Сказав это, царевич ловко, как он умеет, прыгнул в седло. Сидя на белом жеребце, на котором выехал ещё из Самбора, он был по-прежнему уверен: его не заденет ни ядро, ни пуля, ни сабля, ни пика.

— Государь! — послал ему вдогонку пан Мнишек. — Вы верно говорите!

Пан Мнишек ещё раз оглянулся на могилу. Он не верил, что расстаётся с Климурой. Предсмертные слова писаря, прозвучавшие для него, сандомирского воеводы, настоящим откровением, возымели, оказывается сильное действие на царевича.

— Климура, Климура...

А Климура, когда его принесли в шатёр, не раскрывая глаз, но безошибочно чувствуя присутствие патрона, сказал клокочущим голосом:

— Пан Ержи! Мне недолго жить... И прежде, чем я предстану перед судом Всевышнего, скажу вам правду. Я не тот человек, за кого вы меня принимаете. Зовут меня по-настоящему Парамошкой... Парамон я... Я подослан к вам московскими боярами. Кем именно — не имеет значения. Я должен был в случае появления лжецаревича уличить его во лжи. Но как только я увидел царевича Димитрия — я сразу поверил: он настоящий! Мне захотелось сделать всё, чтобы его обезопасить. Чтобы сел он на московский престол. И когда я увидел Якова Пыхачёва — я понял и другое: Пыхачёва надо убрать немедленно. И я рад. Я хоть немного, а послужил истинному государю... А ещё: мои донесения когда-то доставлял в Москву Харько. Только я давно уже ничего туда не посылал. Так что простите Харька...

Это были последние Климурины слова. Рыжие усы его вслед за этим вздрогнули и опустились.

Конечно, пан Мнишек тут же поведал царевичу о признаниях Климуры. Вызванный Харько ничего не отрицал. Он был прощён.

Пан Мнишек не переставал удивляться царевичу. В растревоженном лесном крае, переполненном теперь ещё и военными людьми, пан Мнишек терял голову. Но царевич...

Ещё в Чернигове, после прихода донских казаков, когда присоединились сечевики во главе с кошевым Вороною, когда каждый день объявлялись всё новые и новые ватаги вооружённых топорами да кольями севрюков, пан гетман прикинул в уме количество своих воинов — и не знал уже, то ли радоваться, то ли печалиться. Внешне, конечно, он ликовал. Число воинов приближалось к сорока тысячам. Это шло к лицу любому королю. Да что это были за воины? Надёжную часть их, он был уверен, составляли польские рыцари. Обученные ратному делу, эти люди знают, как важна воинская дисциплина. У большинства из них солидный военный опыт. Конечно, некий опыт имеют и многие казаки. Но как подчинить казаков? С другой стороны, польские рыцари сразу потребовали платы вперёд, тогда как казаки готовы верить одним обещаниям. Рыцари надеялись получить деньги в Чернигове. Но захваченная в Чернигове казна оказалась пустой. И тут произошло самое страшное. Потребовав платы, рыцари заявили, что отправятся назад, в пределы Речи Посполитой, если не получат денег. Денег, конечно, не получили. А потому утром следующего дня из лагеря было вынесено рыцарское походное знамя. Рыцари спешно строились. Раздались звуки музыки — и войско двинулось на запад! Уходили самые надёжные воины...

— Стойте! — закричал пан Мнишек, бросившись за ними.

Царевича не хотели будить. Он спал крепким сном. Накануне он уснул поздно: весь вечер провёл в безрезультатных разговорах о том, где взять денег. Но уснул с надеждою, что всё образуется. Что рыцари потерпят и до Новгорода-Северского. Чем ближе к Москве, уверял царевича уже покойный ныне Климура, тем больше денег в казне каждого большого города.

Но Андрей Валигура, неотлучный при царевиче, как только узнал об отходе рыцарей, тотчас разбудил государя.

Едва одетый, царевич крикнул вне себя:

— Коня!

За ним успевал только Андрей Валигура. Гетманов конь семенил далеко позади.

Рыцарское войско шло не спеша. Словно красуясь силою и смелостью. Словно ещё в раздумье. Наверное, у многих на душе лежало сомнение: а так ли поступаем? Не предаётся ли тем самым воинская честь?

