Огни расплываются перед глазами, а ее губы блестят после того, как она облизала их от волнения. И я целую их.

– Господин! – Подавальщица отскочила, снова уронив полотенце. Как ее имя?

– Извини, – сказал я, приходя в себя.

Потер лицо и отодвинул стакан с выпивкой. Попросил комнату и воду.

В тесной комнате стояли кровать, комод и лавка с утварью для умывания. На крохотном оконце висели белые занавески в горошек. Крепкие парни внесли огромную бочку, наполнили ее водой, уточнили, можно ли забрать на рассвете, и оставили меня в одиночестве. Духи нагрели воду, позволяя понежиться и отмокнуть.

Сидя в бочке, закрывал глаза и запрокидывал голову. Хотелось ее прикосновений, голоса, поцелуев. Безумие…

Стук в дверь сначала будто почудился, но затем повторился громче. Возможно, я задремал. Вода остыла, звуки в таверне затихли. Хмель до конца не отпустил, и тело показалось чужим, слабым. Держась за спинку кровати, я стянул покрывало и обмотал им бедра. Отыскав топор, прислонил его у двери так, чтобы можно было легко поднять. Отворил дверь и нахмурился.

Подавальщица стояла за порогом и мяла подол длинного платья. Темные волосы выбились из толстой косы, придавая виду девушки небрежность. Карие глаза замельтешили, длинные ресницы задрожали. Она изучала меня взглядом.

– Я что‑то забыл в зале? – на всякий случай спросил, догадываясь о других причинах ее визита.

Подавальщица покраснела и мотнула головой.

– Мне показалось, что я… что ты… – Посмотрела чернотой своих глаз в мои глаза и спросила, нервно гладя ямочку между ключицами. – Я нравлюсь тебе?

Наверное, мне пойдет на пользу… Сколько я еще протяну со своим безумием наедине?

Я отошел в сторону, открывая дверь шире. Проследил, как нерешительно девушка переступает порог. В темноте комнаты видел, как фигурка подпрыгнула на месте, когда дверь за ней закрылась.

В темноте желание пробудилось мгновенно. Темнота позволяла обмануться. Недавние воспоминания легко заменялись другими. Темноволосая, темноглазая…

– Господин…

– Кейел, – подсказал я, прижимая девушку к двери и поднимая подол платья.

Она поцеловала в щеку, в уголок губы, в подбородок… И я сам отыскал ее губы своими. Обхватив ее лицо, заставил приоткрыть рот. Ощутив мой язык, девушка попробовала оттолкнуть меня и отвернуться. Задергалась. Но через несколько секунд неравной борьбы простонала от удовольствия и с легкостью поддержала новую игру, позволяя мне погрузиться в воспоминания глубже.

Тесемки платья легко развязались, и я, закрыв глаза, стал целовать дрожащие плечи. Анюта… Ее хотелось зацеловать всю.

– Кейел, – голос прозвучал хрипло, на грани стона.

Возбуждение ударило в голову, отбирая последние крохи свободы. Я ее пленник. Узник. Опускаясь перед ней на колени, стягивал платье и целовал освобождающиеся от одежды сантиметры кожи. Впитывал в себя девичьи стоны и выдохи, растворял их отличия от необходимых в оживающих воспоминаниях.

Платье упало в ноги, а я замер, стоя на коленях. Сколько раз такое было? И так глупо закончилось…

– Ах! – Девушка дернулась в моих руках, и я расслабил хватку.

Погладил бедра, на которых останутся синяки после моих пальцев. Стараясь взять воспоминания под контроль, прижался губами к мягкому животу. Ощутил девичьи руки в волосах. И забылся…

Иногда приходил в себя, когда не узнавал Аню. Приходилось закрывать глаза, вспоминать терпкость любимого запаха и звучание звонкого голоса. И стоны порой казались безобразными, резали по ушам, и я заглушал их поцелуями.

Но в забытье таилась боль.

Она перемешивалась со сладостью ночи, вызывала глухую ненависть, и я физически ощущал оковы на сердце. И словно пленник рвался сорвать тяжелые кандалы, разорвать цепи, созданные ложью. Избавиться от них раз и навсегда!

Тогда стоны прерывались вскриками, а хрупкое тело подо мной сжималось, словно от страха. Приходилось избавляться от болезненных и затягивающих воспоминаний. Приходилось шептать девчонке, как она красива.

– Правда? – выдохнула она мне в щеку.

