— Старателю, приисковой вольнице, значит.
— А! — Пихтачев вновь задумался.
Только сегодня в разговоре с Рудаковым он сам жалел артель, а сейчас нужно будет спорить о ней с Красновым.
— Веками отцы и деды наши вольной птицей по тайге летали, — завел старую песню завхоз. — И все враз нарушилось.
— Кто нарушил? Народ. А народ — хозяин. Значит, так надо. Пора старателю находить свое настоящее место в жизни.
— Твое место, Павел Алексеевич, тоже там, на хозяйских, работах? Раньше я другие песни слышал, а теперь и ты с чужого голоса запел, — ехидно бросил Краснов.
— Выходит, голоса у нас с тобой всегда разные были, только плохо прислушивался я. Зачем с водкой пожаловал? — увидев на столе бутылку, резко спросил Пихтачев.
Краснов подмигнул:
— Попроведать друга зашел, испить за его здоровье.
— Водку убери. И без нее на душе погано. Будто я вчера целый мир ограбил, — поеживаясь, буркнул Павел Алексеевич и, подойдя к столу, вновь жадно приложился к кринке, облив рубаху рассолом.
— Скажешь тоже, целый мир ограбил. Это бы здорово! — захихикал завхоз.
— Вижу, ты не отказался бы. А пока на артельном добре практикуешься?
— Эх, Павел Алексеевич, и ты поверил наговорам? Сняли с завхозов, так теперь любой на меня несет, прискребаются. Ты теперь тоже не председатель…. — Краснов не закончил фразы и громко вздохнул.
Павел Алексеевич замолчал, внезапно почувствовав жалость и к себе, и к попавшему в беду завхозу.
Краснов уловил перемену в его настроении и продолжал тихим, вкрадчивым голосом:
— Вот и я решил насчет своего места в жизни подумать. Поеду присмотреть себе работенку. Напиши мне справочку от артели, пока еще печать у тебя. А я уж тебе на память на зубок подарю, — лепетал он.
— Подлюга ты! — выпалил Павел Алексеевич, поняв, зачем пожаловал гость, и замахнулся на завхоза кулаком. — Где взял золото? В штольне наворовал?
— Господь с тобой, что ты подумал-то обо мне! — испуганно забормотал Краснов и, поняв, что проболтался, упал на колени. — Не губи меня, Алексеич, не губи!.. Ведь я к тебе, как к отцу родному… как к отцу родному… — скороговоркой шептал он, закрыв лицо ладонями.
— Говори, откуда у тебя золото? Говори, подлец! — наступал на него взбешенный Пихтачев.
— Скупал у старателей… Скупал на кровные денежки. Только ты силком не наскакивай и лучше помолчи о том, Алексеич… Для твоей пользы советую, — вставая с колен уже угрожающе шипел Краснов, воровато посматривая на дверь.
— Идем к Рудакову! Одевайся! — закричал Пихтачев и, сняв с печи теплые, подшитые толстым войлоком пимы, подошел к стене, на которой висела берданка.
Но снять ружье ему не удалось, что-то тяжелое обрушилось на его голову, и Павел Алексеевич потерял сознание.
Глава тридцать шестая
ЗОЛОТЫЕ САНИ
Краснов отбросил табурет, обыскал Пихтачева, нашел в кармане артельную печать, вышел и, заперев дверь на щеколду, направился на конный двор. Взяв Воронка — «привезти возок дров», — Краснов запряг его в припрятанные у себя на дворе сани и уехал в лес.
О ранении Пихтачева первой узнала Наташа от его перепуганной хозяйки. Прибежав на конный двор за лошадью, чтобы свезти Пихтачева в больницу, она услышала о бегстве Краснова. Нельзя было терять ни минуты, бандит мог удрать, Воронко — лошадь быстрая.
Ехать Краснов мог только одной санной дорогой, других путей к поселку зимой не было. Наташа оседлала лошадь, схватила пихтачевскую берданку и галопом понеслась к дымовской заимке.
Стемнело, когда она прискакала к покосившемуся домику с мерцающим в окне огоньком.
У обглоданного лошадьми прясла, служившего коновязью, стоял взмыленный Воронко. Наташа достала нож, обрезала гужи и, шепнув Воронку: «Домой!» — слегка хлестнула плеткой.
Конь мигом скрылся в темноте. Взяв берданку наперевес, Наташа тихо подошла к окну с треснувшим стеклом и прислушалась.
