Бог мой, я почти влюбился в нее — в анимированную картинку на стене, — в тот момент. Финальные ноты я выводил, практически не думая, только лишь глядя на нее, по ее движениям угадывая, куда мелодия пойдет дальше.

И это было божественно. Это было более чем круто.

Отложив гитару, я потянулся до хруста в спине.

— Вот же мы с тобой ушли в отрыв, подруга.

Тут слова застряли у меня в горле. Она внимательно смотрела… но не на меня. Куда-то в сторону. Камеры безошибочно указывали ей мое местоположение, так что я обернулся, гадая, что же так сильно привлекло ее внимание.

— Эй, Точечка?

Она не откликнулась. Просто смотрела в никуда.

Тогда я обернулся к Рози. Та продемонстрировала мне планшет, но ничего из того, что творилось на дисплее, не указывало на проблему.

— Точечка? Ты в порядке?

— Да-да. — Кажется, она таки вышла из ступора. — Просто… неожиданно это все.

— Ты о чем?

— О дополнительном материале.

— Тебе не понравились гитарные вариации в конце? Я думал…

— Не от тебя. От меня.

И она исчезла. Миг — и нет ее.

Я снова повернулся к Рози.

— Куда она делась?

— Ей нужно побыть одной и подумать, — последовал ответ.

— Что ты имеешь в виду?

— Она только что пережила аномальное недетерминированное случайное событие, произошедшее из конфликтующих алгоритмов. — Рози ткнула пальцем в экран планшета. — Прямо у меня на глазах.

— А может, ничего этого не было. — Рози создала на экране новое окно поверх старого.

— В смысле?

— Тут тебе ни дать ни взять принцип познания Гейзенберга: я вижу, где она думает и как она думает, но не вижу, о чем она думает. Вот тут — подборка причинно-следственных событий, а вот тут — последствия этих событий. Я не могу уследить за двумя наборами одновременно. Пока я просматриваю данные по одному «умному» чипу, они уже влияют на какой-нибудь другой чип. Когда я задаю всем ее процессорам шаговое время, чтобы убедиться, что ничего не упускаю, она теряет все связи, и конфликтующий алгоритм выводится простым набором ошибок. — Рози подняла взгляд от экрана на меня. — Что думаешь?

— Думаю, твоему Гейзенбергу нужен хороший клавишник.

Она ткнула меня кулаком.

— От тебя помощи — как от козла молока.

— Я просто смотрю на себя, смотрящего на себя.

Рози мои слова заставили задуматься.

— Может быть, я и впрямь все усложняю. Проанализируем еще раз мозг — те зеркальные нейроны. Они реагируют соответственно, когда другой наблюдаемый организм как-то себя проявляет через поведение. По сути, они моделируют поведение другого организма.

— То есть?

— То есть у них нет никаких предиктивных качеств. Ты помахал мне рукой — и я себе в голове повторяю: ага, он машет рукой. Интеллект на уровне ящерицы.

— Ну, не стоит так уж недооценивать ящериц. Их король основал группу «Дорз».

Рози посмеялась.

— Я про то, что много сил на это не уходит. Но вот если ты моделируешь организм вместе с его волевыми актами, не имея собственной воли, это придает твоей модели организационный принцип и формирует прогнозирование.

— Получается некий зомби, маскирующийся под человека?

Она усмехнулась.

— Куда больше, чем просто зомби. Ничто в биологических системах не служит одной-единственной цели. Если у тебя за душой есть система моделирования стороннего организма, ты можешь предсказать его действия. Если через эту систему ты можешь моделировать самого себя — ты можешь предсказать свои действия по отношению к этому стороннему организму.

— Зомби моделирует человека, наблюдающего за другим человеком.

— Не такой уж и большой прогресс для модели — служить организационной основой для зомби. Когда модель является эмпирической и осознанной, она становится центром собственной вселенной. Взять хотя бы нас, людей. Не важно, что мозг буферизован неконтролируемыми химическими веществами и сенсорным вводом. Сознание полагает, что контролирует всё само. Что ты на это скажешь?

