёл от дел. В Театре Революции ставили очередные режиссёры, одним из них был ученик Мастера молодой Алексей Грипич. Он с ходу втянул Мартинсона в работу, дав ему роль в спектакле по пьесе Бориса Ромашова «Воздушный пирог».

Это остросатирическая комедия, пафос которой направлен против теневых сторон коммерческого быта. События пьесы происходят весной 1922 года, то есть в разгар нэпа, период оживления всякого рода сомнительных дельцов и спекулянтов. Фабула «Воздушного пирога» опиралась на достоверные факты, связанные с происходившими тогда уголовными процессами. Самый громкий из них — процесс бывшего председателя правительства Дальневосточной республики Александра Краснощёкова, осуждённого за злоупотребление властью, незаконное финансирование частных лиц и фиктивных предприятий, за привилегии родственникам. Короче, за жульнические порядки, заведённые им в советском банке.

Пьеса феноменально затянута — пять действий, пятнадцать картин. Тридцать пять основных действующих лиц, а также: «Служащие банка, газетчики, швейцар в гостинице «Красный Рим», метрдотель, официанты, милиционер, агенты МУРа, красноармейцы, посетители кафе, публика на бульваре». Не затеряться бы артисту в таком многолюдье!

Мартинсон играл Адама Ивановича Плюхова — секретаря банка, тип довольно часто встречающегося прохиндея и в жизни, и в драматургии. На каждом шагу он изрекает пошлости. (Например, обращается к молодой сослуживице: «Если бы не патрон, я полюбил бы вас со всей романтикой, увы, не свойственной современности».)

Во главе банка поставлен большевик Коромыслов. Он совершенно не смыслит в финансово-торговых проблемах, поэтому прохвосты, вроде Плюхова, сплошь да рядом самым наглым образом обводят красного директора вокруг пальца. Эта катавасия продолжается до самого финала, который откровенно цитирует Гоголя. Действующие лица собрались в зале ресторана, на сцене — битком. Уже всё ясно, все перессорились, уже принесли и зачитали телефонограмму: «Коромыслова устранить и предать суду. Рака, Брунка, Плюхова сместить с преданием суду…»

«Б это время на пороге в зал появляется группа красноармейцев. Впереди сотрудник ГПУ. Общее изумление. Испуг. Фигуры застыли в самом невероятном переполохе.

Сотрудник ГПУ. Граждане! По приказанию прокурора республики вы арестованы. Попытки к бегству бесполезны: здание оцеплено. Прошу сохранять полный порядок.

Немая картина.

ЗАНАВЕС».

Нет, не затерялся Сергей Александрович в подобной кутерьме. Все были довольны его игрой — зрители, коллеги, критики. Ему даже передали, что отзывами о нём заинтересовался Мейерхольд, хочет посмотреть его в роли Плюхова.

И вот однажды в антракте «Воздушного пирога» Сергей Александрович стоит за кулисами и видит, что по коридору идёт Мейерхольд, чуть сзади его жена, Зинаида Райх.

Возле артиста Всеволод Эмильевич остановился, протянул руку:

— Здравствуйте, товарищ Мартинсон!

Сказал и пошёл дальше. А Зинаида Николаевна, задержавшись на секунду, заговорщически успела шепнуть:

— Хорошо. Вы понравились Всеволоду Эмильевичу.

Через два дня в дирекции Театра Революции раздался телефонный звонок — хотели поговорить с Мартинсоном. Когда Сергей Александрович подошёл, услышал в трубке:

— Сейчас с вами будет говорить Мастер.

После короткой паузы растерявшийся артист услышал:

— Здравствуйте, товарищ Мартинсон. Я хотел, чтобы вы сыграли Хлестакова в «Ревизоре», который собираюсь ставить. Надо бы встретиться и поговорить.

Утром 12 марта артист зашёл к Мастеру домой, на Новинский бульвар, 16, и вот уже они вместе едут оттуда на Садово-Триумфальную, в его театр.

В тот день в ТиМе планировалась читка в лицах пьесы Эрдмана «Мандат». Это был предрепетиционный период. Режиссёр представил молодого артиста коллегам, усадил рядом с собой. Читка началась. Когда дошло до первой сцены Варвары и Валериана Сметанина, Мейерхольд остановил артистов и неожиданно обратился к Борису Бельскому, читавшему роль Валериана:

— Вам, я думаю, в этом спектакле лучше сыграть роль Генерала. — И, перехватив удивлённый взгляд актёра, добавил: — А на роль Валериана просится артист Мартинсон.

Подразумевалась не просьба, а внутреннее убеждение, что Сергей Александрович очень подходит для этой роли, такое решение напрашивается.

Обещанного Хлестакова он сыграет через три года.

Таким образом наряду с Театром Революции Сергей Александрович стал работать в ТиМе. Подобное совмещение было принято. Накладок, вроде той, что произошла с ним в Петрограде, в «Балаганчике» и в «Свободном театре», опасаться не стоит, теперь всё легко координируется.