Я усмехнулся.

– Тебе смешно, – скривился Роми. – А моя мама не смеялась. Только попросила, чтобы говорил о таком тише. Сказала, что все так, но отличия все же есть: поросята не обижаются, когда им говорят неприятную правду.

Смех едва не вырвался наружу, но был бы не уместен. Мне было плевать, что думали о нас беловолосые шан’ниэрды, которые своим высокомерием и, соответственно, отстраненностью ото всех обрекали себя на ту же участь, которую теперь всячески пытался исправить для своей расы Десиен. Только последние не сами выбирали себе такую судьбу.

– От нашей разумности веет проблемами. Вам проще, когда мы необразованные идиоты, – подавив веселье, произнес вслух и постарался проникнуться чужим волнением. – Вы воспринимаете нас хуже скота.

– Именно так, человек. Но наша тяга к совершенству толкает нас к обратному – к неоправданному милосердию. Однако эта тема для другой дискуссии. Не будем отходить от сумасшествия из‑за любви. – Ромиар криво улыбнулся. Покосился на Елрех, закутавшуюся в платок и внимательно слушающую нас, и вздохнул глубже. – Наших женщин никто не запугивает тем, что они, полюбив представителя другой расы, сойдут с ума и умрут от этого. Женщин не ограничивают в общении со слугами, их не держат взаперти, поэтому у них и не развивается этот страх к другим. Они с детства привыкают к отличиям между расами, мы – нет.

– Твоя сестра не отличается терпимостью к другим, уважаемый, – проговорила Елрех и поправила густые волосы на плече. – Я много раз тебе говорила, что ее тошнило от моего вида.

– Но ее не тошнит от наших слуг, – ответил тише Ромиар и, приобняв Елрех, поцеловал ее в макушку головы. Погладив плечи, произнес так, словно извинился: – Грязные полукровки – самый страшный позор, которым только можно запачкать наши семьи.

Елрех накрыла его руку своей и с пониманием улыбнулась.

– Нашим женщинам вбивают то же отвращение к другим расам, какое вбивают с младенчества нам. – Ромиар повернул ко мне голову, свел на переносице белые брови. – Но им все равно проще. А мы, мужчины, в итоге так запуганы в сознательном возрасте, что стремление к жизни развивает тошноту к другим расам, как тошноту к падали, с которой не справится желудок. Наша общая подруга называла это стремление инстинктом самосохранения.

Во рту пересохло. Общая подруга… Отвар смочил язык, смягчил напряженное горло. Ромиар тоже воспользовался заминкой и отпил из чашки. Стал доливать нам всем отвара и продолжил делиться размышлениями:

– И если мы влюбились в представительницу низшей расы, то мы, испытывая эту тошноту, даже не пытаемся думать о лучшем и развеивать страх, вбитый с детства, а, наоборот, только думаем о том, что вот‑вот станет хуже. Мы загоняем сами себя. Это же и объясняет, почему у тех, кто влюбился в представительницу высшей расы, есть шанс на благополучный исход. У них есть надежда. И они тешат себя ею, тем самым ослабляя страх и позволяя себе привыкнуть к избраннице.

– Ты объяснил это Ивеллин? – полюбопытствовал я, с благодарностью наблюдая, как Елрех докладывает в мою тарелку кусок пирога побольше. – Как ты оправдал знания, которые приобрел в шкуре Вольного?

Тяжелый вздох шан’ниэрда отвлек от созерцания милой фангры. Ромиар откинул длинную косу за спину; за ней хвост заметался с новой силой.

– Все это исследование затягивается именно по этой причине. Я сам пишу о Вольных. С трудом. Так многое хочется поведать миру о нас, но не все можно объяснить, чтобы не выдать лишнего. Ивеллин тоже часто задает непростые вопросы, но я пока нахожу варианты, как отговориться.

– Не вини трудолюбивую эльфийку, добросердечный Роми. – Елрех прижалась щекой к его груди, и он мигом обнял избранницу. Елрех посмотрела на меня и пояснила: – Для нее это огромный шанс заслужить уважение всего мира. Как я узнала у нее: она помирилась с родителями, благодаря тому, что мы с Роми выбрали для исследования наших отношений именно ее. Она обязательно справится, милый человек. А вот ты…

Закусила синюю губу клыком, в серых глазах отразилось сострадание.

– Я?.. – удивляясь, подтолкнул к продолжению фразы.

– Ромиар упомянул об Асфи, и ты побледнел. Ты ведь неспроста именно теперь пришел к нам, так?

