— Может моей крепкой медовухи дрябнем? — Предложил Далдон, как только мы вновь заняли свои места за столом.

— Нет. Это же чистейший спирт.

— Как знаешь, а я выпью. Расшатанные нервишки требуют. Очень хорошо от расстройств помогает моя медовуха.

— Разве ж это медовуха?

— А то что ж? Только концентрированная. Служит у меня мужичишка один. Дезципом кличут. Палач. Потомственный. Вот, он должен знать, — Далдон указал на Тусопиха, — с дочкой его якшается. А так как по специальности работать ему не приходится, без него любителей отправлять людей на тот свет хватает, то и выдумывает разные диковинки. Он-то и сварганил чудесный аппарат. Заливается в него обыкновенная медовуха, булькает там, кипит и превращается в крепкую. А если раза три-четыре повторить процесс, то выходит вот этот чудесный напиток. Правда, медом уже и не пахнет, зато действует безотказно.

Пока царь рассказывал о уже знакомом мне изобретателе, то успел осушить три полных бокала неразбавленного спирта. Я бы от такой дозы (если бы умудрился ее в себя протолкнуть) погиб. А Далдон ничего. Только окосел очень быстро. Таким пьяным я его еще никогда не видел, хотя во время всех наших предыдущих встреч, самодержец постоянно вкушал медовуху, только обыкновенную. Неконцентрированную.

— Вот, Андрюха, как оно бывает. Вроде бы сначала все хорошо и чудненько, а как призадумаешься, то понимаешь, что все хорошее быстро проходит. И какие морковки с капустами вас принесли на мою голову?

— Ты, в натуре, за базар отвечаешь, дядечка? — Лялечка выставила разведенные веером пальцы. — Это я тебя не как Лялечка спрашиваю. А как авторитетный криминал, известный в определенных кругах под погонялом Лялек, прославившийся своей зверской кровожадностью.

— За базар? Нет. Не отвечаю. Я вообще ни за что не отвечаю. Я же царь. Это передо мной все должны отвечать. Вот, раньше Зупдин отвечал за ключи с печатями. Теперь он отвечает за лепешки. Коровьи. Я его во двор уборщиком пристроил.

— Да? Надо будет Звездюлину зелеными яблоками покормить.

— А разве за базар должен кто-то отвечать? Торгуют себе и торгуют. Но если надо, назначу кого-нибудь, чего уж теперь…, - в голосе пьяного царя не было ни капли оптимизма, зато горечи, хоть отбавляй.

— Погоди, Далдон. — Я решил выяснить, что происходит. Одно дело, если на самодержца напала обыкновенная пьяная депрессия, и совсем другое, если у него есть серьезные основания проявлять недовольство нашим появлением в его царстве. — Объясни, в чем дело? Пока ведь все складывается хорошо.

— В том-то и дело, что пока. С вами хорошо, весело, не скрою, нравится мне. Но это не надолго. Рано или поздно обо всем, что здесь творится, узнает Пахан, если уже не знает. Вряд ли ему понравится даже то, что я дочку замуж выдаю без его ведома и благословения. Этого было бы вполне достаточно, чтобы до конца дней своих испортить себе жизнь. Причем, до недалекого конца. А это же такая фигня, по сравнению со всем остальным. — Далдон принялся загибать пальцы. — Зятек мой будущий — наследник султана, главного врага Пахана, Хитроблуд в бегах, а вместо него по царству разгуливает самозванец, запрещает священные костры, жалует кого хочет святыми мандатами, — царь бросил косой взгляд на Тусопиха, — по подвластной мне территории свободно перемещаются шайтанопоклонники на дьявольских созданиях именуемых конями, не встречая ни малейшего сопротивления. Об обыкновенном костре мне теперь приходится только мечтать. Так легко не отделаюсь. А ты говоришь, надо старшого над торговыми рядами назначать…

Последнюю фразу своей полной горечи тирады Далдон адресовал Лялечке.

Я взглянул на Тусопиха. Тот сидел какой-то притихший. Казалось речь пьяного царя протрезвила всех, даже Лялечка никак не прокомментировала услышанное.

— Что скажешь? Так ли все плохо? — Спросил я аббата.

— Еще хуже. Скорей всего за все ответит не только царь, что само собой разумеется, но и вся Далдония, как рассадник ереси.

— Почему же до сих пор из Паханата не было никаких вестей, посланий, ну, там, последних предупреждений или требований выдачи самозванца, в смысле меня?

