— Ай! — закричали за спиной у Андрея.

Андрей уже видел, как лохматое ревущее чудовище сжимает лапами пронзительно кричащего государева коня. Андрей тут же прыгнул из седла в снег, чтобы спасти царя. В своём рывке он столкнулся с Иваном Безобразовым, и этой задержки было достаточно, чтобы царь сам справился с медведем. В это было трудно поверить, но ещё через какое-то мгновение на лесной поляне толпилось уже множество народа, и все удивлялись огромной медвежьей туше, бессильно раскинувшейся на снегу.

Сам царь стоял над поверженным зверем. Лицо его казалось бледным, но глаза горели привычной для него удалью. В царской руке сверкал окровавленный нож.

— Чудо! Чудо свершилось! — с каким-то страхом повторял Василий Иванович Шуйский, глядя расширенными глазами на царя.

— Как же ты не заметил здесь ещё одной медвежьей берлоги? — смеясь, спрашивал царь стоявшего перед ним бородатого проводника, лицо у которого было белее снега, так что борода его казалась чужою, наклеенною.

— Ба-ба-ба, — только и можно было разобрать в лепете бородача. — Ба-ба-ба... — Он весь дрожал.

Подбежавший Иван Безобразов ударом кулака сшиб своего холопа в снег и сам упал перед царём на колени.

— Помилуй, батюшка царь! И на старуху бывает проруха!

— Да что ты! Встань! — махнул рукою царь. — Я на тебя зла не держу. Да и на него тоже. Вы оба дали мне возможность поразмяться! Я вами доволен!

— Ну и царь у нас, Господи! — от избытка чувств сказал Василий Иванович Шуйский, ухарским движением бросая в снег свою лисью шапку. — Поискать такого — нигде не сыщешь!

— Нет! Не сыщешь! — шумели вокруг.

А царь уже интересовался, сможет ли ходить под седлом его помятый медвежьими лапами конь.

К вечеру всё прояснилось. Оказалось, бородатый проводник просто перепутал поляны. Убитый медведь и был тем самым неуловимым лесным хозяином Тришкой, свалить которого мечтал царь. Разбойник получил своё!

Ликованию царя не было предела. Пир охотники устроили в доме у Ивана Безобразова, который чувствовал себя как-то скованно после промашки с медвежьей берлогой.

А царь решил его ободрить. К тому же сыскалась подходящая причина.

Прямо на пиру царя отыскал прискакавший из Кракова гонец. Он сообщил, что в Кракове в присутствии короля Сигизмунда, папского нунция Клавдио Рангони и первейших польских вельмож кардинал Мацеевский исполнил обряд обручения панны Марины Мнишек с его царским величеством, представителем которого выступал посол Афанасий Власьев.

— Наконец-то! — сказал царь под всеобщее ликование. — А коли так, то надо посылать к королю нашего гонца. Пусть король знает: я готовлю к нему большое посольство.

— Государь! — с готовностью хотел услужить Василий Иванович Шуйский. — Нет лучше гонца, нежели Иван Безобразов!

Иван Безобразов, заслышав это, упал царю в ноги:

— Царь-батюшка! Не способен я на такое! Христом-богом прошу, не посылай!

— Дурак ты! Дурак! — набросился на него со злостью Василий Иванович. — Можешь! Я знаю тебя лучше, нежели ты сам себя знаешь! Ты один только и можешь это сделать!

Царь как-то озадаченно смотрел то на Безобразова, то на Василия Ивановича, то на Андрея.

Андрей хотел поговорить с царём с глазу на глаз.

Конечно, пану Мнишеку теперь завидовали очень многие. Да что там многие. Пана Мнишека теперь знали по всей бесконечной Речи Посполитой. Имя его красавицы дочери не сходило с уст людей во всей Польше. Она удостоилась чести стать в недалёком будущем московскою царицею! Она уже обручена с загадочным юношей, скрывавшимся в чужих землях под видом нищего монаха, но обретшего отцовскую корону благодаря собственной своей настойчивости, упорству, уму, воле и, конечно же, по велению Бога! Это было похоже на сказку. Это стало сказкой. И панне Марине отводилась в сказке роль принцессы.

Внешне пан Мнишек казался вознесённым на седьмое небо. Он с готовностью принимал поздравления, которые сыпались дождём. Это было уже в порядке вещей. Особенно после того, как свои поздравления прислал из Рима его святейшество Папа Римский Павел V.