Я переплел наши пальцы, поднял ее руки выше и вжал в твердый матрас. Она выгнулась со стоном. Лунный свет упал на лицо отчетливее, выдавая внешнюю схожесть с той, кого хотелось видеть вместо нее.

– Правда, Алийка. – Имя вспомнил не сразу, а произносил тогда, когда нужно было разбить ожившие образы в голове. С очередным движением, вызвавшим ее стон, мазнул губами по виску девчонки. – С первого взгляда на тебя во рту пересохло.

Ей нравилось слышать этот полуобман, а мне ничего ни стоило потрепаться немного. Зато после него она быстро забывала о том, что моя нежность и ласка легко меняется силой и жестокостью.

Тело трясло от слабости и бессилия, когда за окном собрался туман. Я сел, спустил ноги на холодный пол. Посмотрел за окно. На улице стояла глубокая ночь, до рассвета было далеко. Тумана тоже не было, просто от нашего дыхания запотело окно. Клонило в сон, но хотелось пить.

Чужая рука погладила поясницу, и ее хотелось сбросить. Скрипнула кровать.

– Я тебя раньше тут не видела, – перевернувшись на бок, довольным голосом протянула Алийка.

– Ты работаешь тут три рассвета, – напомнил я.

Она замялась. То ли ей ответ не понравился, то ли его тон.

– Кейел, а ты наемник, да?

– Уйди.

Она уходила громко. Так же громко, как получала удовольствие, ерзая подо мной. Видимо, обиделась. Рывком скинула с себя одеяло, соскочила с кровати, обдавая меня сквозняком. Отыскала платье и, хлюпая носом, громко топала, неловко натягивая на себя яркую тряпку.

Хлопнула дверь, в коридоре послышались быстрые шаги, и наконец все затихло. Я облокотился на колени и спрятал лицо в ладонях. Что теперь делать? Как жить дальше?

Асфи  

Лес просыпался. Птицы перелетали с ветку на ветку, щебетали, заливали ранними песнями всю округу. Будили сонных зверьков, осторожно высовывающих носы из нор. Мох бережно обнимал босые ноги, омывая их утренней росой. Солнце проникало лучами под лиственные кроны и согревало почву. Впрочем мне вся эта забота была ни к чему.

Я оглядывалась, пытаясь понять, как далеко забралась в глушь. Сначала бродила на опушке леса, ожидая утра и проговаривая все, что могла вспомнить. Рассуждая вслух, как бы могла поступить, если бы была умнее. И потом… Боль стала невыносимой, и я попыталась сбежать от нее. Бежала легко. Ни веточки, ни кочки, ни камни, ни скользкие скаты, ни крутые подъемы – ничего не могло помешать Вестнице на ее пути. И я бежала до тех пор, пока не забыла причины, которые гнали меня.

Предрассветный туман, проникнувший в густые заросли леса, умыл меня и привел в чувства. Теперь предстоял обратный путь к Обители, а ночь показалась глупостью. Впрочем, эта глупость до сих пор тяготила и пугала.

Высокая трава укрыла гнездовье в низине. Я ощутила поглаживание щиколотки и только тогда пригнула траву. Клубки зеленых змей с щетинистым хребтом лежали по стороном от меня. Чудом, дарованным Вестницам, стопа встала в крохотный свободный островок. Пройдохи аспида – одна из самых опасных змей Фадрагоса – расползались от меня неохотно, но и без шипения и выставленных зубов. Словно не чувствовали от меня никакой тревоги.

Солнце поднималось все выше и выше, а я шла без устали.

Зов в груди усилился, зазвучал громче, как прекрасная мелодия, и я поняла откуда‑то, что Обитель близко. Конкретно этот зов отличался от предыдущих. Он окрылял, придавал сил и разливал сладость в душе. И я улыбалась ему, забывая все невзгоды.

Ворота встречали радушно распахнутыми створками. Охранные духи поцеловали меня теплом и провели мимо стражи в город. Знакомый фангр, когда‑то встречавший меня на этих же воротах, стоял ко мне лицом, облокотившись на забор загона с вьючными животными. Рядом потягивался напарник, дергая длинными ушами. Судя по их кислым выражениям лиц, им было скучно. Но несмотря на это, они не обратили на меня никакого внимания. Что прошла мимо них босоногая девушка в рубахе, порванной на плече, что не прошла – все равно. Где я потеряла куртку, понятия не имела. Не помнила. Утром лишь увидела, что колючие ветки не пощадили ни рубаху, ни штаны, оставляя на них зацепки и прорехи.