Но когда царевич, обогнав войско, загородил своим конём дорогу музыкантам, а рядом с ним точно так же поступил Андрей, то музыканты стали объезжать их стороною, как объезжают встреченный на дороге камень, пень. Музыканты, не прерывая игры, заглушали слова царевича. Пан Мнишек расслышал их, лишь когда приблизился вплотную к своему государю.

— Поляки! — кричал царевич, и слёзы, по-детски крупные, стекали у него по бледным щекам. — Герои! Где ваши обещания? Я заплачу всё, как обещано! Но не оставляйте так удачно начатого справедливого дела! Бойтесь Бога! Не бросайте тень на своих предков! Не заставляйте их ворочаться в гробах от позора, которым хотите покрыть свои головы!

Царевич не утирал слёз. Он пытался ухватить за уздцы чью-нибудь лошадь. Пытался поставить хоть кого-нибудь рядом с собою. Ему помогал отчаянный Харько, невесть откуда взявшийся.

Но всё было понапрасну.

Не спасало и то, что на середину дороги с трудом удалось пробиться пану Мнишеку, что он вместе со своим секретарём Климурой пытался тоже помешать движению убегающих рыцарей.

— Посылайте за капелланами! — повелел царевич неизвестно кому, не прекращая попыток поставить ещё кого-нибудь рядом с собою, сделать его своим соратником.

Ему, да и пану Мнишеку, да и Андрею, да и подоспевшим полковникам Дворжицкому и Жулицкому уже казалось, что некоторые рыцари начинают колебаться, что стоит хотя бы одному из них остановиться, замешкаться — и такому последуют многие. Что рыцарство переменит намерения.

Однако рыцарство не напрасно славится единством в бою и во всём, что касается военных действий.

Увещевания не помогали.

Явившиеся на зов капелланы поскакали вперёд, чтобы встретить войско на первом привале. А царевича с трудом увели в ближайший от дороги деревянный дом, окружённый тополями.

Но успокоился он только к вечеру. Капелланам удалось переубедить рыцарей. В таком же порядке, но только без музыки, рыцари возвращались назад к Чернигову... Они согласились обождать ещё какое-то время!

Царевич снова был оживлён и полон надежд. Словно с ним ничего не приключилось. Словно он просто сыграл свою роль, снял маску — и обо всём забыл.

И вот теперь под Новгородом-Северским, после неудач под стенами этой крепости, после того, как царевич принародно поставил под сомнение боевую мощь рыцарей, их прежнюю славу, а они начали огрызаться, стали обещать, что пробей он брешь в стенах крепости, и тогда они себя покажут, — после всего этого пан Мнишек начал опасаться, что случившееся под Черниговом может повториться. Рыцарям стоит только добиться победы. Их репутация будет восстановлена. Они заговорят по-иному. Надолго ли хватит у них терпения?

А царевич между тем мог утешаться одним: в число его сторонников переходят все жители огромной Северы, исключая разве что Новгород-Северский.

Под Новгородом-Северским по-прежнему ничего толкового не получалось. Войско в лагере из палаток да землянок на крутом берегу Десны страдало от морозов и недоедания, негодовало уже которую неделю. И никто не ведал, когда всё это закончится, когда продолжится поход, сколько ещё продержится крепость. В самые дальние места Северы в поисках продовольствия отправлялись отряды фуражиров, и с каждым днём количество подобных отрядов множилось и множилось.

Теперь настал черёд Яремаки утешать своего недавнего сторожа, бывшего житомирского кастеляна.

— Ты показал своё мастерство, — говорил он удручённому Глухарёву. — Государь нисколько в тебе не сомневается.

Глухарёв не находил для себя утешения.

— Да что с того, друг? — хлопал он белыми одичалыми глазами. — Мне так хотелось ему помочь... Да получается, хвастался... И снять с меня это пятно может только сражение в открытом поле. Эти пушечки пригодятся только там. Но не при осаде крепости. К тому же она на скалистых берегах. Да ещё царевич не разрешает палить по стрельцам. Жалеет и бережёт народ московский.