— Не пойдем больше рыть землю! Мы не кроты и не поденщики!

Напрасно Креол и Хеймнонд кричали на них, нескольких даже велели привести к Ведущим.

Дюжие воины, обезоруженные, со связанными за спиною руками, предстали перед двумя полководицами.

— Почему вы оставили работу? — спросила Эидис, хмурясь.

— Или испугались имперских малолеток, что наскочили на вас верхами? — зарычала Сильтия.

— Госпожи полководицы, — бесстрашно отвечали воины, — ваше дело казнить нас или миловать… Но выслушайте нас сначала!

— Говорите, да поскорее, — сподобилась Эидис.

— Работать все войско отказалось!.. А некоторые даже на работу не выходили!.. Коневоды уехали села грабить! А мы мечи об камни погнули. Чем теперь воевать? И дела не сделали и оружие погубили! Вели нам на стены лезть — полезем, хоть и с погнутыми мечами. Но мы не землекопы! У имперцев на то слуги есть.

— А полководцы, — добавил другой, — если своих людей на работы не дали, то хотя бы охрану на себя взяли бы. Мы работали, нас же и побили. А вот послушайте!..

Со стороны шатров богатых воинов доносились писклявые звуки рожка и гудение бубна.

— Поют и пляшут! Да крестьян грабят, не лучше флардцев!

— В ваших словах есть правда, не спорю, — склонила голову Сильтия. — И за эту правду оставляю вас в живых. Но за свои дела ответите!

Ведущая повернулась к Креолу:

— За ослушание бить воинов плетьми всенародно и выгнать из войска, если еще кто так же сделает, как они, то будем смертью казнить!

Работы по возведению вала прекратились полностью.

— Этого и следовало ожидать, — говорили защитники, стоя на стенах, — Варвары настолько же страшны в ярости, насколько жалки в труде! Чтобы побеждать, нужно много трудиться, а святотатцы этого не умеют.

Сколн слушал эти речи и возражал с едкостью:

— То, что вы говорите, правильно, но не совсем точно. Они не умеют работать, пока свободны, но быстро становятся трудолюбивыми в рабстве. Это присуще всем варварам. Варвары созданы для рабства! Так же как мы определены Жгущим быть их хозяевами. Когда мы впряжем всех варваров в ярмо, наступит золотой век.

— Ты, Сколн, отчасти прав, — начинал свои рассуждения Лесан, потупя очи, — рабство — основа благополучия, но оно не должно быть чрезмерным. В Империи, кроме нашего города, так и вообще чужаются этого!

Ночью молодые смельчаки подобрали тело бедняка, спасшего жизнь, а точнее отсрочившего смерть Нерения. Если бы не он, уважаемый всеми жителями города воин попал бы в руки врагов! Об этом было страшно подумать.

Их похоронили одновременно, с подобающими почестями. Леранит, главный стратиг, ненавидевший Нерения при жизни, на похоронах показывал свою глубокую печаль, лицемерно вздыхал и горестно качал головой.

Однако, придя домой, он сбросил маску ложного соболезнования и со злорадством потирал руки и приговаривал под нос:

— Свершилось, свершилось! Пусть он на том свете не знает покоя! Я отомстил ему за его заносчивость и насмешки!

Стратиг сумел незаметно от других сунуть в гроб убитого железную табличку со страшным заклятьем, наговором. Теперь его не пустят в Алые чертоги Жгущего, где без конца идет Пламенный Пир! Это значительно большее, чем месть живому!

Ведь жизнь земная, она хоть и прекрасна, но коротка. Жизнь загробная — вечна. Нерений будет страдать вечно! Леранит был доволен.

В городе говорили, что главой городской стражи города будет назначен Леранит.

По-иному хоронили Клатиса. Похоронами руководила его жена, прекрасная Тилия. Женщина, узнав о потере мужа, прискакала верхом на коне из Верты. Умелые люди вскрыли труп воина, внутренности вынули и сложили отдельно, а сердце передали жене. Нарубили разных пахучих трав — аниса, сельдерея, кипера, — добавили ладана и смолистых веществ и всю эту пахучую смесь вложили внутрь трупа, после чего тщательно зашили его.

