В этот момент распахнулась дверь, и в проем (не узкий) с трудом протиснулся здоровенный человек.

Лобадес проворно вскочил с нар, на которые он присел во время беседы, и бодро поприветствовал вошедшего:

— Мой король!

Злыгад был огромен. Минимум два с половиной метра ростом, ширина, естественно, уступала высоте, но незначительно. Взлохмаченные короткие волосы клоками торчали во все стороны.

— Я таких только в кино видела, — прошептала Лялечка мне на ухо, — думала ненастоящие, а компьютерные или надувные.

— Сиди, Лобадес, — громогласным басом разрешил король, — а если хочешь, можешь навсегда здесь оставаться.

И взорвался оглушительным хохотом, обнажая кривые, желтые зубы (клыки?). Ему, наверное, показалось, что он очень удачно и весело пошутил. Смех оборвался так же резко, как и вспыхнул.

— Вот, значит, они какие, — внимательный цепкий взгляд маленьких злобных глазок из-под узкого лба, — просто не терпится с ними побеседовать, — бас превратился в зловещее шипение. — Но придется подождать. Вы уж потерпите немного. До завтра. — Новая порция хохота. Король явно находился в прекрасном расположении духа. — Ты, Лобадес, разузнай завтра с утра, не пронюхали ли наши духовные наставники о пленниках, а если нет, то доставь их ко мне для «беседы». — Злыгад вновь порадовал нас своим весельем. — Все. Пошли.

Он кивком велел своему подчиненному следовать вперед, потом напоследок, уже находясь в коридоре, одарил нас колючим взглядом, после чего захлопнул дверь с такой силой, что откуда-то сверху посыпались мелкие и не очень камешки. Лязгнул тяжелый засов. Удаляющиеся шаги нескольких пар ног засвидетельствовали, что мы остались одни.

Лялечка спрыгнула с нар, подбежала к двери, подобрала самый крупный из упавших сверху камень, имеющий клинообразную форму. Подсунула его под нижний край двери.

— Чик-пок — на замок! — Прокомментировала Чёртовушка свои действия. — Придут завтра за нами, а мы закрылись!

Конечно, спасти это нас никак не могло, но это было единственное, что можно было сделать в данных обстоятельствах.

В полумраке темницы вдруг появилось что-то белое, трепещущее, похожее на большую птицу. От неожиданности я вздрогнул. И, если честно, струхнул. А Лялечка отрешенно уставилась в стену, словно ее ни грамма не заинтересовало такое внезапное появление. Даже начала что-то насвистывать. Мне показалось, что мелодию «Волшебника-недоучки».

Приглядевшись, я понял, что это вовсе не птица, а маленький человечек с крыльями. Ребенок. Он и сам не меньше моего был удивлен своим появлением.

— О кась, куда это я и как?

— Ты в тюрьме.

— Надо же… — вновь удивился крылатый незнакомец, — и здесь сподобились…

— А ты кто?

— Божок языкастый, тьфу! Языческий. Амуреросом кличут. Слыхал?

— Краем уха.

— Ну, я, это, летаю везде, в людишек стреляю, — он продемонстрировал лук и колчан стрел, — фигурально, конечно. В смысле, не насмерть и не больно, и незаметно. А они после моих попаданий — того. — Распутный ангел неприличным жестом изобразил, чем занимаются люди после его выстрелов. — Детишки еще от этого получаются. Ну, так, в кого стрельбануть? Вообще-то, я всегда без спроса это делаю. Но раз уж вы меня видите, хоть и не должны… Боги что ли? Или ангелы?

— Чёрти. — Буркнула Лялечка.

— Одна фигня. Так будем кого-нибудь поражать всепожирающей страстью или мне улетать? Дел невпроворот…

— А ты сможешь своей стрелой короля местного поразить? — У меня зародилась зыбкая надежда, что влюбленный Злыгад будет не столь злобным и изощренным, и может, просто, без пыток, убьет нас.

— Без проблем. В кого его влюбить? В тебя? — Он направил лук на Чёртовушку.

Лялечка скривилась от отвращения и усердно затрясла головой.

— Тогда в тебя? — Амурерос похабно залыбился. — Я и такое могу. Мужская любовь немного своеобразна, но имеет место быть. По крайней мере, до сих пор ни кто не жаловался.

— Ни в коем разе.

