Сильтия остановила воинов, видя, что они хотят бежать туда, где по их мнению, уже проломлена стена и открыт вход в город.

— Стой! Куда вы? А кто будет ворота ломать?

— А чего их ломать, если там уже наши прорвались и занимают город?

— Кто сказал?

— Слыхали!

Воины рассчитывали, что женщина не остановит их, но Сильтия выхватила длинный, почти двухъярдовый меч и крикнула:

— Кто оставит свое место в осаде, того я убью на месте.

Увидев одного, который покинул свою лестницу и побежал прочь, полководица догнала его и могучим ударом рассекла его тело надвое. Воины зароптали, но порядок был восстановлен.

Таран продолжал мерно бить. Работа у ворот кипела. Сильтия побежала наводить порядок в рядах штурмующих, оставив на свое место Реленая. Он, весь в грязи и смоле, обливаясь потом, суетился около. Еще немного — и вход в город будет открыт. По знаку Креола панцирники стали выправлять строй, готовясь ворваться в город и начать избиение, как только появится возможность.

Но имперцы связали несколько бревен канатами и сбросили их на винею. Таран был выведен из строя. Отразив штурм молодых юношей, защитники города направили острие своей обороны против Реленая. Стали лить смолу, кипяток, подтащили камнеметы и начали ураганный обстрел панцирной пехоты. Сотням пришлось отойти на почтительное расстояние.

Активность осаждающих стала падать по мере увеличения потерь. Пыл прошел, войска стали отходить к своему лагерю, не слушая окриков воевод.

Эидис походила на безумную. Она кричала, ругалась, скакала на коне среди войск и хлестала воинов плетью. Город снова устоял, более того — сумел огрызнуться и очень больно укусить нападающих.

Вечером хоронили убитых, насыпали над могилами кучи камней и долго пели заунывные песни, в которых звучали угроза врагам и жажда мести.

Наутро Эидис приказала сжечь ворота города.

На остатки разбитой винеи стали таскать вязанки степных трав и хвороста, что привозили на спинах коней из предгорий. Опять сверху полетели камни, опять пролилась кровь. Воины Альвдис бежали назад, а то и оставались на месте со стрелой в спине.

Гора хвороста увеличивалась. Имперцы притащили котлы с водою, начали поливать сверху, но ветер разбрызгивал воду, и она дождем падала на землю, совсем не там, где надо. Воины, носившие хворост и сухую траву на разбитую винею, смеялись.

Вскоре в хворост бросили горящие факелы. Повалил дым, сверкнуло пламя, и огромный костер запылал. На стенах поднялась тревога.

— Нужно бросать в костер амфоры с водой! — скомандовал Кринтион.

Были собраны амфоры. Женщины и слуги тащили их, наполнив водой.

— Бросай!..

Водяные бомбы полетели в костер и разбивались в мелкие осколки. Огонь стал утихать повалил густой белый дым. Теперь засмеялись защитники города. Они пускали тысячи стрел, не давая врагам приблизиться. Воины Альвдис отвечали беспорядочной стрельбой из луков.

— Хеймнонд! — вскричала Эидис. — Давай камнеметы!

Десятки телег придвинули к стенам. На каждой стояло метательное орудие. Ударили рычаги, взметнулись вверх тяжелые глыбы, и, не долетев до верхнего края стены, глухо застучали в ворота. Опять смех. Хеймнонд рассердился, видя хохочущих и невредимых врагов.

Приказав лучникам полить их дождем из отравленных стрел, он распорядился:

— Давай снаряды поменьше! Заряжай!..

Меньшие снаряды полетели лучше и стали попадать в бойницы, сметая защитников, смотрящих оттуда. Это произвело должное впечатление. Эидис милостиво кивнула головой. Но стоящие на стенах быстро подтянули к опасному участку свои тяжелые баллисты и начали сильнейший обстрел.

Многие из обслуги камнеметов были убиты, телеги сломаны, метательные машины выведены из строя.

Тем временем амфоры с водой не прекращали падать на потухающий костер. Неожиданно он, уже потухавший, вспыхнул с новой силой — именно там, где падали амфоры.

