– Она тревожится о тебе.

Елрех отвернулась до того, как я успел бы распознать в ее глазах мотивы. Она хочет, чтобы я не показывал слабость Ане? Или хочет просто успокоить. Меня?.. Аню? Кого из нас? Кто будет успокаивать девочку, когда меня не станет? Ее нельзя приучать к жалости.

В шалаше было немного теплее, чем на открытом воздухе. Аня забралась под покрывало, улеглась на бок и теперь внимательно смотрела на меня. Темные глаза в приглушенном свете казались бездной, к бледным губам и коже никак не возвращалась здоровая краснота, а спутанные волосы отливали старческим серебром. Глядя на выразительные костяшки пальцев руки, сильно сжимающей уголок покрывала, я присел на утоптанную траву.

– Что я натворила? – прямо спросила Аня; в ее голосе звучала сталь.

Елрех ошибается, если считает, что Ане нужно сочувствие. Я облизал губы, сцепил руки в замок и опустил голову. При мне лишь трижды связывались с великими духами смерти, и виксарты выжили только благодаря живучести расы. В этот раз дух будто щадил Аню.

– Что такого я натворила, что теперь ты не смотришь мне в глаза? У Феррари не было ни шанса! – прошипела она, приподнимаясь на локте. – И я не хочу, чтобы меня в очередной раз судили или оправдывали. Я сделала…

– Замолчи.

Повисла тишина. Хочет, чтобы я посмотрел ей в глаза? Выполню.

Гнев на уставшем лице вмиг сменился испугом, и Аня опустила голову, стала поправлять сено, будто оно, лежа чуть в стороне, могло доставить ей неудобство. Девочке стыдно. Не из‑за лиертахона. Если бы у зверя была возможность остаться в живых, Аня бы первая потащила его к священному кольцу. Нет, не этого она стыдится.

– Что ты пообещала духу?

– Ничего, – звонко отозвалась, вздергивая подбородок. Опять врет? Без сомнений.

Сердце стиснулось до боли, а желание встряхнуть бездумную девицу заставило сжать кулаки. Я вздохнул тяжело – Аня может утаивать от меня все, что угодно. Я сам подарил ей множество поводов скрывать от себя правду. Даже самую глупую – ту, чья серьезность ни стоит и гроша в Фадрагосе, и для нас может казаться чепухой.

Пусть бы только враньем не вредила сама себе…

Руки затряслись, горло перехватило, сердце забилось быстрее, и безумный порыв не удалось остановить – я резко подался вперед и ухватил руку Ани. Она испугалась, встрепенулась, чуть было не вскочила, но вырываться не стала. Замерла, опираясь на свободную руку и со страхом глядя мне в глаза. Ее дыхание звучало неровно, шумно, а ноздри заметно раздувались. Она сглотнула, а я прекратил внимательно рассматривать бледное лицо. Опустил взор на худые руки с многочисленными царапинами. Перед взором мгновенно поднялось свежее воспоминание, и я, как наяву, увидел кровь, покрывающую всю кожу и неровные борозды увечий. Елрех долго возилась с Аней…

– Кейел, – тихо позвала она.

Я крепче стиснул холодные пальцы, вдохнул глубже, но не смог ничего произнести. Странное чувство вызывало беспокойство, казалось выворачивало нутро. Хотелось сказать многое, но слов не находилось. И воспоминания… Нечисть не могла вытянуть жизнь из тела, потому что дух вытеснил ее всю. Тело без души, холодное, почти мертвое; закатившиеся глаза, покрасневший от напряжения белок; звериный оскал и нечленораздельное хрипение… Нужно ли Ане знать, что после нежити, до которой она успела добраться и уничтожить их силы, она едва удерживалась, чтобы не коснуться и меня?

Не она – дух. Она и не помнит…

– Я требовал с тебя не так много клятв, – прошептал и замолчал ненадолго, надеясь, что она остановит. Попроси сохранить свои тайны. – Твои недомолвки вынуждают меня потребовать очередную.

Молчание угнетало. Сердцебиение снова замедлилось, ноги холодели, а руки опять охватывала слабость.

Попроси же…

Я выдохнул.

– Поклянись духами, что…

Если она врет, они убьют ее.

Я поднял голову и разглядел растерянность в ее глазах. Изумление?

Останови меня, Аня. Если врешь, останови меня, уговори, обвини, соблазни. Сделай хоть что‑нибудь, чтобы я не убил тебя!

