— Будем писать письма!

В первую очередь диктовал письмо Замойскому. Хотелось-таки переубедить падуанского студента, мудреца. Доказать ему то, чего не в силах доказать король: царевичу следует оказать помощь со стороны государства. Польза от этого превысит затраты сторицею.

Письмо начали с укоров. Почему царевич до сих пор не получил ответа на свои письма? Как согласовать подобное с правилами дипломатии, принятыми в Польше?

У Замойского, конечно, будет один ответ: это не царь. Царь в Москве — Борис Фёдорович Годунов. Если это и законный сын Ивана Грозного — пусть московиты сами разбираются в своих внутренних делах.

Но позволительно ли терпеть несправедливости, творящиеся у соседа? Как не помочь обиженному? К тому же все успели убедиться, или почти всё, что царевич — настоящий. И это уже вина Замойского, что он до сих пор не пригласил наследника московского престола в своё Замостье.

А есть ещё доводы Замойского: король, дескать, не давал вам, пан воевода, такого поручения, чтобы вы начинали войну с дружественным государством. Так вот: мир этот, по неведению, заключён с Борисом, узурпатором и преступником. Его можно не соблюдать.

Царь Борис, твердит ещё Замойский, без труда одолеет армию мнимого царевича и принесёт войну на земли Речи Посполитой. Речь Посполитая к войне не готова. Вся ответственность, все беды, все слёзы матерей падут на вашу голову, пан воевода! Вы не частное лицо. Вы — представитель нашего государства.

— Но царь Борис, пан канцлер, сразу будет свергнут с престола, как только царевич перейдёт рубеж! — не удержался пан Мнишек и произнёс это вслух.

Климура пыхтел и кряхтел, подбирая выражения.

Климура жаловался:

— Да ведь у падуанского этого студента железная логика! Ему трудно что-либо доказать.

— Да на Бориса он смотрит как на рыцаря, — отвечал пан Мнишек. — У меня есть копия письма, отправленного Замойским королю. Замойский начисто отвергает предложение поддержать царевича на государственном уровне.

Пан Мнишек порою чувствовал недовольство самим собою: зачем затевал переписку с Замойским? Однако что-то снова и снова заставляло его усаживать Климуру за стол.

Облегчение, правда, доставляли письма папского нунция Рангони. Рангони извещал: в Риме благосклонно относятся к предстоящему походу. А ещё писал о двух капелланах, которые будут сопровождать войско в походе. Там ведь наберётся много католиков. Капелланы получили инструкции. Это очень надёжные служители Бога: отец Николай Чиржовский и отец Андрей Лавицкий. Оба состоят в ордене иезуитов. Отец Николай — спокойный, уравновешенный человек. Очень рассудительный. Отец Андрей — золотое сердце. Он ещё очень молод, но уже давно мечтает о миссионерской службе в Индии.

Капелланы также побывали в кабинете у пана Мнишека. Они ему понравились. Он признался, что крепко надеется на их поддержку.

С капелланами можно было говорить о самом сокровенном, самом тайном. Они подтвердили сказанное Мацеевским: царевич принял католическую веру. Однако это и впредь должно оставаться секретом не только для московитов. Оставаться вообще в строжайшей тайне. Конечно же, до поры до времени.

Естественно, к разговору этому не был допущен Климура. Да он и не стремился быть допущенным. Он готов оставаться в неведении.

Но признание иезуитов породило в голове у пана Мнишека новые заботы. А что, если известия о переходе царевича в католическую веру просочатся в войско? Если слухи распространятся среди народа? Пойдут гулять по Московии? Дойдут до ушей московских бояр? А что скажут ближайшие друзья царевича, вот хотя бы Андрей Валигура, Харько, Мисаил? А если проведает про то брошенный в тюремную башню отец Варлаам, лично знавший царевича ещё во времена его скитаний? Отец Варлаам, теперь нет сомнения, и привёл сюда убийц. О подобном страшно думать. Ведь именно Андрей Валигура спас царевича от смерти, уготованной ему Борисом Годуновым. Убийцы же не раскаялись и перед смертью. Особенно поражал своей стойкостью боярский сын Яков Пыхачёв, которого сразу признал Климура. Стоило только взглянуть — так и побелел от злости. Он знал его ещё по Москве. Климура больше всех и настаивал на казни. Царевич хотел отпустить убийц, но Климуру поддержали прочие московиты. А Климура обласкан царевичем. Он будет взят в поход.