Пан Мнишек перечитывал папские высокопарные слова, обращённые на этот раз к самой невесте, и чем чаще он это проделывал, тем разительнее чувствовал, что послание приобретает для него какое-то иное звучание. Вроде бы там говорилось всё как следует. Его святейшество желал Марине дожить в счастье и в спокойствии до глубокой старости, желал ей усладить свои взоры лицезрением сынов своих сынов, но вместе с тем там чрезмерно подчёркивалось, что Папа Римский ждёт от этого брака величайшей пользы для Католической церкви. Поскольку, получилось, Бог судил Марине соединиться узами брака с могущественным государем, то она, как ревностная католичка, обязана сделать всё, чтобы помочь святому престолу распространить учение истинной Церкви в Московском государстве. И это, полагал Павел V, и должно явиться главным делом московской царицы.

Скажи нечто подобное кто-нибудь иной, даже хотя бы брат — кардинал Бернард Мацеевский, первейший советник короля Сигизмунда, и пан Мнишек нашёлся бы сразу что ответить. Разве для того выходят замуж? Но Папа...

Впрочем, не это для пана Мнишека казалось сейчас самым главным. Что-то мешало ему вот так, без раздумий, отправиться в далёкую Москву даже после пышного краковского обручения дочери. У него находилось много для того причин. В каждом письме из Москвы, в каждом донесении из Московского государства он невольно вычитывал что-то такое, что удерживало его от решительного шага. Он понимал, насколько бесконечна и могущественна Русь, насколько переменчивы там настроения народа, чтобы поверить, будто все московиты бездумно служат истинному своему царю, сыну Ивана Грозного. Да что говорить, несмотря на восторженный приём царевича Димитрия в Москве, несмотря на торжественное венчание его на царство, несмотря на то, что родная мать признала своего утраченного сына, пану Мнишеку было всё ещё боязно призадуматься даже, всё ли в этой истории полностью прояснилось, всё ли утряслось, нет ли здесь каких-либо двусмысленностей. В глубине души, что и говорить, уверенности в этом у пана Мнишека не было.

Он выжидал. Он хотел убедиться, по крайней мере, в прочности власти своего будущего зятя.

А потому у него находились какие-то отговорки на понукания посла Афанасия Власьева, который засыпал его упрёками в медлительности. Посол сидел в городе Слониме и убеждал пана Мнишека ехать поскорее в Москву, пусть и без надлежащих приготовлений, потому что царь обязательно должен успеть жениться до летнего похода, следовательно, Мнишек должен быть в Москве хотя бы за неделю до масленицы.

Пан Мнишек в числе прочих отговорок упорно выдвигал в посланиях царю доходившие в Самбор слухи, будто бы царь оказывает чересчур большое внимание дочери покойного Бориса Годунова — красавице Ксении. Напирал пан Мнишек на то, что приготовление свадебного обоза в Москву требует весьма значительных затрат, что для такого предприятия приходится залезать в страшные долги.

А сам пан Мнишек по-прежнему думал о своём...

И вот к нему в Самбор явился из Москвы один из братьев Бучинских, личный секретарь московского царя, поляк протестантского вероисповедания. Вместе с царским дворянином Толченовым Ян Бунинский привёз огромную сумму денег, предназначенных и пану Мнишеку, и его сыну Станиславу. А для панны Марины царственный жених прислал новые подарки, о которых одно и промолвишь — сказочные.

Всё это было очень кстати. Кроме денег и подарков жених извещал воеводу о том, что Ксению Годунову, дабы раз и навсегда обрезать ненужные слухи, он повелел постричь в монахини и отправить в дальнюю обитель под именем черницы Ольги. Что же касается невесты Марины, то он, жених, получив от посла Власьева перстень, переданный ею при обручении, теперь уже требует, чтобы она побыстрее оказалась в Москве. Он уже выслал к рубежам государства своих людей. Они будут ждать её под Смоленском, в городе Красное. А ещё царь потребовал, чтобы будущая супруга получила от папского нунция Рангони разрешение причаститься от Патриарха московского по православному обычаю! А ещё — чтобы она ходила молиться в православные храмы, чтобы не открывала волос — так положено поступать всякой замужней православной женщине. А ещё — чтобы на всевозможных приёмах в Речи Посполитой панне Марине уже сейчас оказывались высочайшие почести, потому что она уже царственная особа и ни в чём не уступает прочим находящимся на тронах людям.