Елрех молчала, а я с каждым мгновением тишины понимала, какой несвязный бред, должно быть, несу. Истеричные крохи веселья улетучились, скованные напряжением губы расслабились и от этого даже заныли скулы и щеки. Я хмыкнула и продолжила подступать к непростой правде:

– Не перебиваешь, не уточняешь. Думаешь, наверное, что я бред какой‑то несу. Извини. Это очень трудно вот так просто взять и сказать, что мы с тобой давно знакомы, просто ты умерла. – Тряхнула волосами, отгоняя воспоминания последнего взгляда Елрех, направленного на меня, там, в сокровищнице, перед тем, как по моей вине все сгорело в синем пламене. – Или я умерла…

– Ты пугаешь меня, странная Асфи. – Елрех снова подалась вперед, облокачиваясь на стол; под ее весом он со скрипом пошатнулся. – О чем ты говоришь?

И вновь одолела нервозность. Зачесалась шея, сбилось дыхание и захотелось сбежать от всего. Я со смешком в голосе и слезами на глазах призналась:

– Представляешь, когда‑то давно сам правитель региона Цветущего плато рассказывал мне историю Фадрагоса.

Елрех вытаращилась на меня, как на безумную, а я продолжила:

– Говорил, что раньше мудрецы и исследователи поднимали вопрос о том, считать ли больных болезнью солнца умершими? И с Вольными так же. А потом сказал, что эти же мудрецы, – я подавила очередной смешок – он щекотал горло. Хитрые лжецы, эти Энраилл, – что они предполагали, может ли появиться в Фадрагосе тот, кто будет считаться умершим, но при этом не утратит рассудок и память. И вот я… Елрех, прости меня. Ты и представить не можешь, что я натворила. Прости.

Всхлип сорвался с губ, и я накрыла их ладонью. Съежилась и зажмурилась. Дыши, дыши, дыши! Духи Фадрагоса, возьми себя в руки, тряпка! Ты вернулась в Фадрагос, радуйся уже этому!

– Прощаю, – вклинился осторожный голос в мысленные приказы. – Видимо.

Неуверенность Елрех немного рассмешила и прибавила душевных сил. Лишь на капельку осмелев, я сразу заставила себя посмотреть на подругу и говорить дальше:

– А еще ты об имени спрашивала! Ты мне его и дала. Асфирель – так ты меня назвала после того, как мы с тобой убили лиертахона. – Я коснулась пустого запястья, потерла его. Жаль, что клыка больше нет. – Асфирель. Мне не подходит это имя. Елрех, на мне лежат большая вина и тяжелое бремя. Мы с тобой познакомились давно. Это случилось рано утром в Вечном лесу…

Она не перебивала – смотрела неотрывно, изумленно, с неприкрытой жалостью, а я давила из себя слово за словом. Зачастую бессмысленно прыгали предложения, иногда они лишь путали, иногда пугали, что я не смогу вернуть утраченное – а его так много и оно все важное, – иногда доводили до слез и изредка, когда выражение лица Елрех менялось на серьезное и озадаченное, вселяли надежду. Я заставляла себя признаваться в том, кто я, откуда и какой груз прошлого тянется за мной.

Елрех поверила. Поверила не сразу, что было логично, но я смогла убедить ее.

– О бабуле своей ты многим рассказывала? Как проститься с ней не успела, или как она алхимии тебя учила? И мама твоя… Мне жаль, что она так играла с тобой. – В ладонь билось неспокойное сердце, разрывая грудную клетку изнутри. Я несильно похлопала себя по груди и, не отнимая руки, добавила полушепотом: – И я сочувствую, что при вашем прощании, когда ты уходила из ее дома, она не сумела скрыть облегчения. Мне больно, что с тобой так обошлись. Тем более больно и стыдно, что я поступила не лучше.

Елрех дышала медленно, тяжело. Глаза ее блестели, но слез видно не было; на переносице застыла глубокая морщина, выглядя на побледневшей коже темно‑синим росчерком.

– Ты и вправду использовала Сердце времени? – аккуратно переставляя посуду на столе, будто отвлекалась бесполезным занятием, спросила Елрех.

Я кивнула.

– Использовала. Говорю же, в свой мир рвалась.

– Почему там не осталась?

Наши голоса в полумраке опустившихся на Фадрагос сумерек звучали размеренно, устало. Охарс никто из нас не призвал.

