Духи Фадрагоса, пусть Асфи вернется.

Аня  

Ты верил мне, верил своим духам, верил в свою миссию, а теперь… Посмотри, что стало. Посмотри, чем наградили тебя Повелители. Тебя просто не стало. Поэтому‑то я права – нельзя никому верить. Ни в кого верить нельзя сильнее, чем в себя и свои силы. Я.  С самого начала и до самого конца есть только я. И вот если я с чем‑то не справляюсь, то мне никто ничем не поможет. В этом мне импонируют взгляды васовергов, вроде Дарока. Слабым нужна поддержка, а сильные справятся и без какой‑либо магии.

Моя тень росла, дотягиваясь до кинжала, лежащего на символе оружия. Колени ныли, ноги затекли и онемели, а в душе царила пустота. Так я не уставала морально даже на севере, где пробыла сама с собой гораздо дольше. Возможно, это из‑за того, что там я могла отвлекаться от раздумий на дела: на поиски пропитания и тепла, да даже просто на хождение в пещере из угла в угол. А тут приходится сидеть на месте и смотреть в одну сторону.

От внезапного хора голосов я вздрогнула. Васоверги волной подхватывали, незнакомые слова песни. Дарок говорил, что петь не обязательно, да и вряд ли я бы сумела так издеваться над горлом и языком. В душе росло волнение. Утомительно долгий день наконец‑то заканчивался. Пока продолжалось песнопение, я быстро прокручивала в голове все, о чем успела сегодня надумать. И приходила к выводу, что в чем‑то васоверги действительно оказались правы – я снова злилась. Не от голода и перегрева я до боли сжимала челюсть, не из‑за усталости тряслись руки и колотилось сердце – из‑за злости. Она взорвалась с первым голосом, прозвучавшем над плато и росла, росла, росла… Вскипала с каждым горьким воспоминанием, распирала изнутри с каждым подведенным выводом. Одни потери, одна боль, один траур. С каждым шагом пути я могла приобрести ценность, но обязательно теряла что‑то взамен. Феррари, Тиналь, Фираэн, Бавиль… Множество потерь. И одна утрата должна была стать наградой – Кейел. Разве я не заслужила? Разве я недостаточно разбила сердец?!

Я запрокинула голову, адресуя ненависть к Повелителям. И хохотнула, понимая, что им плевать. Ненависть заслуживаю только я – овца на заклание. Мои тупость и упрямство разрушили все. Я все усложняла.

Дарок впервые, как уселся на колени, зашевелился. За ним следом задвигались и другие васоверги. Все подтягивали к себе обессиливших от солнцепека «викуний». Я нащупала горячую цепь, тоже дернула и удивилась, сколько силы во мне осталось. Животное не сопротивлялось: кое‑как перебирая копытцами, позволило подвести себя к закоченевшей тушке зайца и рухнуло рядом. Кинжал согрел руку, «викунья» не сопротивлялась, под давлением второй руки послушно укладывая голову. Острый клинок чиркнул, отнимая очередную жизнь.

В этот раз крови было больше. Она брызнула, пачкая светлый мех, растеклась, заполняя желобки, промочила мои штаны на коленях. Пока «викунья» успокаивалась, рвано дыша, я гладила ее и шикала. Вскоре подставила чашу, наполняя почти до краев и вспоминая, как когда‑то на севере Кейел заставлял меня пить кровь овцебыка. Наша тогдашняя ссора уже не вызывала слезы, но добавляла злости.

Наполнив чашу, я поднесла ее к губам. Сделала большой глоток и поморщилась – от металлического привкуса свело зубы, от соленого – затошнило. Умывшись остатками, облегченно выдохнула. Можно вставать. Черт возьми, можно вставать…

Полминуты пришлось двигать ступнями, чтобы ощутить их. Как только ноги пронзила сотня невидимых иголок, я встала на одно колено. Дарок предупреждал, что вставать быстро нельзя – это опасно даже для васовергов; они часто ломали ноги, просто поднимаясь резко после ритуала Ярости.

Ушло еще не меньше пяти минут, прежде чем первый васоверг впереди осмелился встать в полный рост. Он хорошенько потянулся и повернулся лицом к западу. Я последовала его примеру, окинула беглым взглядом собравшихся существ и вдруг поняла – я не боюсь. Совсем.

Раздражение, злость, затаенная радость, что Солнце наконец‑то умерло, и желание побыстрее все закончить – все это перемешивалось, чередовалось, завися от внешних факторов: освежающего ветерка, зноя, исходящего от земли, мокрых штанин на коленях.

