– И не мечтай. Жду благодарностей.

Щеки опалило жаром, дыхание стало тяжелее. Я стиснула челюсти, проглатывая одно оскорбление за другим, не позволяя им вылиться на рогатую голову, когда так хотелось.

– Не дождусь, – понял Акеон. – Ты легко отделалась. И стоило отродье того?

– Ребенок, – процедила я сквозь зубы.

Вспоминая лекции в университете, курсовые, дипломную и дополнительные курсы по экономике, которые пересекались с политикой разных стран, я отчасти понимала поступки и решения правителей. В расчетах на перспективы понимала. Однако тошнотворный комок поднимался к горлу сразу же, как только мысли начинали оправдывать действия всех тех, кто вынес смертный приговор ребенку и молодой девушке. Да, они были виновными, но что‑то внутри меня никак не могло осудить их и принять жестокое наказание.

– Тут их несколько сотен, – швырнул он мне под ноги журнал.

Я оттянула от корешка носки сандалий и попробовала сглотнуть, но не получилось. Во рту сильно пересохло, но просить у Акеона воды глупо. Он заглядывал мне в лицо, и я старалась держаться ровно, не отворачиваться.

– Почему не плачешь и не расшибаешь лоб об пол? Только что я сказал тебе, что в журнале имена сотни умерших детей.

– Я их не знаю, – скривилась, не выдерживая воспоминаний. Руки словно все еще удерживали маленькую девочку.

– А этих знала несколько мгновений. Они были убийцами.

– Но я жива. Они не успели меня убить.

– И если ты жалеешь об этом, то я рад. Хоть в чем‑то мы с тобой сошлись во мнении.

Он порывисто поднялся с кресла и подошел к окну, складывая руки за спиной.

– Вы ненавидите людей, – прошептала я, рассматривая силуэт на фоне дневного света.

Акеон услышал, ответил:

– Терпеть не могу, но тебя приходится.

– Метка, – я притронулась к коже под глазом. – Если бы я не бросилась на защиту Тиналь, все могло бы быть иначе?

Он повернулся и, хмуро разглядывая меня, проговорил:

– Она, Мертвец, единица. Не сближайся с теми, кого ценить не за что. На всех не хватит.

Я посмотрела в пол, на толстые нитки темно‑зеленого ковра.

– Зачем бросилась на ее защиту?

– Она напомнила мне брата и… в моем мире…

Нужно ли продолжать?

– У вас не убивают? Не приговаривают к казни? Дети не умирают? Ты им как‑то помогала, защищала? Каждому, кто попадался на пути?

Я молчала. Даже Волтуара до того, как он полюбил меня, я не могла уличить в такой же жестокости, но одновременно правильности рассуждений. И даже никого похожего вспомнить не могла. Хотя… один все же на ум приходил.

– Вы сами мертвы, – несдержанно выпалила, мгновенно зажмурившись и втянув голову в плечи.

У Кейела хотя бы оправдание есть – он Вольный. Только учится эмоциям. Тишина затягивалась, меня никто не ударил, громкие крики не заполнили комнату.

– Кто говорил с тобой, пока ты была в своей комнате?

– Никто.

– Дариэль?

– Предупреждала, что войдет, и здоровалась.

– Дворцовый целитель?

– Был чуть более разговорчив: интересовался моим здоровьем.

Акеон снова сел, но теперь на подлокотник кресла.

– На меня посмотри, – потребовал, чем немыслимо удивил. И жестко добавил: – В глаза.

Посмотрела. Светло‑зеленые. Кошачьи ли? Неважно. Неприятно прожигают холодом.

– Что бы ты не делала, ее бы все равно казнили. Она преступница. Старшая единица может была невиновна, но ровно до того момента, пока не попыталась обмануть правителей.

Я нахмурилась.

– Не понимаешь? Забыла? – сразу же спросил Акеон, склоняя голову набок. Его волосы, убранные назад, будто даже не шелохнулись. – Она брала вину на себя.

– Всего лишь попыталась уберечь младшую сестру.

– Непростительный обман небесных.

– За это казнят?

– Изгоняют. Тогда за что казнили? Я виновна?

– Сиелра воспользовалась твоей оплошностью. Ты, да, виновна. Это что‑то сейчас меняет?

– Многое.

– Например?

И снова молчала, не зная, что ему ответить.

– Твоя метка под глазом не исчезнет. Даже не надейся.

