— В другой раз уши не развешивай, живо в петле будешь, — засмеялся он вслед перепуганному зверьку.

Пихтачев вынул нож, срезал узкую полоску бересты с молодой березы и свернул полоску воронкой. Потом обломил ветку, надрезал вдоль и защемил ею борта берестяного конуса. Сосуд был готов. Павел Алексеевич с жадностью напился родниковой воды, смахнул с куртки капли и… остолбенел от изумления: перед ним в грязи, на которой виднелись отпечатки конских подков, лежала знакомая железная банка.

Пихтачев нагнулся. Банка была тяжелая, под пломбой. В голову ударила кровь, ему на мгновение стало нехорошо. Увесистым камнем банка оттянула карман, а сердце его забилось так часто, что он даже задохнулся.

Пихтачев сорвался с места и побежал в глубь леса, придерживая рукой карман с больно бьющей по ноге банкой. Забравшись в темную чащу, он сорвал свинцовую пломбу и вытащил тяжелый мешочек.

«Я нашел, оно мое! Пока я день и ночь пластался на артельных работах, все наши старички после смены старались на себя, у каждого в кубышке отложилось. А у меня — вошь на аркане».

Пихтачев схватил суковатую палку, несколькими ударами изуродовал железную банку и огляделся, куда бы ее спрятать. В старом кедре чернело дупло. Здесь ей и место. Банка глухо звякнула о дно.

Пихтачев тяжело опустился на влажную валежину и закрыл глаза руками. «…Что же будет со Степановым? А он думал, что будет со мной? За человека меня не считал, грозился голову снять. А Рудаков что скажет?.. Как быть?..»

Разгрузка барж шла медленно, тяжеловесные механизмы выгружались с большими трудностями, и Сергей Иванович двое суток не уходил с берега. Наконец, караван во главе с буксирным пароходиком отчалил от Южного, простившись с жителями поселка протяжным гудком.

Пришла телеграмма из главка, в которой требовали ускорить строительство жилых домов, и Рудаков днем находился на жилплощадке, а вечером — в горном цехе и только к ночи забегал в контору — посмотреть новую почту. Но сегодня он ушел от горняков пораньше и направился навестить Степанова.

Кризис прошел, Виталию Петровичу стало лучше. Как только к нему вернулось сознание, первым его вопросом было, нашли ли золото. Лидия Андреевна ответила, что нашли. Это же подтвердил по ее просьбе и Сергей Иванович. Степанов успокоился, стал выздоравливать. Теперь он настойчиво допытывался подробностей находки, и Рудаков не знал, что отвечать, он не умел выдумывать. Предстояло тяжелое объяснение: нужно было подготовить Виталия Петровича к встрече со следователем, который должен был зайти к нему.

Степанов лежал на широкой кушетке в своем кабинете и украдкой от жены читал книгу. Мягкий свет настольной лампы освещал просторный письменный стол, массивное резное кресло, стеклянный книжный шкаф, ковер на стене с перекрещенными на нем двуствольными ружьями и медвежью шкуру на полу.

Виталий Петрович похудел, глаза впали и неестественно блестели, нос заострился, а ранее смуглая, обветренная кожа лица стала белой, почти прозрачной. За время болезни он отпустил бороду и усы, очень старившие его.

— Опять, Виталий, читаешь? Ты как ребенок, за тобой смотри и смотри, — отбирая у него английский словарь, возмутилась вошедшая Лидия Андреевна.

Виталий Петрович улыбнулся:

— Не сердись, Лидочка, мне сегодня совсем хорошо. Когда-то надо готовиться… К тому же болеть очень скучно, а вы с Сергеем ввели для меня уж очень строгий режим.

— Профессор запретил чтение, а тем более — занятия языком. А о строгости режима тебе лучше молчать, — присаживаясь на кушетку, сказала жена.

— Сергей не появляется уже третий день. Хорош друг, ничего не скажешь! — буркнул себе под нос Виталий Петрович.

— Ты знаешь, я никогда не вмешиваюсь в твои служебные дела, но в твою ссору с Рудаковым я не могу не вмешаться, — сказала Лидия Андреевна. — Я считаю, что ты неправ.

Три дня назад Степанов попытался по телефону отдавать распоряжения, но Рудаков, узнав об этом, запретил ему вмешиваться в дела прииска, пригрозив отключить телефон. Виталий Петрович разнервничался и разругался с Рудаковым.