Ее вопрос поставил меня в тупик.

— Скажу, что нам нужно собрать группу.

— Эх ты. — Она вздохнула и вернулась к планшету.

А я пошел в свой кабинет.

Большое зеркало над моим столом дублировало то, что творилось на активной стене. Обычно я полагался на стену, но сегодня мне требовалось чуть больше приватности — информация, которую я собирался искать, была посвящена дивалоидам. Мое понимание этих штук ограничивалось теми песнями, что я правил для их фанатов, — да, круто, но слишком уж искусственно. Вообще я о них, оказывается, мало что знал. Их ведь было много, да и в самом определении дивалоида крылись подводные камни.

Если считать за дивалоида анимированную фигурку, что поет закачанные в нее песенки, то таких существовали сотни и сотни. У каждого — запоминающаяся рожица и мизерные персональные проявления. Имелись даже специальные шаблоны для их создания — я мог без проблем налепить на один такой шаблон свою собственную морду и наслаждаться зрелищем, как и сотни праздных и скучающих. Словом, если рассматривать понятие под таким углом, то дивалоидов существовало столько же, сколько людей, что могли позволить купить себе программу. То есть миллион-другой.

Я сузил параметры поиска до «авторских» дивалоидов, которые выступали на сцене. Но даже так выборка получилась обширной. Больше дюжины «концертных» по всему миру — само собой, Точечка, Кофи из Уганды, Лулу из Британии, Ведьмочка из Германии, Крошка Гильермо из Мексики. Целая прорва из Японии. Все они имели отношение к какой-нибудь корпорации, хоть порой связь эта и не была на виду.

Душу мне согрела весть о том, что старая добрая Хацуне Мику все еще на плаву, хотя сведений о запланированных концертах не нашлось. Помню, когда мне было двенадцать, она мне жутко нравилась. Интересно, какая у нее сейчас аудитория? Надо полагать, грязное старичье вроде меня (ну, правда, не такой уж я и старый). Но даже «концертные» модели дивалоидов имели варианты для дома и бизнеса, заказные версии для групп. Допустим, хочу я продавать аквариумы. Для своей компании я могу заказать презентацию с использованием образа дивалоида — любого, на свое усмотрение. Если денег хватает на лицензионные издержки, я даже могу включить в презентацию конкретную песню или танцевальный номер, максимально приближенный к концертному, — что плавно вылилось бы в поставку концертного материала заказчику, возложение обязанностей ведущего презентации на дивалоида, предоставление заказчику домашней модели дивалоида для всяческих забав. Словом, пруд пруди их было, этих нарисованных певцов и певиц, и недостатка в видео с их концертов в Сети не наблюдалось. Все они использовали на сцене стандартный трехмерный проектор со скоростной фотонной обработкой изображений. Все, что требовалось, — представить образ и загрузить его в проектор; если этот шаг пройден — можно и на сцену. Поэтому я насмотрелся на дивалоидов, взрывающихся прямо на подмостках и брызгающих голографической кровью в зал, дивалоидов, вырастающих из клеточки в полноценное человекоподобное существо на глазах у фанатов, дивалоидов в виде оборотней, вампиров, драконов, рыцарей, разнообразного зверья, Кали, Девы Марии. С такими вывертами, которые по мне смотрелись странновато, никакая группа не была нужна — внимание зала привлекал один-единственный гротескный образ. Но у Кофи, к примеру, группа имелась — всего лишь набор маленьких роботов-музыкантов, но зато они всегда появлялись вместе.

Во всем этом безумии концерты Точечки выглядели предельно невинно — на сцене она не отращивала новые части тела и не меняла пол. Видимо, подобные выкрутасы не вписывались в разработанную «Хитачи» концепцию миленькой шестнадцатилетней девушки. Ей очень нравились игры с огнем — во время одного из выступлений сначала ее волосы превратились в сгустки пламени, а потом и вся фигура, с ног до головы, стала огромным танцующим фитилем, к концу исполняемой песни выгоревшим до пепла.