– А это… – протянула я. Переживания отпустили, оставляя слабость. – Кейела, Вольного, который нами руководил, найти его хочу. Он мир спасал, Елрех. От меня спасал. В чаше‑артефакте, которая врагов показывает, я была.

– Выходит, мир он не спас.

– Наоборот.

– Как это? Вот же ты… – На меня исподлобья взглянула. Без обиды и осуждения, но угрюмо.

Я вздохнула тяжело. Отодвинула от себя тарелку и, руки на нем сложив, налегла на них щекой. Ответила, всматриваясь в темноту, собравшуюся в углу, – она больше не пугала, как в той жизни.

– Говорю же, Елрех, спас он мир. Сам того не понимая, спас. До последнего думал, что ради меня всем миром жертвует. Даже простился. Идиот. – Я улыбнулась, чувствуя овладевшую мною нежность при воспоминании о нем, и пояснила: – Не в нашей с ним привычке было прощаться. А тут прощения просил.

– За что? – продолжала интересоваться Елрех, словно все еще старалась найти зацепку и опровергнуть мое признание.

– Он использовал меня. Тебя. Всех. При любой возможности использовал любого.

– Только плохие всех используют. Зачем же он тебе?

– Думаешь, я лучше? – Голову приподняла, укладывая на предплечья подбородок, чтобы Елрех видеть. – Да и не в этом суть. Я сегодня узнала, что нет его. Бывших Вольных ведь не бывает… – Неприятный ком вновь поднялся к горлу. Я шепотом попросила: – Помоги мне найти Кейела, Елрех.

Она жалостливо брови вместе свела и так же тихо поинтересовалась:

– Как же мы найдем его? Сама говоришь, что нет такого Вольного больше.

– Не знаю, – протянула я. – Надо разобраться, куда они исчезают. Надо выяснить.

– И как ты собираешься это делать, наивная человечка?

Я усмехнулась, выпрямилась и предложила одно из соображений:

– Сначала выясним об их семье. С нами был второй Вольный – светловолосый шан’ниэрд. Как я понимаю, их не так много.

– О таком Вольном точно знали бы все, – согласилась она, кивая головой.

– Значит, семей этой расы тоже не так много. Я хочу отыскать семью этого Вольного. Так мы хотя бы узнаем, рождались ли эти парни в нынешней моей жизни.

– Что значит – в нынешней моей жизни? – хмыкнула Елрех.

– Я не знаю, как еще обозначать время. – Я пожала плечами. – Мне всегда казалось, что оно лежит в плоскости, а выяснилось, что это тот еще пространственный бред. И бред этот личный, потому как без памяти, какой обладаю я, ты можешь видеть только одну временную шкалу.

Мы с ней просидели до поздней ночи. Она спрашивала обо всем, а я без утаивания рассказывала абсолютно все. Если в этой жизни Елрех предаст меня, поутру побежав с доносом к Дриэну, значит, я вернулась в другой мир – снова чужой. Значит, и остальных искать без толку.

Охарс парили над нами, когда за окном сверкнула молния. Спустя миг раскат грома сотряс стекла, испугал духов, и они взметнулись к потолку, разлетелись в разные стороны: кто дальше от окна, кто к нам с Елрех за плечи. Она словно только сейчас очнулась и обратила внимание на окружение. Хмуро посмотрела на черное окно, скривилась от стука первых капель и тихо призналась:

– Теперь ты нравишься мне, Асфи. Не от того, что ты мне рассказала, а от того, как вела себя этим вечером. С тобой… – повела плечами, – уютно как‑то, привычно.

Я улыбнулась, но сближаться с подругой все еще не рисковала. А она продолжала:

– То, что ты рассказала, вызывает много вопросов и сомнений, но я почему‑то верю тебе. Мне не хочется тебе верить, но я верю. Ты говоришь, что твой Вольный спас Фадрагос тем, что подарил тебе знания?

– Наши Вольные спасли.

Елрех никак не могла принять тот факт, что в прошлой жизни ее любил беловолосый шан’ниэрд. Вот и сейчас она скривилась, поежилась и сказала:

– Пусть так. – На меня посмотрела. – Только ты не говорила, как второй Вольный помог тебе.

– Он оберегал Ив, исследовательницу, а я удачно спасла ее. И за это спасение она наградила меня тайной, которая помогла мне выжить в этой жизни. Извини, саму тайну я рассказывать тебе не буду.