Внезапный хлопок по плечу. Тяжелый. Я оскалилась, мгновенно оборачиваясь. Архаг рассмеялся.

– Чувствует, – с довольной улыбкой произнес Гахсод, глядя на меня.

– Много Ярости впитала во время смерти? – спросил Архаг. И указал на красное пятно, размазанное по горизонту. – Еще можно впитать. Впитывай.

С другой стороны подступил Дарок. Склонился, обдавая кислым зловонием, и прошептал:

– Я укажу тебе на воина слабее. Убей его. – И посмотрел на меня, кривясь от злости. Крепко ухватил за подбородок, потянул вверх, вынуждая подниматься на носочки. – Убьешь, воинственная человечка, или подведешь?

Рывком отвернувшись, я вырвалась. Под оглушительное сердцебиение выплюнула:

– Убью!

Помяла челюсть, избавляясь от тянувшей боли. Дарок вновь шагнул ко мне, а я отступила, но наткнулась спиной на Норкора. Загнанная в угол, задышала чаще. Хотелось вдохнуть свежего воздуха, избавиться от крови, опять очутиться совершенно одной и жить воспоминаниями. Снова и снова дышать ими.

– Не опозорь меня, – вполголоса произнес Дарок, глядя мне в глаза. – Если сдохнешь, я сброшу тебя с утеса и выставлю вокруг твоего тела своих воинов, чтобы ты гнила, как можно дольше. Чтобы птицы Солнца не смели освобождать твою душу. Ты поняла меня? Я позволил тебе ступить на великую землю, на самую священную землю в Фадрагосе. Я открыл тебе эти земли.

Я нахмурилась, вслушиваясь в его речь. И с каждым словом давила в себе желание, вытащить кинжал и перерезать ему глотку. Как он смеет?

А Дарок продолжал:

– За последние рассветы я многому научил тебя, и все васоверги на священном плато знают об этом. Не опозорь меня. Я привел тебя домой, теперь не смей мешать мое имя с грязью.

– Не ты. – Я подалась вперед. Он насупился, и захотелось многое объяснить ему, рассказать, кто стал моим ключом от нового дома, кто научил меня всему, но он был не достоин этих знаний. – Не ты, Дарок. Не ты.

Я отступила, выбралась из тесного капкана тел и подошла к своей жертве. Сняла ошейник, вытащила кол и, не оглядываясь на приведших меня васовергов, направилась к сгущающемуся столпотворению в центре. Оттуда уже доносился шум, споры. Видимо, сильнейшие мужчины рвались в бой первыми.

Цепь на плече прилипала к коже, ошейник ритмично ударялся о лопатку. Каждый шаг сопровождался растущей внутренней силой – мне нужно, я должна. Справлюсь, деваться некуда. Слова Дарока набатом отдавались в голове и обижали. Его забыли в этом мире, о нем  никто не помнит. Ни о жестоком Вольном, ни о ведьме, проклятой и преследуемой всем миром. О нас забыли, Кейел, когда ты просил не забывать. И я не забуду. Тем более не оскверню твое имя.

Не усложнять и быть хитрее самого опытного лжеца – что может быть проще?

* * *

За первыми сражениями я наблюдала из‑за множества плеч и украдкой следила за недовольной физиономией Дарока. Впрочем, Солнце и впрямь напитало его яростью, и теперь он злился по поводу и без. А может, дело было в том, что он, глядя то на одного противника, то на другого, никак не мог определиться, кого выбрать. Пока двое самым натуральным образом избивали друг друга до смерти и кружили в большом пространстве по центру, Дарок уделил‑таки мне внимание.

– Видишь васоверга с двумя рогами и отрезанным ухом?

Я высмотрела нескольких, подходящих под это описание, поэтому еще и проследила за взором Дарока.

– Он молодой и, судя по его состоянию, слабый. Должно быть, это его первый ритуал. Гахсод, – он оглянулся, – ты помнишь этого сына?

– Он тут впервые, – громко произнес Гахсод, пересиливая шум возбужденной толпы и драки. – Точно тут сдохнет.

– Как только он выйдет в круг, – опять обратился ко мне Дарок, – постарайся встать в первом ряду. Слабаки тоже будут искать слабых. Женщина, человек – мимо такой мало кто пройдет. И еще старик, – кивнул на седого васоверга с длинной косой волос на плече. – Не смотри на стальные рога. Недавно ему отбили внутренности, а несколько периодов назад пытались порезать сухожилия на левой ноге. Он хромает и неповоротлив.