– А как же заслуги перед духами?

– На тебя возложена не твоя вина, а вина старшей единицы. Она пыталась ввести в заблуждение небесных, оправдать убийцу, покусившуюся на жизнь почтенной, приближенной к небесным. Такую вину придется нести всю жизнь. Духи небесных не потерпят, чтобы над ними насмехались, а тут…

Он хлопнул в ладоши, приподнимая подбородок и уставившись в потолок.

– Сейчас вы со мной говорите так, будто… Вы знали, что за всем стоит Сиелра?

– А кому еще точить на тебя клык? – снова вскинул бровь.

Я не удержалась: облокотилась на колени и опустила голову на руки, закапываясь пальцами в волосы.

– В своем мире ты научилась сравнивать смерть с цифрами, но была далека от политики?

– Статистика, – пробормотала я.

– Громче. Я не буду разбираться в твоем лепете.

Я подняла голову и отчетливо произнесла:

– Я знаю статистику, хорошо считаю, анализирую, делаю выводы, прогнозирую, планирую… Да, меня учили переводить и смерть, и жизнь, и… что угодно в цифры. Отдаленно я знакома с политикой, но со смертью, стоящей в полуметре от тебя, познакомилась впервые в Фадрагосе.

Выдохнула, стараясь унять дрожь в руках.

– И вправду знаешь? – кажется, заинтересовался Акеон.

Я едва слышно рассмеялась, потирая виски.

– В Фадрагосе я вспыльчивая дикарка, – неожиданно для самой себя стала проговаривать мысли, мучающие последние дни. – На Земле – любимая дочь, старшая сестра, верная девушка, прилежная студентка и привлекательный молодой специалист, хоть и без опыта работы. Я привыкла видеть выгоду, – стала загибать пальцы, глядя перед собой, на окно, – рассчитывать, анализировать, планировать… Планирование, расчеты – выгода фирме, семье, себе… На деле привыкла к теории. На практике же научилась считать только сдачу в магазине и деньги в чужих кошельках, сейфах, на банковских счетах. И что теперь я считаю? Даже не звезды на небе, а имена тех, чьи смерти на моей вине. Что мне делать?

Акеон долго смотрел на меня, сцепив руки в замок, а затем коротко ответил:

– Приспосабливаться.

Я разогнула пальцы и посмотрела на ладонь, на протянутые линии по ней, на мелкие дорожки вен, хорошо скрытых под кожей. Приспособиться легко на словах. Светка много лет бросает курить, а Витек, партнер и друг Женьки, много лет отключает телефон перед застольем, чтобы, напившись, не позвонить бывшей, но потом напивается и включает мобильный, или просит его у других. Мама всю жизнь обгрызала ногти под корень, засиживаясь с контрольными допоздна, а папа каждый вечер включал новости, чтобы поругаться на чиновников и сказать, что СМИ всегда врут. Когда мы с Егором советовали ему отключить телевизор или переключить канал, он почему‑то обижался. Можно ли избавиться в короткий срок от всех привычек разом?

– Знаешь, как выбирают правителей? – разрезал затянувшуюся тишину Акеон.

– Как и мудрецов – духи указывают?

Он кивнул и сразу же стал объяснять:

– Потом ребенка забирают у семьи, а семью награждают титулами, поместьями и дополнительными слугами. Правители отходят от власти спустя долгие периоды безупречной службы своему народу, и тогда их продолжают содержать вдали от дворцов, в собственных домах. Окруженные любимой семьей, они также вынуждены уделять внимание чужим детям, потому что передают знания будущим правителям.

– Постоянный круговорот, – пробормотала я. Двигатель мироустройства, видимо, во всех мирах неизменно – цикличность.

Акеон будто не обратил на мое бормотание внимания, продолжая говорить:

– И если бы Волтуар потерял метку, то… круговорот – пусть будет так. Он бы приостановился. Произошел бы маленький сбой в этом механизме. Правители приходят к власти поочередно. И уходят так же. Когурун – старший. Сначала уйдет он, а на его место придет подготовленный правитель. Как и ты, умеющий считать лишь в теории. Практике его будем обучать тут, мы с Волтуаром. Обвинив Сиелру, ты подставила весь регион Цветущего плато. Волтуара могли сместить досрочно, а регион прогнуть так, как выгодно всем высшим гильдиям Фадрагоса.