Невольно провела рукой по плечу, наслаждаясь отсутствием ужасной бретельки от бюстгальтера. Это было ошибкой – надеть это бесполезное пыточное устройство. Хорошо, что в шкафу нашлось несколько спортивных, их‑то я и предпочла.

В браузере была открыта куча вкладок с различными запросами, начиная с истории швейных фабрик, продолжая непростым устройством швейных машин и заканчивая простейшей выкройкой трусов. Еще думала узнать об оружии, но вспомнила беседу с эльфиорами Аклен’Ил и поняла, что фадрагосцы обойдутся тем, что у них есть. Пара вечеров у меня была спущена на все эти статьи, которые, как я думала, позволят мне принести в Фадрагос ценные знания.

Усмехнулась, закрывая одну вкладку за другой. Нельзя верить всему, что пишут. Я не гений и не машина – мои самые глубокие познания всегда будут ограничиваться моими интересами. И если даже я в общих чертах перескажу, как работает тот или иной механизм, меня могут не понять, это может быть бесполезно или еще хуже – Фадрагос пойдет по другому пути развития.

«У нас тоже есть эти пауки… Их яд обладает целительным свойством»

А тут?.. Даже не хочется смотреть соотношение, сколько усилий и средств вкладывается в разработку нового оружия и нового лекарства. Думаю, ответ мне не понравится.

К тому же я столько всего о Земле рассказала Аклен’Ил Цветущего плато – и о производстве, и о фабриках, больницах, школах, институтах, мобильной связи, интернете, компьютерах… Они не увидели в этом пользы, а вот опасение, вызванное нашим оружием, было высказано прямо. Эльфиоры назвали Землю Мертвым миром, потому что в нем нет духов, а если и есть, то мы утратили их имена и, соответственно, связь с ними. Почему тогда я так верила, что знания, принесенные с Земли, полезны в мире с абсолютно другими взглядами на жизнь? Почему‑то верила…

Почему‑то верила и вчерашним вечером, с трудом разбираясь в работе моталки и придумывая хоть какой‑нибудь способ выплавки иглодержателя в Фадрагосе. А перед сном, чувствуя, как горькие воспоминания вновь одолевают, я открыла клиническую анатомию… и расхохоталась.

Наверное, чтобы разбираться в медицине, надо было поступать в медицинский. Чтобы разбираться в работе швейных машинок – на механика или швею. Ну или прав был Ромиар, я не особо умная. Скажем проще, я тупая.

Но для Фадрагоса я все же могу стать кем‑то. Не гениальной Анькой Сорокиной, не великой Асфирель, а всего лишь еще одним ценным человеком. Что может дать этому миру новоиспеченный экономист, который иногда пробовал свои знания и силы на форексе? Кое‑что интересное все‑таки может, но лучше не загадывать. И уж если приносить в Фадрагос что‑то полезное, я должна быть уверена, что не сделаю хуже. Внедрять новое придется с хирургической осторожностью по схемам, которые, к сожалению, не будут проще схем швейных машин. Фадрагосу нельзя навредить.

Кейел, что бы ты посоветовал мне? Практичный, терпеливый, сдержанный и рассудительный… Какое теперь ненавязчивое наставление прозвучало бы от тебя?

От воспоминания его глаз сердце забилось чаще, согрело в груди; на лице растянулась улыбка. Я открыла гугл и на всякий случай оставила пустой поиск. Еще раз глянув на часы, взяла с ближайшей полки потрепанный учебник макроэкономики.

– Пожалуй, начнем с повторения азов. Чтобы построить что‑то крепкое, надо заложить крепкую основу. Ты бы точно со мной согласился…

* * *

Плавание быстро размяло болевшие мышцы и вызвало усталость во всем теле. К концу отведенного часа я выбиралась из бассейна с мыслью, что надо было немыслимо рискнуть, сев за руль новенькой мазды. Точной копии той, на какой ездил Женя. Мы и вправду невольно стремились создать образ парочки, у которой даже парные футболки имелись. Видимо, мы искренне верили в любовь.

Несколько сообщений во вконтакте от него напомнило, что, в отличие от меня, Женя до сих пор убежден в силе наших чувств. Я забросила телефон в спортивную сумку и вышла из раздевалки. На ресепшене задержалась, чтобы снова сверить записи посещений на неделю и поспешила к выходу. На крыльце остановилась ненадолго, разглядывая, как умирающее Солнце какого‑то пустого и чуждого мне мира цепляется за высокие постройки и одинокие деревья. Отчего‑то жалость к этому Солнцу не пробудилась.

