Катя возразила:

— Погрузочная машина на Южном обслуживает поочередно пять забоев. Кроме того, бурильщики наши по примеру Ивана скоро будут работать тремя-четырьмя молотками одновременно.

— Я не волшебник, у меня одна разборка да сборка их почти полсмены отнимает. С одним-то забурился, а то — четыре! — рассердился Вася.

— Тебя, классик, буровая каретка вторую неделю дожидается, — стыдила Наташа.

— Почему меня? И в общем, я на днях перехожу на электровоз, можете меня не прорабатывать, — обиделся Вася.

— Мы прорабатываем решение партийного собрания. Рудник наш имеет теперь оборудование для комплексной механизации. А как мы используем технику? Вручную грузим и на себе таскаем молотки, а рядом простаивают прекрасные машины! — возмущалась Наташа.

— Смехота! Вроде Василий Николаевич хвостистом стал… Нормы я выполняю, иногда с превышением, расту культурно, играю на баяне. И вдруг отстал. Разве я виноват, что Иван симпатичней меня и кое-кому больше нравится? — паясничал Вася.

— Егоров просто безобразничает, его нужно обсудить на бюро, — ограждая подругу от двусмысленных намеков, возмутилась Катя.

— Критики не любите, сразу — разбирать, — тоном ниже продолжал Вася. — Верно, в моем сознании иногда проступают родимые пятна, значит, вы должны больше надо мной работать, а не понуждать, — под дружный смех товарищей закончил он.

— Пятнистый ты, Вася. Будем сообща выводить на тебе эти пятнышки, — ответила Наташа. — Только ты иной раз здорово преувеличиваешь. Хочешь покрасоваться родимыми пятнами, а это просто веснушки…

Решение приняли короткое: комсомольцы должны стать шефами новой техники, хорошо освоить машины.

— А сейчас пошли обедать, а потом на субботник, — заключила Наташа.

— Как это обедать? Я должен высказаться по затронутому предыдущим оратором вопросу, — выступая вперед, заявил Вася.

— К сожалению, у нас нет времени слушать тебя, резинщика. Ведь ты меньше двух часов не выступаешь, — перебил его Иван и первым пошел из забоя.

— А что? Могу два часа и о технике говорить, пожалуйста! Мой культурный горизонт достаточно широк и разносторонен. — И Вася под общий хохот тоже зашагал к выходу.

— Ребята! — крикнула Катя, и все обернулись к ней. — Я получила в новом доме квартиру. В субботу приглашаю всех на новоселье.

— Спасибо. Придем! Готовь пельмени! — раздались в ответ голоса.

Вася пошел рядом с Быковой. Они двигались медленно и отстали от ребят. Вася вытащил из-за пазухи бумажку и, отвернувшись в сторону, вручил ее Кате.

Прочитав, Катя изумилась:

— Что ты, Вася? Уходить с рудника, когда только настоящую жизнь начинаем? Да в чем дело? Неужели обиделся на критику?

Вася, не поворачиваясь, незаметно утер пальцем глаза.

— Здесь моя жизнь, Катерина Васильевна, искалечена. Душевный обвал произошел. Вместе нам теперь работать невозможно, решил я перевестись на другой рудник, подальше от вас. Уже говорил со Степановым, он сочувствует. Пройдут года, и на далекой сторонке, может, и забуду вас.

Губы Васи тряслись, он часто дергал носом и по-прежнему не оглядывался. Растроганная Катя не знала, что делать, и вдруг поцеловала его в соленую от слез щеку.

— Извини меня, Вася, но я не виновата. Я очень ценю тебя как работника, товарища, люблю как друга и… все. Разве ты можешь обижаться на меня?

Вася молча погладил рукой щеку, которую только что поцеловала девушка.

Катя взяла его за руку и тихо проговорила:

— Я думаю, что подобные несчастья люди даже при коммунизме будут переживать. Не огорчайся, не у тебя одного неразделенная любовь. — Глаза девушки затуманились, она закусила губу.

