Решение Эидис о привлечении на земляные работы крестьян оживило надежды многих. Это была удачная мысль. Привычные к труду скоро и лучше возведут вал, а воины, сохранив силы, с большими решимостью и рвением пойдут на приступ.

Когда стало известно, что крестьяне-землекопы уже прибыли, в лагере стало веселее. По подмерзающей грязи медленно брели толпы иззябших поселян. За плечами они несли мешки с провизией. В красных от холода руках держали лопаты и кирки. Сзади и по сторонам ехали на конях вооруженные стражи.

Пока прибывшим работникам растолковывали суть предстоящей работы, древотесы стучали топорами, строя из бревен высокое сооружение.

Башня на колесиках, с которой воины должны будут прыгать на стены и бить врагов. При виде сооружения этой конструкции послышались крики:

— Я первый прыгну с той башни на стену города!

— Это все, чего от нас ждут госпожи полководицы!

— Обагрим мечи имперской кровью!

Хоть подобный настрой и охватил всех воинов в лагере, на стенах пока что были только бедные воины, поденщики, ремесленники. Башню сооружали они же. Если бы каждый воин так старался ради благополучного конца осады, город-крепость бы уже пал!

Крестьяне дружно взялись за работу. Смастерили самодельные носилки и стали быстро возводить вал, утаптывая сырую землю ногами. Они не смущались тем, что вокруг стояли конвоиры, посматривали за ними по-хозяйски. Переговаривались между собою о том, что скоро с их помощью город-крепость будет побежден и госпожи полководицы наградят их за усердие.

— Я пойду на приступ вместе с воинами! — громко заявлял рабочий, воинственно взмахивая лопатой.

— Работай, чего зубы-то скалишь! — грубо обрывал его стражник.

Богатые воины всегда держали себя крайне высокомерно и заносчиво перед крестьянами, считая их ниже себя. Сейчас они и вовсе стали вести себя как надсмотрщики.

Вначале покрикивали на нерадивых, потом, словно сговорились, пустили в ход нагайки длинные бичи, которыми гоняют лошадиные табуны. На крики возмущения и боли они отвечали жестко:

— Меньше разговаривай, больше работай!

Имперцы опять встревожились, и, поставив, против вала сильнейшие камнеметы и баллисты, начали обстрел работающих землекопов. В первый же день, несмотря на то, что приходилось буквально тратить целый снаряд на одного человека, удалось убить двоих и еще нескольких тяжело изувечить.

Крестьяне, подхватывая на руки убитых и раненых, с криками страха убегали дальше от стен, отказываясь продолжать работу. Их встретил строй всадников, размахивающих бичами. Нещадными ударами воины остановили бегущих. Возмущенные крестьяне ответили криками:

— За что бьете? Лучше бы согнали со стен имперцев стрелами!..

— Мы работаем, а воины спят в шатрах! Нужно не бить нас, а прикрыть стрелометанием! Тогда и работа пойдет без перебоя.

— Не вас ли защищать мы сюда собрались? — насмешливо отвечали солдаты. — А ну назад! Идите насыпайте вал! Если кого убьют, потеря невелика, других пригоним!

Опять защелкали сыромятные бичи.

— Чего деретесь!.. Дома весь хлеб выгребли, здесь издеваетесь!.. Мы вам не рабы, а вольные землепашцы!

— Все вы рабы Владычицы Альвдис и ее полководцев! — отвечали всадники, подкрепляя удары бичей крепкими тычками обратной стороны копий.

— Мы — свободные и никто не сделает нас рабами!

Обида перешла в ярость, крестьяне начали отчаянно сопротивляться произволу воинов. Произошла драка, которая довольно быстро перешла в настоящее сражение. Но лопаты — плохое оружие, а особенно против копий и мечей. Землепашец, недавно выразивший желание участвовать в штурме, с окровавленным лицом кинулся к воины, который размахивал копьем, и стащил его с коня на землю.

— Землекопы бунтуют! — доложили Ведущим.

— Так усмирите и заставьте работать, — прошипела жестокая Сильтия.

Она была категорически возмущена нежеланием крестьян трудиться на благо Рограина.

Поскакали всадники. Крестьян хотели окружить, прижали их к стенам города. Некоторые из них кричали:

— Откройте ворота, дайте нам убежище!