– Это просто закат, – пробормотала я, поправляя сумку на плече и сбегая по ступеням.

Я проходила мимо остановки, когда к ней подъезжал автобус, идущий к моему дому. На мгновение опять мелькнула мысль, что слабому, уставшему телу можно немного уступить, но я тряхнула волосами, отворачиваясь от автобуса. У меня мало времени, чтобы подготовиться к возвращению в Фадрагос. Нарастить мышцы не успею, но хоть немного улучшу выносливость.

Через три квартала свернула к торговому центру за продуктами и чтобы просто занять время перед возвращением к ночному одиночеству. Улица расширилась, люди встречались чаще, клумбы радовали ухоженностью. По дороге разъезжали машины, молодые парни промчались мимо меня на скейтах и велосипедах. Возле магазина фирменной одежды смеялись красивые девчонки. В какой‑то момент самая высокая из них показалась мне эльфийкой, но короткие уши и густой макияж при ближайшем рассмотрении рассеяли мираж.

Крупное здание отсвечивало темными окнами в последних солнечных лучах. Я уже видела раздвижные двери, к которым направлялась, как в шуме машин и гаме услышала чей‑то неразборчивый плач. Остановившись у столба так, чтобы никому не мешать, оглянулась. В стороне от парковки, возле неприметной лавочки, старушка в грязном платье плакала, удерживая мужчину за рукав. Он что‑то сказал ей, пожал плечами, потом указал на торговый центр и поспешил к стоянке. Старушка долго смотрела на темное гигантское здание, переминалась с ноги на ногу, потирая правое бедро над коленом, а затем снова расплакалась.

Несколько проходящих мимо девчонок с любопытством поворачивали голову к ней, но не остановились. Однако, пройдя чуть вперед, блондинка все же вернулась. С широкой улыбкой дотронулась к острому плечу старушки, а та вздрогнула и с диким испугом на лице попятилась. Девчонка подрастеряла энтузиазм – молча протянула немного денег на раскрытой ладони, но, так и не достигнув понимания, ушла за подругами. Растерянная старушка поправила невидимку в седых волосах и, сгорбившись, заозиралась. Вскоре скривилась, снова потирая ногу.

Я налегла спиной на столб, опуская сумку на траву, и продолжила наблюдать.

Время шло – старушка плакала. Уходила от лавочки то к перекрестку, то к торговому центру, но ни перейти дорогу, ни переступить порог людного здания так и не осмелилась. Первые два раза я еще следовала за ней, наблюдая со стороны, но потом поняла, что это ни к чему – она все равно вернется к лавочке.

За это время я успела разобраться, что именно отпугивало людей от нее. Подол испачканного платья был разорван чуть ниже колена, на морщинистых ладонях запеклась кровь. Чумазое лицо давно не удивляло меня, а вот местных… Старушка плакала и вытирала щеки и глаза разбитыми, грязными руками. На втором разе, когда она пыталась зайти в торговый центр, я приблизилась достаточно, чтобы понять, почему парни, поморщившись, отошли дальше – от жалкой бабушки несло мочой.

В свете фонарей она стала выглядеть еще хуже, а я все еще пыталась разобраться, что с ней не так и вспомнить, чем в этом мире могу помочь бездомной. Да и разобраться, бездомная ли она, не мешало бы. В тот момент, когда я уже рискнула приблизиться к ней, мимо нее проходил парень. Старушка попыталась обратиться к нему, но так и осталась стоять с влажными глазами, протянутыми руками и приоткрытым ртом. Хитрец, заметив неладное, просто демонстративно надел наушники и ускорил шаг. Я проводила его взглядом, ощущая легкое разочарование.

– А я заткнул уши, и это помогло…

В то время, пока я рассматривала спину незнакомца, старушка впервые за полтора часа вытворила что‑то нетипичное. Сняла грязные галоши, стащила вязаные носки, а затем, поднимая подол стала стягивать с себя лосины. Когда освободилась от них, прижимая руку к пояснице, согнулась, подняла свои вещи и поковыляла к газону. Усевшись на нем, оголила колени – правое было сильно разбито.