— Я немного погорячился и нагрубил ему за то, что он так легко вычеркнул меня из жизни Южного, — приподнимаясь на локте, говорил Виталий Петрович. — Жизнь Южного — это моя жизнь, и я должен знать о нем все и всегда, даже когда болен!

— Успокойся! Я и так жалею, что начала этот разговор, — поправляя одеяло, сказала Лидия Андреевна. Она с трудом сдерживала желание открыть мужу свой обман, признаться, что золото не нашлось, спросить совета, что же делать дальше.

В конце концов Лидия Андреевна решила: придет Сергей Иванович, и она откроет истину, дольше обманывать Виталия невозможно.

В передней раздался звонок, и в комнату влетела Светланка с торчащими в разные стороны косичками.

— Папочка, к тебе дядя Сережа!.. Дядя Сережа!.. — прыгая на одной ноге, твердила она.

— Здравствуйте! К больному можно? — с порога спросил Сергей Иванович.

— Проходи, проходи! Совсем запропал! — вставая ему навстречу, упрекнула Лидия Андреевна.

— Как себя чувствуешь, Виталий? Поправляешься?

— Сразу стало лучше, как по твоему приказу запретили доступ к моему бренному телу, — ответил Степанов, неласково поглядывая на друга.

Сергей Иванович усмехнулся:

— А ты знаешь, Лида, что Виталий все же прорвал нашу блокаду? Вчера он передал Пихтачеву чертежи лесотаски. Эта фараонова мумия продолжает отдавать повеления даже из саркофага.

— Не может быть этого! У нас никто не был, я все время дома, — усомнилась Лидия Андреевна.

Виталий Петрович предупреждающе посмотрел на Светланку, но та, не замечая его взгляда, выпалила:

— Это я ходила к дяде Пихтачеву, бумагу носила…

— Вот она, «пятая колонна»! — засмеялся Рудаков и усадил к себе на колени Светланку.

Степанову хотелось знать все приисковые новости, однако он сдерживал себя, молчал. А Рудаков, как нарочно, долго возился со Светланкой, потом принялся читать ей книжку, затеял игру в прятки.

Лидия Андреевна, так и не решившись заговорить о золоте, ушла на кухню готовить ужин. Виталий Петрович не выдержал:

— Спасибо, что зашел поиграть с дочкой в прятки.

Рудаков улыбнулся:

— О нашем руднике не хочу с тобой говорить, потому что ты опять будешь кипятиться, а это вредно для тебя.

— Я буду просто слушать как любопытный больной, — обещал Степанов и приподнялся на кушетке.

— Хорошо, тогда согласен. Только ты лежи.

Степанов вздохнул. Рудаков взял стул и сел около кушетки.

— В горном цехе рудника дела неплохие: два цикла даем, скоро дадим и три — пришли новые машины. Екатерина Васильевна молодец, дело знает и работает с огоньком.

— Еще не влюбился? Плохо. Значит, стареешь, брат, — перебил Виталий Петрович.

— Вот и я так думаю, что стар, а то бы обязательно влюбился, — улыбаясь, ответил Рудаков и подумал, как бы лучше подступиться к мучившему его разговору о золоте. Решив, что лучше сказать об этом в конце беседы, он продолжал: — Важно, что мы втягиваем в ритмичную работу весь цех, а не разовые рекорды ставим. Понимаешь, Виталий? — Наклонившись к другу, Сергей Иванович положил на его плечо ладонь. — Только теперь труд наш, горняцкий, и на золоте радостным становится.

— Эх, Сергей, — Степанов резко повернулся на кушетке и сел, подтянув колени к подбородку, — не могу я валяться в такое время! Понимаешь, тошно! Ох, тошно… Как стройка?

— Фабрика и гидростанция растут… не скажу, как грибы после дождя, но растут. По шоссе дорстроевские машины уже до перевалки проезжают, в июне доберутся до нас — Рудаков помолчал, как бы раздумывая, говорить или нет, и добавил: — Скоро сотня новых домов у нас появится. Все прибывшие тракторы поставил на вывозку леса для жилых домов. Амбулаторию отремонтировал. Как видишь, пользуюсь твоей болезнью. Хоть на час, но калиф! — усмехнулся он.

— Плохо, что эта шутка не только моего самолюбия касается! За рудник с меня спрашивать будут, а мы индивидуальные домики строим. Да на поселковые тротуары лес возим, как я слышал, — с явным раздражением заметил Виталий Петрович. — Этим надо общественности заниматься, а не мне. Нас всех здесь ради золота держат. Будет рудник, тогда можно развлекаться и другими хорошими делами. А добрым за счет другого легко быть!