Она смотрела мне в глаза, не дыша, и молчала.

Сделай хоть что‑нибудь…

На ее лице появилась решительность. Аня приоткрыла рот и легонько кивнула – разорвала душу в клочья. По телу промчался жар, а следом прошиб озноб.

– О чем попросишь, – тихо произнесла она и слабо улыбнулась. – В чем я должна поклясться?

Оторопь не позволила ответить, и одновременно с ней же появилось приятное чувство. Надежда. Только надежда не опаляет изнутри, а согревает, будто наивное Солнце. Только надежда.

Мышцы лица задрожали, и я улыбнулся. Вдохнул полной грудью расслабляясь. Голова закружилась, и я, ослабевший, потянул Аню на себя. Поддавшись, она уютно упала в объятия. Тепло ее тела, живого, наполненного ее душой, словно проникло и в меня. Я снова вдохнул, зарываясь носом в спутанные волосы и закрывая глаза. Не врет, иначе не рискнула бы жизнью.

– Поклянись духами, что… – Язык отказался ворочаться, а сомнения притупили облегчение.

– Проси, – прошептала Аня на ухо, обхватывая за шею крепче и теснее прижимая голову к моей голове.

На одном дыхании я в который раз потребовал совсем не то, что пытался изначально:

– Я не хочу, чтобы ты больше обращалась к великим духам смерти.

Она отстранилась и с прежней улыбкой посмотрела мне в глаза. Опять кивнула и проговорила:

– Клянусь духами, Кейел, я больше не заключу с ним сделку.

Между нашими лицами засиял символ клятвы, а Аня поморщилась, прикладывая руку к груди. Заметив мою обеспокоенность, склонила голову к плечу и хохотнув добавила:

– Он явно недоволен.

Я растянул уголки губ шире, наслаждаясь ее близостью. Мне не хотелось двигаться, не хотелось убирать руки с тонкой талии, но Аню пошатывало.

– Тебе нужно лечь, – произнес я. – Ты долго ничего не пила, не ела…

– Не ходила, не разминала мышцы. – Поморщив нос, девочка усмехнулась. – И, – духи Фадрагоса! – не мылась.

– Не вижу в этом ничего смешного.

– Я тоже, – с хохотком заявила она, а через мгновение серьезно взглянула на меня. Обхватила ладонями мои щеки и склонилась близко. Ее дыхание коснулось моих губ; дрожь пальцев ощущалась кожей; в темных глазах появился огонек безумия. – То, что случилось в Холмах грез, останется со мной на всю жизнь. Кейел, я понимаю, что ничего из этого не забуду, но могу искать себе оправдание. И это неправильно.

– Почему? – Я накрыл ее руки своими. Сжал, чтобы унять нашу общую дрожь.

Аня повела плечами.

– Не знаю. Пока еще не знаю. Мне нужно найти какой‑то баланс между зверством и необходимостью, иначе…

– Ты не виновата.

– Но это не оправдание тому, что я смогла.

– Аня, твоя… – Необычное слово удалось вспомнить не сразу. – Человечность…

– Я убила ее. Я убила, понимаешь?

Она крепче обхватила мое лицо и пошатнулась вперед, будто все силы ослабевшего тела собрались в руках. Горячий лоб прислонился к моему, и я нахмурился. Встревожился.

– У тебя жар. Нужно позвать Елрех.

Аня забормотала, цепляясь за мою рубашку:

– Мне страшно, Кейел. Теперь я буду бояться себя? В какое чудовище я превращаюсь? Моя душа и без того полна черноты. А потом, когда ее скопится слишком много, лунный свет уничтожит человеческую оболочку. Что останется от меня, когда я стану монстром? Вестница не поможет…

Ее повело, и она упала на меня, продолжая бредить, но уже на незнакомом языке. От страха онемел язык, закружилась голова, но воспоминание о том, как я на закате нес ее, бессознательную, окровавленную, быстро вернул рассудок.

– Елрех!

От громкого оклика Аня вздрогнула и замолчала. Я чуть оттолкнул ее, чтобы видеть лицо. Смахнул седые пряди с него, вгляделся – сердце споткнулось. Аня выглядела так же, как после первого видения о смерти балкоров.

– Ты мог пострадать, – прохрипела она.

Поглаживая большим пальцем щеку, с черным знаком вины, я произнес:

– Я не пострадал.

– Что если Вестницы и Вольные – это проклятые души? Ты мог пострадать. Я опасна для тебя.