— Колдовство! — заключили защитники города.

— Не колдовство, а измена, — мрачно ответил главный стратиг.

Началось смятение. Были схвачены на стенах самые бедные слуги, больше похожие на рабов, с амфорами, наполненными не водой, а земляным маслом.

Их нещадно пытали прямо на стенах, им выбили зубы, выломали суставы. Они умерли, так ничего и не сказав, откусив от боли языки.

Амфоры с водой все еще бросали вниз, в загоревшийся с новой силой огонь. Однако защитники города понимали, что очередной приступ может стать роковым. Сколн во главе нескольких десятков слуг с лихорадочной поспешностью ломал ближние здания и каменные заборы и наглухо замуровывал ворота. Теперь, если враги даже и проломят дубовые створки, то в город не попадут, а сразу же наткнутся на каменную стену.

Часть войск состояла из добровольной гвардии Фларда. Эти воины надеялись на легкую победу и очень ретиво бросились на приступ в первый день осады. Эидис приказала выдать им несколько лестниц. Степняки нестройной толпой побежали к стенам и стали торопливо взбираться по лестницам, подбадривая друг друга визгливыми криками:

— Нужно войти в город раньше слуг тьмы!

— Мы три дня будем грабить город! Все сожжем!

— Вырежем всех мужчин!

— Продадим всех женщин!..

Сверху густой струей полилась раскаленная смола. Посыпались камни. Лестницы затрещали под ударами дубовых чурбанов, покрытых колючками острых гвоздей.

Коневоды, как спелые груши с дерева, посыпались вниз. Некоторые остались на месте со сломанными костями и не могли двигаться даже ползком. Другие мертвым грузом с размозженными черепами рухнули на землю. Обожженные страшно кричали, извиваясь на земле. На раненых падали камни и прекращали их страдания.

Те, что остались целыми, кинулись прочь от стены, охваченные страхом, подавленные видом своих соплеменников, лежащих с вывороченными внутренностями или ползущих по дну рва с перебитым хребтом.

Таких ужасных ранений коневоды не видели никогда до этого. Они бежали от стен в пани ке, а вдогонку им летели имперские стрелы, несущие смерть. Горожане радостно и дружно кричали, видя, что враги и не помышляют о продолжении боя, стараясь спасти свои головы.

Стрелы втыкались в спины убегающих, они падали в грязь и корчились в агонии. Менее уязвимыми оказались полководцы, одетые в панцири, но и они убедились, что штурмовать города не так уж легко, как это казалось вначале.

Лучшего воина добровольной гвардии привели к ее командиру. Он дико кричал и говорил несуразные речи.

— Что с ним? — мрачно спросил командир.

— Ему выжгли глаза горячей смолой и он потерял рассудок!..

Флардский воевода видел всю неприглядную картину неудачного штурма и чувствовал себя посрамленным. Ему не верилось, что такие тяжелые потери нанес ему один пограничный город Империи. Как же тогда она сильна!

Жители этой страны почему-то представлялись ему как мирные и трусливые купцы, не способные сами оборониться от врагов. Теперь Империя, и, в частности, этот город, предстал перед ним в другом свете. Это была крепость, построенная опытными в военном деле руками не без помощи магов. Она оборонялась хорошо подготовленными защитниками. Имперцы за своими стенами казались грозной силой. А его воины не знали даже, как правильно вести осаду укрепленного города.

После первой неудачи он уже не пытался лезть на приступ. Участок, отведенный флардцам, был обнажен. Защитников отсюда перевели на более угрожаемые места. В городе возбужденно громко говорили о разгроме коневодов.

— Хорошо проучили флардских конокрадов. Теперь они будут знать, что дружить с имперцами куда спокойнее и выгоднее, чем воевать против них!

Эидис доложили, что флардцы отказываются лезть на стены. Ведущая в гневе вызвала к себе их воеводу. Тот предстал перед ней, гордый и спокойный. В его глазах горели огни плохо скрытой ненависти и презрения к слугам тьмы.

— Почему ты, прославленный своей храбростью воин в воевода, испугался презренных имперцев и отступил от стен?