— А куда ему торопиться? Девиз Пахана: «Медленно, но верно». Соберет побольше сведений, чтобы ненароком кто-нибудь из особо провинившихся не отделался легкой смертью в общей бойне. Потом издаст подробный указ. Кого обязательно живым доставить в Паханат, чей род истребить до пятого колена. И двинет Злыгад свое войско, сметая все на своем пути. И рано или поздно все будет исполнено согласно указа. И это неотвратимо, как восход или заход солнца…

В зале воцарилась гнетущая тишина.

Выход был только один. Отправляться в Паханат и попытаться сделать то, ради чего я и был перемещен в этот мир. Свергнуть Пахана. Если еще не поздно. Наш секретный козырь — кони. Даже если не удастся опередить пингвинов, несущих сведения о переменах, произошедших в Далдонии, то так рано ни кто не станет ожидать нашего появления в логове врага. Если, вообще, в голове Пахана возникнет предположение, что мы сами, без поддержки войска, сунем головы в петлю. Так что еще один наш плюс — фактор неожиданности.

Я высказал свои соображения вслух.

— Я с вами, — безапелляционно заявил Тусопих.

— Я думал, что ты тут покардиналишь.

— Там я буду гораздо полезнее. Паханат кишит такими, как я. А вы личности приметные. А здесь и Далдон справится.

— Смотри, это может оказаться очень опасно.

— Что из того? Я ведь все равно в долг живу. Да и выбор у меня невелик. Если у вас ничего не получится, то здесь так и так всем придет конец. Запылают очистительные костры. Вот, он, — аббат указал на Далдона, — еще сможет у свата найти прибежище. А мне в Шайтанленд путь заказан. Сразу на кол. Так что, я с вами.

Решили отправляться в дорогу безотлагательно. Требовалось сначала заехать в лес к Кабалке, забрать лошадей.

Перед расставанием Далдон пожелал нам удачи:

— С богом! С дьяволом! И со всеми прочими коммунистическими идеалами! Ни пуха, ни пера!

— К богу! — По-своему послала монарха Лялечка.

А Тусопих, кивнув на Чёртовушку, добавил:

— К ней.

— Не переживай, дядя Далдон. Мы еще на свадьбе твоей дочурки отпляшем, если ты нас, конечно, дождешься.

— Дай-то кто-нибудь.

Царь залпом осушил полный кубок своей крепкой медовухи, уронил голову на руки и захрапел.

На порожках дворца сидела Фрюся, размазывая горючие слезы по толстому лицу. Периодически ее всхлипы перерастали в истошные рыдания. Видимо, тяжко было перенести крах собственных надежд на фоне счастья сестры.

— Ты не плакай. — Решила успокоить ее Лялечка. — Было б из-за кого. Подумаешь, Бабаенок тебя отверг. Невелика потеря. Вот, разделаемся со своими делами, вернемся, обязательно для тебя турнир устроим по сумо без правил. Ты сразу в чемпионки выйдешь. Главное, сразу в морду бей. И победа тебе обеспечена. А потом, глядишь, тебя по ТНТ покажут. Тогда вообще от мужиков отбоя не будет. Еще будешь от них прятаться.

Царевна почти ничего не понимала, но главное уловила: ей было обещано много мужиков. И для этого надо всего-навсего начистить несколько харь на каком-то турнире. Она почти перестала плакать.

— Правда? — Недоверчиво спросила Фрюся.

— Честное Чёртячье! — Торжественно заверила Лялечка и отдала царевне пионерский салют.

— Буду ждать. — Совсем уже успокоилась отвергнутая принцесса.

Совершив свое последнее доброе деяние в Далдонограде, мы тронулись в путь.

— Если быстро управимся в Паханате, то на бабайскую свадьбу все равно успеем. — Высказала свое предположение Лялечка. — Султаныч не будет торопиться с бракосочетанием.

— Это почему? Он же сгорает от любви.

— Все равно. Женихи не любят ходить в загс с побитыми мордами так же, как невесты на пятом месяце. Свадебные фотографии чтоб не портить.

— Так здесь же еще нет фотографии.

— Ну и что? А придворные художники на что? Попадется приверженец соцреализма и намалюет, как есть, уху больше рожи. Как потом такими картинками хвастаться перед потомками, да вспоминать сладкие денечки? Так что надо поскорей Пахана свергать, не хочется праздник пропускать.