Климура, сидя за столом, вдруг приостановил движение руки над бумагой и высказал важное замечание, пока ещё в виде вопроса:

— Пан Ержи! А как полагаешь, достаточно у нас войска, чтобы пробиться к Днепру силой, если князья Острожские вознамерятся нас не пропускать? Как думаешь? В Остроге царевичу анафему читают. Его там называют попом-расстригой! Так назвал его сам Патриарх Московский Иов! И такую грамоту прислал он старому князю Константину. Умоляет схватить царевича и привезти в Москву!

Пан Мнишек в который раз подивился уму секретаря. Даже высказал удивление:

— Откуда всё знаешь?

— А догадываюсь, — отвечал Климура.

Но ответить с ходу на вопрос пан Мнишек не мог. Для ответа нужно отправлять гонцов вслед за полковниками во Львов.

— Я думаю, — продолжал Климура, глядя на голубую ленту Днепра, изображённую на мапе, — тысячи три нам понадобится воинов. Иначе князь Януш просто закроет дорогу. А за Днепром уже неважно, сколько воинов у нашего государя.

— Если с казаками считать, — отвечал наконец пан Мнишек, — то наберётся три тысячи. Казаки нас будут встречать возле Житомира. Андрей Валигура договорился со своим другом Коринцом, который сейчас на Сечи.

— Ну, запорожцев — где один, там и десяток, — сказал Климура. — Да ненадёжные они. Пан Дворжицкий говорил правду.

— В житомирском замке сидит их дружок, — объяснил пан Мнишек. — Придут освобождать.

— Под шумок, стало быть, — улыбнулся Климура. — Но князья Острожские...

— Ну не знаю, не знаю, — отвечал пан Мнишек, глядя вниз из окон кабинета.

А там уже выезжала вереница всадников. И впереди, на белых конях, ехали царевич и Марина.

Стражу из гусар возглавлял сам Андрей Валигура. У него была перевязана кисть правой руки.

Пан Мнишек сделал заключение, что прогулка предстоит дальняя.

Вечером того же дня, сразу после прогулки, царевич явился к пану Мнишеку.

— Сегодня, пан Ержи, — сказал он, — только что, встретили мы семь свадебных обозов!

Пан Мнишек с улыбкою развёл руками, недавно освободившимися от тяжёлых воинских доспехов:

— Неймётся молодым! — и осёкся.

Царевич глядел на него взглядом человека, который уличил другого человека в обмане.

Не отводя взгляда, царевич сказал тоном приказа:

— Мы с вами, пан Ержи, уже всё приготовили. Завтра едем во Львов. Там решим остальное.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

имитрий Иванович Годунов торопился к племяннику-царю безо всякой радости.

Уже в который раз хотелось попросить об увольнении. Пускай царь передаст эту должность Семёну Годунову. Тоже ведь царский родственник. А он, Димитрий Иванович... Своё отслужил...

Во-первых, старый боярин чувствовал в голове постоянную боль. Голову сжимают невидимые обручи. Во-вторых, бешено колотится сердце. Будто в тесной конюшне молотят копытами по стене необъезженные лошади.

Но главное заключалось не в этом. Было серьёзное основание полагать, что Яков Пыхачёв со товарищи ничего не сделал. Более того, Димитрий Иванович опасался, что боярский сын — человек от природы горячий, а к тому же предоставленный самому себе, лишённый опеки — легко мог попасться на удочку хитрого самозванца, которому помогает нечистая сила, не иначе. Потому что случись что-нибудь с самозванцем — так стоустая молва вихрем пронижет всю землю, до самой Москвы. И непременно отыщутся доброхоты, которые загонят своих лошадей, лишь бы первыми донести до царя радостную весть. Лишь бы получить богатый подарок.