С темной стороны кабинета донеслось дуэтное фырканье.

– Ну‑ну, не спешите с обвинениями, Анна, – приструнил Вадим Николаевич, с весельем глядя на меня. – Или кто‑то вам угрожал изнасиловать? Тогда говорите, я внесу в протокол. Что‑то нужно исправить в ваших показаниях?

– Нет.

– Тогда и с обвинениями не спешите. Затолкать вас в машину хотели, это вы услышали от Яковлева. – Он пожевал губу, потирая подбородок, а потом спросил: – Ходили на секцию по борьбе?

– Нет.

– Нет? – Изогнул бровь и перекинулся удивленным взглядом с мужчиной, сидящим за соседним столом. – Тогда где так научились драться?

– Друг научил, – ответ соскочил с языка.

– Какой?

Вдоль позвоночника скользнул озноб. Имею ли я право подставить кого‑то прямо сейчас? А соврать, выдумав имя? И вообще…

– Это относится к делу? – спросила я. Заметив, как благодушие следователя исчезает, постаралась исправить ситуацию: – Извините, просто это было давно.

Он хмыкнул, снова пробежался взглядом по записанному на листке и во второй раз поинтересовался:

– Зачем так покалечили гражданина Еремина?

Я шумно выдохнула, почувствовала першение в горле и поискала взглядом графин с водой. Его нигде не было.

– Я испугалась и не думала в тот момент, чем это обернется, – ответила и с трудом сглотнула. Язык показался наждачной бумагой. – Я не хотела сломать ему руку.

– Вы понимаете, что вас могут обвинить?

– За что? – опешила я. – Это они угрожали затолкать меня в машину.

– А за превышение необходимой самообороны. – Вадим Николаевич сцепил руки в замок, навалился на стол и с важным видом уставился на меня.

Серьезно?

– Что я должна была делать?

Он улыбнулся снисходительно и опять на спинку стула откинулся.

– Анна, уважаемая, вы ни разу не закричали, не позвали никого на помощь. Не попытались убежать, а сразу ударили. Головой да в…

– Вадим Николаевич! – из двери, распахнувшейся без стука, донеслось зычное обращение. – Там вас вызывают.

Следователь еще какое‑то время сидел неподвижно и смотрел мне за спину, потом попросил меня подождать, выполз из‑за стола и вышел. Я осталась сидеть на месте с опущенной головой, поджимая ноги до напряжения и стискивая сумку. О каком превышении самообороны идет речь? Я ведь никого не убила, а вот меня могли изнасиловать. Не пойман – не вор. Как ты могла об этом забыть, Аня? Кто подтвердит чужие намерения, кроме тебя самой? На Земле нет духов, поэтому тут тебе никто не поможет.

– Не волнуйтесь, девушка, – вклинился женский голос в мои размышления.

– Рита! – глухо, но строго позвал мужчина, чуть заслоняющий мне своим профилем окно.

– А чего нет? – беззаботно отозвалась она.

– Вадим Николаевич знает, что делает. Не вмешивайся

– Да посмотри на нее! – Рита даже повернулась в нашу сторону и прикрыла папку с бумагами, которые читала. – Для чего так пугать? Сколько на этого Яковлева заявлений подавалось, а папаша все отмазывает сынка. При мне только две девочки заявления об изнасиловании на него подавали. И через сколько сами же забирали? Им давно пора все руки поломать, этому Яковлеву и шайке его. Поэтому правильно, Анна, вы их, – обратилась уже ко мне. – Вот только имейте ввиду: Вадим Николаевич зла вам не желает и прав, что до суда может дойти. У этого Яковлева руки длинные, поэтому я бы на вашем месте к адвокату обратилась. К хорошему адвокату.

– И меня будут судить за превышение самообороны? – Я скривилась, вжимаясь в спинку стула. – Это всего лишь переломы.

– Это легкие телесные повреждения, – пояснила Рита, снова раскрывая папку и забрасывая ногу на ногу. – А судить могут и по другим статьям. С этим Яковлевым вам лучше найти хорошего адвоката, или попробовать уладить все мирным путем.

– Но они угрожали мне.

Она подарила мне кривую улыбку, и я поняла, что ее советы закончились, поэтому тихо поблагодарила и снова опустила голову. Я думала, что закон должен защищать жертв, а не ограничивать их. Все же в Фадрагосе с чем‑то проще. Где же Вадим Николаевич? За окном свет стал приглушенным, обрел желтый оттенок; ветер раскачивал ветки лип, гнул их, срывал листья. Гроза вот‑вот начнется.