Ухмылка растянулась на лице неосознанно. Мышцы свело от напряжения, дыхание сбилось. Я готовился к этому разговору долгие дни, недели… Прошло больше месяца по северному подсчету времени. Прошло полпериода. Как ни отсчитывай, но я терял жизнь, которую мог провести совершенно иначе. Понимание этого злило. С другой стороны, возникало столько вопросов, когда я думал о том, как все исправить. Нужно ли исправлять?

– Тебе всегда удавалось раскусить меня, как никому другому, – шумно выдохнув, я постарался расслабиться. Откинулся на спинку стула, сцепил руки в замок, пряча их под столом. Задал единственный вопрос, из‑за которого сердце забилось быстрее: – Где она, Елрех?

Роми опустил взгляд на край столешницы. Елрех стиснула кулак на его груди, собирая белую рубашку в складки.

– Я отвечу тебе так же, милый человек, как отвечаю всем, кто о ней спрашивает. Мы не знаем, где она.

Виски будто ужалили осы.

– Но ты знаешь, – прохрипел я.

Посмотрел на чашку с отваром, но понял, что от напряжения не могу расцепить пальцы. Елрех, словно решила подпитать растущую ярость и страх, покачала головой. Роми посмотрел на меня исподлобья, произнося каждое слово отчетливо:

– Успокойся, человек. Мы не искали ее. В первом письме сумасбродная человечка сама попросила об этом. И мы исполняем ее волю.

Она писала письма… Дышать стало легче от понимания, что она где‑то в Фадрагосе. Тоже дышит, двигается – живет.

– Кто еще спрашивал о ней? – спросил полушепотом, разглядывая цветущие кусты за окном.

– А ты как думаешь? – с укором полюбопытствовала Елрех.

Я молча кивнул. Фангра отлипла от шан’ниэрда и поднялась. Завозилась с графином, подливая в него воды, досыпая сбор трав и призывая духов. Ромиар лениво потирая шею и наблюдая за движениями возлюбленной, перешел к волнующей меня теме:

– В последние периоды у Дарока пошла череда неудач. Виксарты, прислуживающие старому вождю, заклеймили какую‑то тварь и натравили на него. Сам он не особо распространяется, а слухи… Существа любят преувеличить и наболтать лишнего. Кто‑то говорит, что это была кугида, другие перечисляют все виды подземных монстров, кто‑то и вовсе болтает, что на него натравили линаря. Но суть в том, что тварь в самом деле была сильная. Она перекусила ему часть мышц на правой руке. Дарок стал менее поворотливым. Неуклюжесть не особо мешает ему в бою, но вредит его репутации. И у него прибавилось забот. Мы давно его не видели.

– До этого страшного события, – заговорила Елрех, разливая новую порцию отвара по чашкам, – будущий великий вождь приходил к нам часто. Хвастался успехами в войне против старого вождя и его сторонников. И он постоянно спрашивал нас об Асфи. Мы показывали ему ее письма и клялись духами, что не знаем, где она. В последний раз он отправил наемников по всему Фадрагосу, чтобы те заставляли девиц вставать на острые осколки. Велел привести ему тех, чьи ноги не пострадают.

Как в одной из глупых сказок, которые Асфирель рассказывала мне в пути, развлекая пустой болтовней… Те наемники наведались даже в Солнечную. Нашего старосту наградили за то, что не стал отнекиваться и запросто поклялся перед духами, что привел на проверку каждую девушку. Лери в тот день разозлилась, что кто‑то поверил в глупую легенду о Вестнице и заставляет из‑за этого проходить болезненные испытания. Я в тот день потерял рассудок и очнулся к ночи в дремучем лесу, где по слухам завелись древесные красавицы. Слухи оказались верны, и о наемниках пришлось быстро забыть, чтобы спасти собственную жизнь.

Пальцы хрустнули в замке, и я расцепил руки, свесил их со стула, запрокидывая голову.

– Как я понимаю, ему никого не привезли.

– Никого. – Ромиар скривился и вздернул подбородок, будто увидел в моих глазах вызов или приглашение к бою. В этот раз я не сомневался, что шан’ниэрд будет сражаться со мной бок о бок против моего врага. – Нам тоже было любопытно проверить свои догадки, где бы она могла спрятаться, поэтому мы интересовались, в каких деревнях устраивали проверки. Проверяли девиц даже там, где, как нам казалось, она могла бы быть.