— Как знаешь… Тогда говори, в кого требуется короля влюбить? Хочешь, в первого, кого увидит, или по фотографии?

— Вот это подойдет?

Я достал из кармана забытый и скомканный портрет царевны. То ли Фрюси, то ли Хрюси.

Ангел посмотрел на изображение, хмыкнул:

— Ты, оказывается, еще и юморист. Портретик забрать можно? С возвратом.

— Без вопросов. Хоть без возврата.

— Еще пожелания будут?

— Да, вроде, нет…

— Никак не пойму, как здесь оказался?..

Амурерос растворился в воздухе.

— Объяснишь? — Обратился я к Лялечке.

— А что, чуть что, сразу я? Как что-нибудь произойдет, так Лялечка тут же виновата. Нашел крайнюю. С чего ты взял, что я к этому причастна?

— Давай по честному…

— Ишь, что удумал, фигню какую, по честному… Но раз обещала тебе не брехать… Кто меня тогда за язык тянул? Нечаянно получилось, не хотела я.

— Вот, с этого места, пожалуйста, поподробней.

Лялечка была похожа на пойманную со шпаргалкой старшеклассницу.

— Я же не все прогуливала. Кое-что учила… Хотела вызволить нас из темницы, чтобы мы отсюда — фьють… А получилось, что он сюда, вот… Как, сама не понимаю. Еще разочек попробовать? — Она загорелась энтузиазмом. — Думаю, теперь должно получиться.

— Уверена?

— Ну, не то, чтобы…

— Тогда ни в коем случае! Вдруг, вместо амура появится какой-нибудь демон?

— Не исключено…

— Тем более…

Вновь появился Амурерос. Протянул мне холстину.

— Не вышло?

— Обижаешь. Фирма веников не вяжет. Гарантия — сто процентов. Пока не найдет ее, не успокоится. Сами не надумали?

— Как-нибудь без тебя разберемся.

— Ну, тогда прощевайте… Я полетел. Размножаемость повышать.

Гыгыкнув напоследок, ангел любви исчез.

Утром лязгнул отпираемый засов, затем с обратной стороны двери раздалось натужное кряхтение и донеслось испуганное перешептывание:

— Почему не открывается?

— Не знаю.

— Не должны темницы запираться изнутри.

— Что будем делать?

— Давай вместе попробуем.

Снова кряхтение, теперь уже удвоенное, глухие удары плечами в кованую поверхность. Бесполезно. В Злыгандии умели строить темницы.

— Что теперь?

— Может за подмогой сбегать?

— А ты знаешь куда нас с тобой определят, если выяснят, что мы не способны даже безоружных пленников из темницы привести?

— Не знаю.

— А я догадываюсь, а, вот, что делать, не знаю…

Лялечка подмигнула мне и на цыпочках подкралась к двери.

— А что всегда делают, когда куда-нибудь приходят, а дверь закрыта? — Задала Чёртовушка наводящий вопрос незадачливым стражникам.

— Гм… Стучат… Но стучат кому-нибудь домой, а не в темницу!

— Жизнь у меня веселая, преступная. «Украл, выпил — в тюрьму». Так, вот, и получается, — Лялечка тяжело вздохнула, — что мой дом — тюрьма.

Из-за двери донеслось совсем тихое и неразборчивое шушуканье. Затем раздался робкий стук.

Лялечка, размышляя, пробормотала:

— Поиграть с ними что ль в ктотамов Печкинских? Нет. Не буду… Придумала. — И уже громко. — Никого нет дома!

— Э, нет, — хитрый голос идиота, сообразившего, что его хотят разыграть, — там есть ты!

— Я не считаюсь. Я для того и придумана, чтобы разговаривать, когда никого нет дома.

— Да, кто ж ты?!

— Я — автоответчик. Японский, между прочим, а не какой-нибудь там малазийский или, того хуже, отечественный.

Снова продолжительный шепот, затем категоричный вердикт:

— Брешешь!

— Это почему же?

— Потому что, если ты этот…, как его?

— Автоответчик.

— Во-во, он самый. Так, вот, тогда ты должна мужиком быть, потому что он — он!

— Правильно, если это «Панасоник» или «Фунай», но я «Соня», так что никаких разногласий.

— А что это такое? Автоответчик?

— Я же уже говорила. Это такая штуковина, которая вместо хозяев отвечает, когда их нет дома. Как магнитофон.