Но имперцы сочли это за грубую военную хитрость и открыли стрельбу камнями и стрелами, убивая крестьян и их преследователей. Лошади воинов тьмы стали беситься, конница отхлынула от стен. Бунтовщики, пользуясь замешательством воинов и наступившей ночью, бежали из лагеря, проклиная Ведущих и их войну.

На том затея с валом была окончена.

После бегства землекопов, Сильтия спросила отправленных за ними:

— Откуда были эти изменники?

— Из селения к западу отсюда.

— Горе им!.. Мы еще там побываем!

Эидис стала раздражительна и не терпела никаких возражений. Она, была убеждена, что все неудачи происходят оттого, что военачальники и воины просто плохо исполняют ее повеления.

Отчасти она была права. Однако Сильтия была взбешена в основном неповиновением крестьян. Тех из них, что удалось поймать, она приговорила к казни и лично привела приговор в исполнение.

Ужинали в главном шатре втроем, включая обеих Ведущих в Битву и Хеймнонда. Обе женщины много и жадно пили, ели. Под глазами у них появились мешки от бессонных ночей и тяжелых дум.

Несколько часов назад Эидис лично, с косой наперевес, отправилась под стены в приступе необузданной ярости. Она походила на демона, готового вот вот сожрать первое встречное живое существо. В нее летели стрелы, камни, болты, куски дерева, утыканные гвоздями. Коса кружилась и плясала в ее руках, окружая хозяйку верной и надежной защитой.

Ей удалось дойти до самых стен, и там она около двух десятков минут бес толку кромсала каменную стену, оставляя на ней глубокие черные борозды. Такое занятие, конечно, ни к чему не привело, однако все же возымело устрашающее действие на защитников.

Они возбужденно и со страхом переговаривались на стенах, уж не демон ли выбрался из Ксива, чтобы наказать их город?

Все-таки, какое-то время покромсав каменную толщь, полководице пришлось вернуться в лагерь, в необычайно скверном настроении, несмотря на то, что воины очень одобрительно встретили ее выходку.

— С таким полководцем я готов штурмовать хоть сам Алый замок!

— Гляди, как на стенах перепугались!

Полы шатра распахнулись, дохнул ледяной ветер. Вошел воин и доложил, что прибыл лазутчик. Сильтия кивнула головой. Появился человек, грязный, дрожащий от холода, и, видимо, голодный. Он выглядел худым, сгорбленным, будто постарел. Кожа обтянула скулы, губы покрылись трещинами. Только в глазах светилась все та же прирожденная смекалка и энергия.

— Ну, что узнал? — резко спросила Ведущая, медленно прожевывая мясо.

— Проникнуть в город сейчас почти невозможно, — ответил лазутчик, кутаясь в лохмотья, — но я получил сведения, что настоящего голода у имперцев еще нет и они поклялись защищаться до конца.

— Все это я и без тебя знаю, Валинак. Ты стал работать совсем плохо. Я недовольна тобою, и, наверно, отошлю тебя простым воином в пешую рать, чтобы ты даром хлеб не ел.

— Разреши сказать, госпожа полководица.

— Говори, только дельное.

— Имперцы питаются плохо, но они еще едят хлеб. Нужно, чтобы голод стал настоящим.

— Согласна. Как же это сделать?

— Я уже передал своим людям приказ поджечь склады в порту. Удалось узнать, что главные запасы хлеба хранятся именно там. И поджоги домов хозяйских тоже велел делать каждую ночь.

Ведущая перестала жевать и уставилась на говорившего долгим, хмельным взглядом.

— Ты это уже передал своим людям, Валинак?

— Передал, госпожа. Нам помогают городские рабы. Не все, а те, с которыми мне удалось договориться. Я обещал им от твоего имени свободу и награды после нашей победы над имперцами.

— Они получат свободу. Я уже говорила тебе об этом. Но я не вижу дыма пожаров. Уж не испугались ли твои помощники? Рабы трусливы.

— Я сам руковожу поджогами, поэтому сейчас ты не видишь дыма. Мой главный помощник добывает сведения, нужные нам, ибо он близок к градоначальнику, а кроме того, передает остальным мои приказания.