Следователь вернулся в тот момент, когда за окном раздался первый далекий гром. Я едва не подскочила на стуле, заслышав его, и мне с трудом удалось остановить себя от желания бросить все и помчаться домой. В какой‑то момент мелькнула мысль, что именно так и нужно поступить, ведь попав в Фадрагос, я полностью исчезну из памяти людей, с которыми когда‑либо встречалась. Как назло, Вадим Николаевич медлил, рассаживаясь на стуле, и попутно ругался на какой‑то ремонт и старые трубы. Видимо, допрос должен был состояться совершенно иначе, но это меня не интересовало. Хотелось попросить мужчину ускорить процесс, но я опасалась, что вызову лишние подозрения и это, наоборот, все затянет. Наконец следователь отдал мне протокол на подпись, а когда я уже выдохнула и приподнялась, внезапно поинтересовался:

– А с Дарьей Красновой вы давно дружите?

Гром сотряс окна, тяжелые капли ударили по стеклу. Я сглотнула, наблюдая, как за секунды улицу заволокла серая пелена ливня. Сердце сжалось, желудок скрутило до тошноты. Комок горечи поднялся к горлу. Потеряв дар речи, я перевела взгляд на следователя. Какая к черту Краснова? Духи Фадрагоса!

– Я знаю, что вы знакомы. Вам известно, чем она зарабатывает на жизнь, Анна?

Плевать я хотела!

Дождь стучал по нервам, отнимал воздух и в без того душном помещении.

– С Яковлевым все? – сипло спросила я, оттягивая рубашку от потного тела. – Я могу идти?

Следователь с недовольным видом откинулся на спинку стула и как‑то разочарованно произнес:

– Идите.

Я вскочила и поспешила к двери, но успела поймать на себе осуждающий взгляд Риты. Словно она, услышав, что я связана с некой Красновой, винила себя за то, что помогла мне советом против Яковлева.

Черт возьми, что не так с этим миром?!

По коридорам я старалась не бежать, но надолго удержать себя в руках не смогла. Вырвавшись на крыльцо, едва устояла от порыва ветра. Молния сверкнула совсем рядом, через несколько секунд грохот прокатился по небу, сотряс землю. Машина на стоянке разразилась сигнализацией. Прыгая с ноги на ногу, я разулась. Отбросила туфли и помчалась домой.

Асфальт сменялся протоптанными дорожками, а они – плиткой. На проезжей части беспрерывно сигналили автомобили. Огромные дворы высокоэтажек опустели, и мне приходилось лавировать только между лавками и деревьями. Я не оглядывалась, не смотрела по сторонам. Едва ли разбиралась, где нахожусь. Пробежав треть пути, вымокла до нитки. Дождь заливал глаза, заколка слетела и волосы растрепались, прилипли к шее и лицу. Блузка сковывала движения рук, сумка мешала, а юбка путалась на бедрах. Через десяток метров я остановилась, попыталась порвать ее от небольшого разреза, но не вышло. Я потянула еще раз, не отводя взора от дороги перед собой, но мокрая ткань не поддалась. В поисках острого предмета раскрыла сумку, но заметила на земле разбитое горлышко от бутылки. Пока разрывала юбку, почувствовала, как горят огнем стопы. Очередной гром поторопил, и я отбросила осколок и снова сорвалась с места.

И опять проезжие части, дома, лесопарки…

Голова кружилась, в боку кололо, легкие горели, но не это причиняло боль.

Солнце! Оно выглянуло из‑за туч. Последние капли дождя падали на лицо, мешаясь со стекающими слезами. Больно. Пора остановиться…

Не могу. Черт возьми, не могу!

Я проскочила в подъезд, когда из него выходила девушка с собачкой. Услышала вопль недовольства в спину и тявканье, нажала на кнопку лифта, но бросилась к лестнице. Оставляя позади пролет за пролетом, перепрыгивала через ступени. Почти добравшись до цели, споткнулась. Палец хрустнул от удара, вспышка боли пронзила ногу, промчалась по икре, подкосила колено, устремилась вдоль позвоночника, свела челюсти и отдалась короткой пульсацией в затылке. Я распласталась на лестнице, едва не разбив подбородок об острый каменный край. Сцепив зубы, оттолкнулась и помчалась дальше.