Долго возили тело на повозке, ходили за ним, затем выбрали место, вырыли могилу, укрепили ее стенки рядом копий, а когда положили Клатиса на подстилку, стали класть ему оружие, чаши для вина, узды и одежду.

Могилу закрыли досками и завалили землей. Сверху насыпали высокий курган, который рос куда быстрее, чем вал перед стенами города-крепости.

— Клатиса хоронят, как царя! — докладывали Ведущим.

— Он прекрасный воин. Если бы из таких состояла вся наша армия, мы бы в первый день закончили осаду. Пусть его хоронят как можно пышнее. — Отвечала Эидис. Сильтия лишь согласно кивала.

На тризне Креол встретился с Тилией. Женщина отнеслась к нему по-дружески, но ни тени улыбки не появилось на ее побледневшем лице. Она не плакала, но с необыкновенной твердостью ответила на соболезнования Креола:

— Видимо, Альвдис не была к нему благосклонна. Однако его воины не покинут осады. Мы останемся здесь до победы.

— Ты, Тилия, достойна своего покойного мужа. У тебя в груди большое сердце. Я был другом Клатиса и останусь другом его воинов. Располагай мною всегда так, как найдешь нужным.

— Спасибо.

Ему хотелось еще что-то сказать молодой вдове, но она посмотрела на него с суровой грустью. Воевода вздохнул и замолчал.

После похорон Тилия совещалась с приближенными и друзьями Клатиса и на другой день утром отбыла в Верту в сопровождении пяти десятков воинов.

Перисад с нарастающим чувством огорчения и досады бродил по лагерю, посматривая на стены города. Чем больше он наблюдал ход осады, тем более убеждался в ее вероятном провале.

Главная проблема, чуть не погубившая весь грандиозный поход, заключалась в том, что каждый житель города неугасимо верил — и те, в кого он верил, слышали его молитвы и не собирались пока бросать его душу.

Все их преимущества, все оказалось бесполезно! Воины Увязающего Песка впали в некое подобие спячки, Безымянные пришли практически в полную боевую негодность, будто под действием мощнейшего заклинания. Их молитвы и чудеса почти не могли дать серьезного толку, потому что прямо воздействовать на город было невозможно — его надежно охранял тетраим веры.

И с чего это Жгущий внял к людям, а уже тем более имперцам? Не только Перисад, но и все темносвященники задавали себе этот вопрос… Возможно ответ удалось бы найти в самом городе, или же что-то более древнее и магическое возымело действие на него? Ответ найти не представляется возможным.

Защитники города показали образец стойкой обороны. Быстро перебрасывая свои войска на опасные участки, успешно отразили все удары войск Рограина, войск Тьмы! Теперь неусыпно следили за всем происходящим в лагере осаждающих. Можно было видеть, с какой четкостью, через ровные промежутки времени, происходит смена воинов на стенах.

Круглые сутки перекликаются часовые на башнях. Ночами, когда, укрывшись войлочными одеялами, осаждающие беспечно храпят у костров, за зубцами городских стен мелькают огни, невнятно доносится говор имперских воинов и топот многочисленных ног.

Войску тьмы не хватало боевой сплоченности и упорства. Это, в свою очередь, вытекало из того, что именно сюда отправили всех бедных, неимущих воинов, поденщиков, работников. Отборные солдаты, тренированные и дисциплинированные не хуже, а то и лучше имперских, отправились на главные направления — с Анкхаретом и Ренкретом.

Осада уже надоело большинству, осенние серые дни сменялись зябкими ночами, не принося ничего, кроме скуки. Старика с начала похода раздражала неорганизованность бедных воинов. Осада велась так бестолково, что смотреть не хотелось на нелепую трату ратных сил, массовый падеж лошадей от бескормицы. И ведь дело не в полководцах!

Бывало, во время штурма Перисаду хотелось самому схватить аркан, взбежать по лестнице вверх, разрубая стрелы взвихрениями чудес. Но он понимал, что там, наверху, одним этим не обойдешься.

Старик озабоченно вздыхал и в печальном раздумье чесал затылок. Нужно во что бы то ни стало взять город и войти в Империю как можно скорее.