— Ждать тебя не буду, погоня может настичь каждую минуту. Я тебя предупреждал, а ты прохлаждался. Давай, Граф, мне мою долю из последнего золотишка! — кричал Краснов.
— Подожди мою старуху, сейчас придет. А пока сотри пот да мыло — таким я тебя, Пижон, еще не видал, — ответил Дымов.
— Сказал — ждать не буду. Давай долю, а там черт с тобой, как знаешь, — настаивал Краснов.
— Один хочешь удрать, гад?.. А золота тебе больше не следует. И так обдирал нас как липок. Попутный ветер тебе! Прощевай, пока жив.
— Что ты сказал, варнак? Повтори… — слышала Наташа и, подойдя к полуприкрытой двери, увидала, как Краснов, вытащив из-за голенища длинный охотничий нож, наступал на Дымова.
Дымов ударом ноги сбил Краснова, и они, дубася друг друга, покатились по полу. Наташа взвела курок и, открыв дверь, скомандовала:
— Руки вверх! А ну!…
Наутро приискатели узнали новость: Наташа задержала Краснова и Дымова, но Дымов по дороге сбежал.
Весть о поимке Краснова все встречали с большим удовлетворением. Старателям ненавистен был этот прижимистый человек: многих артельщиков запутывал он в свои грязные дела.
Добровольно ушли на поиски Дымова опытные таежные следопыты во главе со Степаном Кравченко.
В кабинете Рудакова следователь допрашивал Краснова. Здесь же были Сергей Иванович и Турбин. Краснов нехотя рассказывал свою биографию, путался в ответах, врал.
— Значит, вы отрицаете, что были связаны с «дантистом», Дмитрием Дымовым? — рассматривая Краснова, спрашивал следователь, молодой человек в военной форме.
— Нет, зубы у меня целые, — вызывающе отвечал Краснов.
Следователь аккуратно записывал ответы и задавал новые вопросы.
— Что вам известно о взрыве шурфа?
— То же, что и вам. Ничего.
— Как попали в кормушку сапожные гвозди? Их с вашего склада никто не выписывал несколько лет.
— Вот крест святой, знать не знаю и ведать не ведаю, — Краснов широко перекрестился. — А с Пихтачевым, верно, схватился… Так ведь я защищался от него, потому хотел он меня убить из берданки. Говорил я это и больше ничего сказать не могу, наговаривать на себя зря не буду.
— Это мы слышали. Скажите, куда спрятали золото? — настаивал следователь.
— Опять за свое: на колу мочало, начинай сначала. Ведь искали вы у меня в хате и не нашли. Нет у меня золота, да оно мне и не нужно, — нахально улыбаясь, стоял на своем Краснов.
На столе лежали отобранные у него артельная печать и пачка бумажных бон — золотой валюты. Рудаков объяснил следователю, что старатели получали за сданное золото не рублями, а бонами и за товар в магазинах золотоскупки платили талонами в золотом исчислении.
— Этого подлеца нужно припирать только фактами, — Рудаков показал на печать и боны.
— Ничего, справимся с ним, — уверил его следователь.
Рудаков покачал головой. Он видел: практика у следователя небольшая, а с подобными делами, видимо, совсем незнаком.
— У него, как у змеи, ног не сыщешь. Вы, товарищ следователь, не там золото искали. Разрешите мне поискать, — не выдержав, вмешался Турбин.
Следователь переглянулся с Рудаковым.
— Хорошо, давайте прервем допрос. Где вы думаете искать? — с радостью ухватился он за предложение Турбина.
— Пойдемте. И Краснова прихватим с собой, — вместо ответа добавил Турбин.
Максимыч привел их к кузнице, куда доставили красновские сани.
Он подошел к саням и, взяв в руки лежащий на них хомут, внимательно осмотрел его. Рудаков наблюдал за Красновым. Тот бросал беспокойные взгляды то на Турбина, то на свои сани. Максимыч надрезал ножом на хомуте кожу и выковырнул деревянную пробку, после чего из отверстия высыпал на руку кучку золотого песка.
— И теперь, святой отец, отказываться будешь? — спросил он Краснова.
Тот волком глянул на него.
— Нужно будет и санками заинтересоваться, — заметил Рудаков.
— Обязательно. Старые приискатели помнят, что еще в старину золото возили в оглоблях и полозьях, — ответил Максимыч и вытащил из саней оглоблю.