Вася неловким движением пожал Катину опущенную руку, низко нахлобучил кепку на растрепанные волосы и почти бегом бросился прочь…

Последними с субботника ушли Иван и Наташа. Пока Иван собирал раскиданные по полю стадиона лопаты, Наташа спустилась к реке и села на корму лодки, наполовину вытащенной на песчаный берег. Дно лодки серебрилось от белой чешуи, пахло свежей рыбой и водорослями. На реке было спокойно. С шумом пролетел жук. Спасаясь от какого-то хищника, выпрыгнула из воды сонная рыбешка, оставив на поверхности медленно расходящиеся круги. Перистые облака закрыли луну, но она, словно сквозь марлю, посылала свет ночной тайге.

Наташа не слышала, как сзади подошел Иван. Он нежно обнял ее за плечи.

— А кто это тебе разрешил обниматься? — строго спросила она и, вдруг резко повернувшись, сама обняла его за шею.

— Наташенька, ведь скоро уезжать нам. А как же свадьба? — поцеловав ее, спросил Иван.

Девушка выпрыгнула из лодки и отбежала к стволу толстого кедра.

— Вот все время так мучаешь за любовь мою, — пытаясь поймать ее руку, говорил парень.

— И себя мучаю. Но теперь решилась: завтра же распишемся и до отъезда сыграем свадьбу.

Иван обнял Наташу, а набежавший с реки густой туман скрыл их от любопытной луны…

После длительной болезни Степанов впервые вышел на работу. В кабинете Рудакова он рассматривал висящий на стене план Медвежьего рудника.

— Горноподготовительные работы выполнены больше чем на две трети. — Он обвел пальцем сплошные линии, покрывшие во многих местах пунктир. — Нужна повсеместная скоростная проходка…

Степанов прочитал лежащую на столе радиограмму.

— Еще новость: буровой стали нам не дают. Запланирована только на третий квартал. Конечно, выходит, мы сами виноваты: зачем досрочно пускаем рудник!

Сергей Иванович поднялся и открыл окно. На улице шел проливной дождь, воздух в комнате сразу посвежел.

Зазвонил телефон. Рудаков снял трубку.

— Разрешите доложить? — зазвенело в трубке.

— Екатерина Васильевна? Чем порадуете? — спросил Рудаков и весело улыбнулся Степанову. — Дали четыре цикла на разведке? Хорошо! Нет буров? Сваривайте обурки. До свидания!

Рудаков положил трубку и, все еще улыбаясь, сказал Степанову:

— Шесть циклов будет скоро. Да! На днях обсуждаем «художественные произведения» Плюща, ты подготовься, Виталий.

— Хорошо. — Степанов попрощался.

Рудаков собрался тоже уходить, но зашла Наташа с планом комсомольской работы, и он задержался.

Следом за Наташей появился Захарыч. По выражению его лица было видно, что он не рассчитывал встретиться с дочкой. Старик в нерешительности остановился у порога.

Рудаков, не зная, в чем дело, выжидательно смотрел на старика, а тот мялся, усиленно дымя папиросой.

Захарыч покосился в сторону дочки и, наконец, промолвил:

— Пришел я к тебе, Иваныч, на исповедь, грешен…

Наташа поднялась и хотела уйти, но отец жестом остановил ее.

Рудаков молчал, ожидая, что скажет старик.

— Бают, Прошка Дымов объявился. Тралить будем? — неожиданно задал вопрос Захарыч.

— Конечно, только пока не можем найти, где он скрывается, — ответил Рудаков, не догадываясь, что предложит Захарыч.

— Я придумал, где его нужно искать. Алешка, меньшой Степана, на его след напал. Небось прячется в зимовье за старой смолокуркой, на своем ключике, — убежденно сказал старик.

— А что это за ключик?

— Я прошлой осенью с ними в компании мыл там золотишко, пока он не обобрал меня. Хлебнул я соленого, стыдно вспомнить.

— А почему ты раньше не сказал об этом? — спросил Сергей Иванович.

— По таежным законам о таких делах отцу родному только перед смертью можно сказывать. Думал я, думал — и вот перед тобой открылся, — ответил старик и с облегчением вздохнул.

Установилась жаркая летняя погода. Новый лес для стройки заготовляли в верховьях Кедровки, но сплав шел медленно: река с каждым днем мелела и мелела. Нужно было принимать срочные меры.

Степанов послал на место сплава Турбина, хорошо знавшего реку. Вскоре к Степанову пришел рабочий с Кедровки и принес записку. Турбин писал, что весь заготовленный лес спущен на воду, но ниже заводи создался затор, и просил срочно прислать взрывников.